Иностранные языки, филология и лингвистика

Принцип предметности: предложение должно говорить о предметах обозначаемых входящими в него именами а не о самих этих именах. Предложение Стул - это существительное построено правильно. Принцип взаимозаменимости: при замене имен с одинаковым значением предложение в котором эта замена осуществляется не должно изменять свое истинностное значение истинное предложение должно оставаться истинным а ложное ложным. Пусть дано предложение Земля вращается вокруг Солнца.

Семантические принципы

Принцип однозначности: каждое имя должно иметь только одно значение (экстенсионал). С нарушением этого принципа связана ошибка, которую называют « подмена значения ».

Существование Плутона было доказано астрономами.

Плутон это бог.

Существование бога было доказано астрономами.

Здесь слово «Плутон» используется в двух значениях: в первой посылке имеется в виду планета Солнечной системы, во второй божество из древнегреческой мифологии. Когда значения слова различаются столь явно, подмену заметить легко. Но если они хотя бы частично совпадают друг с другом, например одно является обычным, а другое расширительным (или, наоборот, специализированным), ошибка может остаться незамеченной. Иногда подмена значения производится в несколько шагов, каждый из которых сам по себе не вызывает подозрения.

Принцип предметности: предложение должно говорить о предметах, обозначаемых входящими в него именами (а не о самих этих именах). С нарушением этого принципа связана ошибка, которую называют « автонимное употребление имен ».

Сравните два предложения: 1) Стул это предмет мебели, 2) Стул это существительное. В первом слово "стул" употребляется правильно, поскольку речь идет о предмете, а во втором автонимно, поскольку речь идет о самом этом слове. Чтобы избежать подобных ошибок, надо всегда использовать кавычки в тех случаях, когда требуется сказать что-то о выражениях языка. Предложение « "Стул" это существительное » построено правильно. Если же пренебречь кавычками, мы рискуем получить довольно нелепый вывод:

Стул это существительное.

Некоторые стулья имеют четыре ножки

Некоторые существительные имеют четыре ножки.

Принцип взаимозаменимости: при замене имен с одинаковым значением, предложение, в котором эта замена осуществляется, не должно изменять свое истинностное значение (истинное предложение должно оставаться истинным, а ложное ложным).

Пусть дано предложение «Земля вращается вокруг Солнца». Заменим «Солнце» на «центральное тело Солнечной системы». Очевидно, что значения этих выражений совпадают. В результате такой замены из истинного предложения получаем другое истинное предложение: «Земля вращается вокруг центрального тела Солнечной системы».

Принцип взаимозаменимости кажется самоочевидным, однако существуют языковые контексты, в которых замена равного равным приводит к противоречию. Рассмотрим предложение «Птолемей считал, что Солнце вращается вокруг Земли». Он считал, что это истинно. Проверим это. Заменим слово «Солнце» на выражение «центральное тело солнечной системы», имеющее то же значение. Получим заключение: «Птолемей считал, что центральное тело солнечной системы вращается вокруг Земли», которое является абсурдным.

В логике подобные ситуации известны как « антиномии отношения именования » они возникают, когда некий объект известен (приятен, доступен и т.д.) субъекту в одном аспекте, и неизвестен (неприятен, недоступен и т.д.) в другом. Отсюда порой проистекает кажущаяся несовместимость двух обозначений одного и того же объекта.

Как же сохранить принцип взаимозаменимости и избежать антиномий? Следует различать два способа употребления языковых выражений. Первый экстенсиональный , при котором выражения просто выделяют предметы. Второй интенсиональный : предметы, обозначаемые выражениями, рассматриваются в определенном смысле, аспекте (показателем чего могут служить так называемые эпистемические операторы слова «знает» «верит», «ищет», «думает» и т.п.). Если выражение употребляется в определенном аспекте, то его можно заменить другим выражением с тем же значением, только если во втором выражении предметы рассматриваются в том же аспекте.

А также другие работы, которые могут Вас заинтересовать
25743.		Российская информационная инфраструктура	19.57 KB
	Компьютерная количество ПК на душу населения; количество ПК на семью; количество ПК установленных в государственном секторе и в коммерческих структурах; количество ПК для учебных заведений; ПК объединенных в сети; расходы на компьютерное оборудование и программное обеспечение ПО. Информационная количество телефонных линий на семью; количество сбоев на линии; стоимость переговоров на местных линиях; количество сотовых телефонов на душу населения; количество телевизоров на душу населения; число абонентов кабельного ТВ....
25744.		Профессионально-этические правила и нормы в деятельности журналиста	31.71 KB
	Профессиональноэтические правила и нормы в деятельности журналиста Со времени появления независимой журналистики у нас в стране этические вопросы её существования становятся всё острее. В нашем обществе успел уже сформироваться негативный образ жёлтой прессы продажных журналистов и просто журналюг. С одной стороны журналистика считается престижной профессией. С другой стороны сохраняется откровенно настороженное отношение к журналистам со стороны не только персон которые могут объектами журналистского профессионального интереса но...
25747.		Анализ структуры и динамики себестоимости продукции	27 KB
	Анализ структуры затрат на производство начинается с определения удельных весов в процентах отдельных элементов затрат в общей сумме затрат и их изменения за отчетный период. Наиболее общим для многих отраслей элементами затрат являются: материальные трудовые расходы на оплату труда отчисления на социальные нужды амортизация и прочие расходы в состав которых включаются все остальные затраты не отраженные в предыдущих элементах. Изучение структуры затрат по этим элементам а при необходимости и по важнейшим составным их частям а также...
25748.		Анализ учетной (бухгалтерской) и экономической рентабельности	28.5 KB
	Исследование показателя прибыли во взаимосвязи с показателями выручки от продаж затрат активов собственного акционерного уставного капитала представляет возможность оценить эффективность деятельности организации привлечения дополнительного капитала и заемных средств. Показатели рентабельности прибыльности оценивают величину прибыли полученной с каждого рубля средств вложенных в активы и деятельность организации. затратоотдача или рентабельность основной деятельности определяется отношением прибыли от продаж к сумме затрат на...
25749.		Анализ финансовой устойчивости	30 KB
	Абсолютными являются показатели характеризующих степень обеспеченности запасов источниками их формирования. Для характеристики источников формирования запасов определяют три основных показателя: 1. наличие долгосрочных источников формирования запасов определяется путем увеличения суммы собственных оборотных средств на сумму долгосрочных обязательств; 3. общая величина основных источников формирования запасов определяется путем увеличения предыдущего показателя на сумму краткосрочных кредитов и займов.
25750.		Аудит денежных средств и расчетов с подотчетными лицами	32 KB
	№ 4 Главная книга Журнал ордер № 7 синтетический аналитический учет Основанные задачи аудиторской проверки является Проверка соответствия лиц получающих наличные деньги из кассы на хозяйственные операции расходы со списком лиц имеющих на это право и утвержденному руководителем предприятия. Проверка получения подотчетных сумм денежных средств лицами не отчитавшимися за ранее полученному авансу в течение 3 дня Проверка соответствия фактических подотчетных сумм с целями на которые они были выданы Проверка подотчетных лиц на наличие в...
25751.		Аудит кассовых операций	51 KB
	Цель аудита кассовых операций: установление соответствия применяемой в организации методики бух учета действующей в проверяемом периоде и нормативным документам. проверка своевременного и полного отражения в БУ операций с ДС при соблюдении требований законодательства 2. правильное документальное оформление операций с ДС контроль за сохранностью ДС документов в кассе 3.

Почему значение представляет интерес для философов и психологов и почему оно считается спорной «проблемой», понять нетрудно. Рассмотрим невинный на первый взгляд вопрос: «Каково значение слова cow "корова"?». Конечно, это не какое-то конкретное животное. Может быть, тогда это весь класс животных, которому мы даем имя cow "корова"? Все коровы в том или ином отношении различны; и во всяком случае, ни один человек не знает да и не мог бы знать всех членов класса коров, но все же хочется думать, что нам известно значение слова cow, и мы можем правильно использовать его при обозначении конкретных животных, которых раньше никогда не видели. Существует ли какое-то одно или несколько свойств, благодаря которым коровы отличаются от всех других объектов, именуемых нами по-другому? Рассуждая так, мы обнаруживаем, что углубились в философский спор между «номиналистами» и «реалистами», который в той или иной форме продолжается со времен Платона по сей день. Имеют ли вещи, называемые нами одним и тем же именем, какие-то общие «существенные» свойства, по которым их можно идентифицировать (как сказали бы «реалисты»), или они не имеют ничего общего между собой, кроме имени, которое по сложившемуся обычаю мы научились применять по отношению к ним (как мог бы сказать «номиналист»)? И cow не является особенно трудным случаем. Ведь можно считать само собой разумеющимся, что коровы могут быть определены в терминах биологической родо-видовой классификации. А как быть со словом table "стол"? Столы бывают разных форм и размеров, делаются из разнообразных материалов и используются для различных целей. Но столы являются, по крайней мере физически, наблюдаемыми и осязаемыми объектами; и для них можно составить некоторый список определяющих характеристик. А что сказать о таких словах, как truth "истина", beauty "красота", goodness "доброта, хорошее качество" и т. д.? Имеют ли все эти вещи, описываемые нами как «красивые» или «хорошие», некоторое общее свойство? Если да, то как мы идентифицируем и описываем его? Может быть, следует говорить, что значение таких слов, как truth, beauty и goodness, есть «понятие» или «идея», ассоциируемая с ними в «умах» носителей соответствующего языка,^ и вообще, что «значения» суть «понятия» или «идеи»? Сказать это - значит опять углубиться в философские и психологические споры, ибо многие философы и психологи с большим сомнением относятся к возможности существования понятий (или даже «разума»). Но и оставив эти трудности в стороне или отказавшись от их рассмотрения, мы обнаружим, что существуют другие вопросы, связанные со значением и имеющие более или менее философскую природу. Осмысленно ли утверждение, что кто-то употребил некоторое слово со значением, отличным от того, что это слово «действительно» значит? Существует ли вообще «истинное», или «правильное», значение слова?

9.1.4. ЗНАЧЕНИЕ «ЗНАЧЕНИЯ»

До сих пор мы вели разговор только о значениях слов. О предложениях мы также говорили, что они обладают значением. Употребляется ли здесь термин «значение» в том же смысле? Кстати, мы часто говорим, что предложения и сочетания слов являются или не являются «значимыми» (meaningful), но обычно не говорим, что слова не являются «значимыми». Возможно ли тогда указать различие и, быть может, целый ряд различий между понятиями «быть значимым» и «обладать значением»? Эти и многие другие связанные с ними вопросы не один раз обсуждались философами и лингвистами. Уже стало трюизмом при изложении семантической теории привлекать внимание к многочисленным значениям «значения».

Наряду с философскими вопросами существуют и такие, которые непосредственно относятся к компетенции лингвиста. Философы, подобно «первому встречному», обычно считают «слова» и «предложения» само собой разумеющимися фактами. Лингвист так поступать не может. Слова и предложения являются для него прежде всего единицами грамматического описания; наряду с ними признаются и другие грамматические единицы. Лингвист должен рассмотреть общий вопрос о том, как грамматические единицы различных видов связаны с единицами семантического анализа. В частности, он должен исследовать вопрос о том, нужно ли проводить разграничение между «лексическим» и «грамматическим» значением.

Пока еще никто не представил, хотя бы в общем виде, удовлетворительной и разумной теории семантики. И это следует ясно сознавать при любом обсуждении проблем данной дисциплины. Однако отсутствие стройной и полной теории семантики не означает, что до сих пор не было достигнуто совершенно никакого прогресса в области теоретического исследования значения. Ниже будет дан краткий обзор наиболее важных достижений, полученных за последние годы лингвистами и философами.

Мы уже предварительно определили семантику как науку о значении; и это определение - единственное, что сближает всех семантиков. Как только мы начинаем знакомиться с конкретными семантическими работами, мы сталкиваемся с таким разнообразием подходов к определению и установлению значения, что неискушенного читателя оно ставит в тупик. Проводятся разграничения между «эмоциональным» и «понятийным» значением, между «значением» (significance) и «обозначением» (signification), между «перформативным» и «описательным» значением, между «смыслом» и «референцией», между «денотацией» и «коннотацией», между «знаками» и «символами», между «экстенсионалом» и «интенсионалом», между «импликацией», «обязательным следствием» (entailment) и «пресуппозицией», между «аналитическим» и «синтетическим», и т. д. Терминология семантики богата и прямо-таки сбивает с толку, так как употребление терминов у разных авторов отличается отсутствием какой-либо последовательности и единообразия. В силу этого термины, вводимые нами в настоящей главе, не обязательно будут нести тот же смысл, который они имеют в других работах, посвященных семантике.

Мы начнем с краткого критического изложения традиционного подхода к определению значения.

9.2. ТРАДИЦИОННАЯ СЕМАНТИКА

9.2.1. НАЗЫВАНИЕ ВЕЩЕЙ

Традиционная грамматика была основана на предположении, что слово (в смысле «лексемы»; ср. § 5.4.4) является основной единицей синтаксиса и семантики (ср. также § 1.2.7 и § 7.1.2). Слово считалось «знаком», состоящим из двух частей; мы будем называть эти два компонента формой слова и его значением . (Вспомним, что это всего лишь один из смыслов, который термин «форма» имеет в лингвистике; «форму» слова как «знака» или лексической единицы следует отличать от конкретных «акциденциальных», или словоизменительных, «форм», в которых слово выступает в предложениях; ср. § 4.1.5.) Очень рано в истории традиционной грамматики возник вопрос об отношениях между словами и «вещами», к которым они относились или которые они «обозначали». Древнегреческие философы времен Сократа, а вслед за ними и Платон сформулировали этот вопрос в терминах, которые с тех пор обычно и применяются при его обсуждении. Для них семантическое отношение, имеющее место между словами и «вещами», было отношением «наименования» (naming); и затем вставала следующая проблема: имеют ли «имена», которые мы даем «вещам», «природное» или «условное» происхождение (ср. § 1.2.2). По мере развития традиционной грамматики стало обычным различать значение слова и «вещь» или «вещи», которые «именуются», «называются» данным словом. Средневековые грамматики формулировали это различие так: форма слова (та часть dictio, которая характеризуется как vox) обозначает «вещи» посредством «понятия», ассоциируемого с формой в умах говорящих на данном языке; и это понятие является значением слова (его signification Эту концепцию мы и будем считать традиционным взглядом на отношение между словами и «вещами». Как уже говорилось, этот взгляд, в принципе, был положен в основу философского определения «частей речи» в соответствии с характерными для них «способами обозначения» (ср. § 1.2.7). Не вдаваясь в подробное изложение традиционной теории «сигнификации», отметим лишь, что использовавшаяся в этой теории терминология не исключала возможности двусмысленного, или нерасчлененного, применения термина «обозначать» (signify): можно было сказать, что форма слова «обозначает» «понятие», под которое подводятся «вещи» (путем «абстрагирования» от их «случайных» свойств); можно было сказать также, что она «обозначает» сами «вещи». Что касается взаимоотношения между «понятиями» и «вещами», то оно служило, конечно, предметом значительных философских разногласий (особенно бросаются в глаза разногласия между «номиналистами» и «реалистами»; ср. § 9.1.3). Здесь мы можем игнорировать эти философские различия.

9.2.2. РЕФЕРЕНЦИЯ

Здесь полезно ввести современный термин для обозначения «вещей», рассматриваемых с точки зрения «называния», «именования» их словами. Это - термин референт . Мы будем говорить, что отношение, которое имеет место между словами и вещами (их референтами), есть отношение референции (соотнесенности ): слова соотносятся с вещами (а не «обозначают» и не «именуют» их). Если принять разграничение формы, значения и референта, то мы можем дать известное схематическое представление традиционного взгляда на взаимоотношения между ними в виде треугольника (иногда называемого «семиотическим треугольником»), изображенного на рис. 23. Пунктирная линия между формой и референтом указывает на то, что отношение между ними носит непрямой характер; форма связана со своим референтом через опосредствующее (концептуальное) значение, которое ассоциируется с каждым из них независимо. Схема ясно иллюстрирует важное положение, заключающееся в том, что в традиционной грамматике слово является результатом соединения определенной формы с определенным значением.

Мы уже упоминали о философских и психологических спорах относительно статуса «понятий» и «идей» в «разуме» (ср. §9.1.3). Традиционная семантика возводит существование «понятий» в принцип всех теоретических построений и поэтому (почти неизбежно) поощряет субъективизм и интроспекцию при исследовании значения. Как пишет Хаас, «эмпирическая наука не может полностью полагаться на такую методику исследования, которая сводится к тому, что люди производят наблюдения в своих умах, причем каждый в своем собственном». Это критическое замечание предполагает принятие взгляда, согласно которому семантика является, или должна быть, эмпирической наукой, причем этот взгляд желательно, насколько это возможно, не привязывать к таким спорным философским и психологическим проблемам, как разграничение «тела» и «духа» или статус «понятий». Этой точки зрения мы и будем придерживаться при рассмотрении семантики в настоящих главах. Следует подчеркнуть, однако, что методологический отказ от «ментализма» не означает принятия «механицизма», как считают некоторые лингвисты. Блумфилдовское «механистическое» и «позитивистское» определение значения слова как полного «научного» описания его референта является более пагубным для прогресса в области семантики, чем традиционное определение в терминах «понятий», так как в определении Блумфилда предпочтительное внимание уделяется относительно небольшому множеству слов в рамках словарного состава естественных языков, слов, соотносящихся с «вещами», которые поддаются в принципе описанию средствами физических наук. Более того, оно покоится на двух неявных и необоснованных допущениях: (i) что «научное» описание референтов этих слов связано с тем, как эти слова используются говорящими на данном языке (большинство говорящих имеет мало представления о «научном» описании); (ii) что значение всех слов может быть в итоге описано в тех же терминах. Правда, можно считать, что подход Блумфилда (обнаруживаемый также и у других авторов) зависит от «реалистического» взгляда на взаимоотношения между языком и «миром», взгляда, который не очень существенно отличается от точки зрения многих «концептуалистов»; он по меньшей мере подразумевает допущение, согласно которому раз существует, например, слово intelligence "ум, интеллект, умственные способности", то существует также и нечто, с чем оно соотносится (и это "нечто" будет, как предполагается, со временем описано удовлетворительным образом средствами «науки»); поскольку существует слово love "любовь, любить", то существует также и нечто, с чем это слово соотносится, и т. д. Позиция, которой должен придерживаться лингвист, - это позиция, нейтральная по отношению к «ментализму» и «механицизму»; это позиция, которая согласуется с обеими точками зрения, но не предполагает ни одну из них.

9.2.7. «ОСТЕНСИВНОЕ» ОПРЕДЕЛЕНИЕ

В предыдущем параграфе имплицитно содержится еще одно критическое замечание в адрес традиционной семантики (а также в адрес некоторых современных теорий). Мы уже видели, что термин «значение» при его обычном употреблении сам имеет много «значений». Когда мы ставим перед кем-нибудь вопрос - «Каково значение слова х ?» - в ходе повседневного (не философского и не узкоспециального) разговора, мы получаем (и это нас нисколько не удивляет) ответы, разнообразные по форме, в зависимости от обстоятельств и ситуации, в которой мы задаем этот вопрос. Если мы интересуемся значением некоторого слова в языке, отличном от нашего собственного, то ответом на наш вопрос чаще всего является перевод. («Перевод» затрагивает всевозможные проблемы, представляющие семантический интерес, но пока мы не будем их касаться; ср. § 9.4.7.) Для нас сейчас более показательна ситуация, при которой мы спрашиваем о значениях слов нашего собственного языка (или другого языка, который мы «знаем», по крайней мере «частично», - вообще понятие «полного знания языка» является, конечно, фикцией). Предположим, что мы хотим узнать значение слова cow "корова" в неправдоподобной (но удобной для наших целей) ситуации, когда на соседнем лугу находится несколько коров. Нам могли бы сказать: «Вы видите вон тех животных? Это коровы». Этот способ передачи значения слова cow "корова" включает в себя элемент того, что философы называют остенсивным определением . (Остенсивное (наглядное) определение - это такое определение, когда непосредственно «указывается» на соответствующий предмет.) Но остенсивное определение само по себе никогда не является достаточным, поскольку человек, интерпретирующий это «определение», должен прежде всего знать смысл жеста «указания» в данном контексте (а также знать, что намерение говорящего состоит именно в том, чтобы дать «определение») и, что более важно, он должен правильно идентифицировать объект, на который «указывается». В случае нашего гипотетического примера слова those animals "те животные" ограничивают возможность ошибочного понимания. (Они не устраняют ее полностью; но мы будем считать, что «определение» значения слова cow "корова" было интерпретировано удовлетворительным образом.) Теоретическое значение этого чересчур упрощенного и довольно нереалистичного примера имеет два аспекта: во-первых, он показывает трудность объяснения значения любого слова без использования других слов с целью ограничить и сделать более явной «область» «указания» (он подтверждает мысль, что, вероятно, невозможно установить, а может быть, и знать, значение одного слова, не зная также значения других слов, с которыми оно «связано»; например, cow "корова" связано с animal "животное"); во-вторых, остенсивное определение применимо лишь к относительно небольшому множеству слов. Представьте себе, например, тщетность попыток объяснить подобным образом значение слов true "правильный, истинный", beautiful "красивый, прекрасный, великолепный" и т. д.! Значение таких слов, как правило, объясняется, правда, не всегда удачно, с помощью синонимов (значения которых предполагаются уже известными человеку, задающему вопрос) или при помощи довольно длинных определений того типа, какой обычно дается в словарях. И снова здесь ясно проявляется неизбежная кругообразность семантики: в лексике нет какой-то одной точки, которую можно взять за исходную и из которой можно вывести значение всего остального. Эта проблема «кругообразности» будет обсуждаться ниже (ср. § 9.4.7).

9.2.8. КОНТЕКСТ

Другая черта повседневных ситуаций, в которых мы находимся, спрашивая о значении слов, состоит в том, что нам часто говорят: «Это зависит от контекста». («Дайте мне контекст, в котором вы встретили это слово, и я объясню вам его значение».) Часто невозможно определить значение слова, не «поставив его в контекст»; и полезность словарей находится в прямой зависимости от числа и разнообразия «контекстов», которые приводятся в них при словах. Часто (и это, пожалуй, самый распространенный случай) значение слова объясняется так: дается «синоним» с указанием «контекстуальных» ограничений, управляющих употреблением рассматриваемого слова (addled: "испорченный (о яйцах)"; rancid: "испорченный (о масле)" и т. д.). Такие факты, как разнообразие способов, посредством которых мы на практике устанавливаем значение слов, «кругообразность» лексики и существенная роль «контекста», не получают полного теоретического признания в традиционной семантике.

9.2.9. «ЗНАЧЕНИЕ» И «УПОТРЕБЛЕНИЕ»

Здесь можно упомянуть знаменитый и весьма популярный лозунг Витгенштейна: «Не ищите значения слова, ищите его употребление». Термин «употребление» сам по себе нисколько не яснее термина «значение»; но в результате замены одного термина другим семантик отказывается от традиционной тенденции определять «значение» в терминах «сигнификации». Примеры самого Витгенштейна (в его более поздней работе) показывают, что, как он считал, «употребления», в которых слова встречаются в языке, бывают самого разнообразного характера. Он не выдвигал (и не заявлял о своем намерении выдвинуть) теорию «употребления» слов как теорию семантики. Но мы, вероятно, имеем право извлечь из заявления Витгенштейна, носящего программный характер, следующие принципы. Единственным критерием проверки, применимым к исследованию языка, является «употребление» языковых высказываний в разнообразных ситуациях повседневной жизни. Такие выражения, как «значение слова» и «значение предложения (или суждения)», таят в себе опасность заблуждения, связанного с тем, что они склоняют нас к поискам «значений», которые они имеют, и к отождествлению их «значений» с такими сущностями, как физические объекты, «понятия», данные «уму», или «ситуации» (states of affairs) в физическом мире.

Мы не имеем прямых свидетельств относительно понимания высказываний, а располагаем, скорее, данными об их недопонимании (misunderstanding) - когда что-то «нарушается» в процессе коммуникации. Если, например, мы говорим кому-нибудь bring me the red book that is on the table upstairs "принеси мне красную книгу, которая лежит на столе наверху", и он приносит нам книгу другого цвета, или коробку вместо книги, или идет вниз в поисках книги, или делает что-то совершенно неожиданное, то мы вполне резонно можем сказать, что он «недопонял» все или некоторую часть нашего высказывания (возможны, конечно, и другие объяснения). Если он делает то, что от него ожидают (отправляется в нужном направлении и возвращается с нужной книгой), то мы можем сказать, что он правильно понял высказывание. Мы хотим подчеркнуть, что (в случае, подобном этому) имеются факты prima facie «поведенческого» характера, говорящие о том, что недопонимания не произошло. Вполне возможно, что, если бы мы продолжали весьма настойчиво проверять его «понимание» слов bring "приносить", или red "красный", или book "книга", то наступил бы момент, когда что-то из сделанного или сказанного им обнаружило бы, что его «понимание» этих слов несколько отличается от нашего, что он делает из высказываний, содержащих эти слова, выводы, которых мы не делаем (или наоборот, что мы делаем выводы, которых он не делает), или что он употребляет их для обозначения несколько другого класса предметов или действий. Нормальное общение основано на допущении, что все мы «понимаем» слова одинаково; это допущение время от времени нарушается, но если этого не происходит, факт «понимания» считается сам собою разумеющимся. Имеем мы или не имеем в наших «умах» одни и те же «понятия», когда мы разговариваем друг с другом, - это вопрос, на который нельзя ответить иначе, чем в терминах «употребления» слов в высказываниях. Утверждение, что все «понимают» одно и то же слово несколько по-разному, является, вероятно, справедливым, но довольно бессмысленным. Семантика занимается объяснением степени единообразия в «употреблении» языка, которая делает возможным нормальное общение. Как только мы откажемся от точки зрения, согласно которой «значение» слова - это то, что оно «означает» (signifies), мы совершенно естественно признаем, что для объяснения «употребления» должны быть установлены определенные отношения разного рода. Два из тех «факторов», которые подлежат разграничению, суть референция (о которой мы уже говорили выше) и смысл (sense).

9.2.10. НЕДЕТЕРМИНИРОВАННОСТЬ ЗНАЧЕНИЯ

Итак, мы предлагаем отказаться от взгляда, согласно которому «значение» слова - это то, что оно «означает», и в процессе общения это «означаемое» «передается» (в каком-то смысле) говорящим слушающему; мы скорее готовы согласиться с тем, что детерминированность (определенность) значения слов вовсе не является ни необходимой, ни желательной. Как мы видели, употребление языка в нормальных ситуациях может объясняться на основе гораздо более слабого допущения, а именно: между говорящими на данном языке существует согласие относительно «употребления» слов (с чем они соотносятся, что они подразумевают и т. д.), которого достаточно для устранения «недопонимания». Этот вывод нужно иметь в виду при любом анализе «значений» слов и предложений. Мы будем считать его само собой разумеющимся на протяжении последующих разделов данных двух глав, посвященных семантике.

Необходимо сделать еще два замечания о таких социально предписываемых высказываниях, как How do you do? "Здравствуйте!". Они обычно носят характер «готовых» образований, то есть выучиваются носителями языка как неанализируемые целые единства и, совершенно очевидно, не конструируются заново в каждом случае, когда употребляются в обстоятельствах, которые, следуя Фёрсу, мы можем назвать «типичными повторяющимися событиями в цепи социального процесса». Раз они носят такой характер, можно было бы объяснять их в рамках «бихевиористской» концепции: рассматриваемые высказывания вполне могли бы описываться как «условные реакции» на ситуации, в которых они встречаются. Этот факт не должен игнорироваться специалистом по семантике. Значительная часть нашего повседневного пользования языком вполне адекватно описывается в «бихевиористских» терминах и может быть связана с тем, что мы «исполняем» определенные «роли» в процессе осуществления социально предписываемых, «ритуальных» моделей поведения. Будучи рассмотрены с точки зрения этого аспекта использования языка, человеческие индивиды обнаруживают поведение, подобное поведению многих животных, у которых «коммуникативные системы» состоят из множества «готовых высказываний», используемых в определенных ситуациях. Более типичные человеческие аспекты языкового поведения, которые зависят от порождающих свойств языка, а также от семантических понятий обладания значением, референции и смысла, не могут получить правдоподобного объяснения на основе распространения на них «бихевиористских» понятий «стимула» и «реакции». Тем не менее верно, что человеческий язык включает в себя и «поведенческий» компонент. Хотя в дальнейшем мы не будем больше говорить об этом, теоретически мы должны признать здесь эту истину.

9.3.7. «ФАТИЧЕСКОЕ ОБЩЕНИЕ» (PHATIC COMMUNION)

В этой связи необходимо также упомянуть о том аспекте языкового поведения, к которому Б. Малиновский применял термин «фатическое общение». Он обратил внимание на тот факт, что многим нашим высказываниям неверно приписывают в качестве их единственной или главной функции передачу или поиск информации, подачу приказаний, выражение надежд, потребностей и желаний или даже «проявление эмоций» (в том расплывчатом смысле, в каком специалисты по семантике часто употребляют это последнее выражение); на самом деле они служат для установления и поддержания чувства социальной солидарности и социального самосохранения. Многие «готовые» высказывания типа How do you do? "Здравствуйте!", социально предписываемые в определенных контекстах, могут выполнять именно эту функцию «фатиче-ского общения». Однако существует немало и других высказываний, которые более или менее свободно строятся говорящими, но при этом одновременно передают информацию и служат целям «фатического общения». Примером может быть фраза It"s another beautiful day "Опять прекрасный день", произнесенная (по предположению) как первая фраза в беседе между покупателем и лавочником. Совершенно ясно, что главная функция этого высказывания состоит не в том, чтобы «передать» лавочнику какую-то информацию о погоде; это явный пример «фатического» общения». В то же время данное высказывание все-таки обладает значением, отличным от значения бесчисленных других высказываний, которые могли бы встретиться в этом контексте и могли бы также хорошо служить целям «фатического общения»; и следующий «шаг» в беседе обычно связан с данным конкретным высказыванием на базе его значения. Мы должны, следовательно, проводить различие между тем аспектом «употребления» высказываний, который может быть отнесен к осуществлению «фатического общения», и той частью, которая должна вычленяться в качестве их значения (если они обладают значением с точки зрения нашего определения). Но при этом мы признаем, что даже когда высказыванию присущи оба этих аспекта, доминирующую часть «употребления» высказывания может составлять либо первый, либо второй аспект. Малиновский допускал явное преувеличение, когда утверждал, что передача информации является одной из «самых периферийных и узкоспециальных функций» языка.

9.3.8. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ПОНЯТИЯ «ОБЛАДАНИЯ ЗНАЧЕНИЕМ» НА ВСЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ

Пока мы проиллюстрировали понятие обладания значением лишь применительно к целым высказываниям, рассматриваемым как неразложимые единицы. Теперь мы продолжим рассмотрение высказываний, а не предложений и по-прежнему будем обращаться к интуитивному понятию «контекста»; но теперь мы обобщим понятие обладания значением с точки зрения следующего принципа: любой языковой элемент, который встречается в высказывании, обладает значением, если только он не является полностью предопределяемым («обязательным») в данном контексте.

Очевидно, понятие обладания значением (как оно здесь определяется) применимо на всех уровнях анализа высказываний, включая фонологический уровень. Например, существует много контекстов, в которых слова lamb "ягненок" и ram "баран" могли бы употребляться с одинаковым успехом, причем соответствующие высказывания могут различаться только этими словами. Так как эти высказывания, видимо, различны по значению (референты слов lamb и ram различны, и различны, вообще говоря, импликации, «содержащиеся» в соответствующих высказываниях), то фонемы /l/ и /r/ не только обладают значением, но обладают различным значением в этих высказываниях. Существуют и другие высказывания, содержащие иные слова, отличные от lamb и ram, в которых различие в значении может выражаться исключительно фонологической оппозицией /l/ - /r/. Как мы видели в одной из предыдущих глав (ср. § 3.1.3), фонологическая структура конкретных языков покоится, в конечном счете, на дифференцирующей способности фонем (более точно - на дифференцирующей способности их «различительных признаков»), ограничиваемой определенными рамками, налагаемыми дополнительным принципом фонетического сходства. Существуют, следовательно, веские причины в пользу применения понятия обладания значением даже на уровне фонологического анализа. Стоит заметить, однако, что в случае фонетически различимых, но «сходных» звуков обладание значением непременно подразумевает обладание различным значением, по крайней мере в некоторых контекстах. На «высших» уровнях это не так. Когда речь идет о языках, в которых звуки [l] и [r] встречаются, но никогда не различают высказываний, мы говорим, что в этих языках указанные звуки находятся в отношении дополнительной дистрибуции или свободного варьирования (другими словами, что они являются альтернативными фонетическими реализациями одной и той же фонологической единицы; ср. § 3.3.4). В тех контекстах, где звуки речи, различающиеся в прочих случаях как отдельные фонологические единицы, имеют одно и то же значение, их можно вполне обоснованно характеризовать как синонимичные. Примерами могут служить начальные гласные при альтернативных произношениях слова economics (противоположный случай - дифференциальное качество тех же гласных в beat /bi:t/ : bet /bet/ и т. д.) или модели ударения controversy: controversy.

Хотя специалист по семантике теоретически должен признавать принцип применимости обладания значением к фонологическому уровню, в своей практической работе он обычно не занимается значением фонологических единиц. Причина состоит в том, что фонологические единицы никогда не имеют предметной соотнесенности и не вступают ни в какие семантические отношения, кроме отношений одинаковости и различия значения. Более того, отношение одинаковости значения, когда оно имеет место между фонологическими единицами (фонологическая «синонимия», как она проиллюстрирована выше), носит спорадический и несистемный характер. Ее приходится описывать в терминах правил альтернативной реализации для конкретных слов; как только эти правила получены, уже ничто более не нужно. Вообще говоря (особо должен быть оговорен случай «звукового символизма» - семантически интересное явление, которое мы не будем рассматривать здесь ввиду ограниченных возможностей; ср. § 1.2.2), «значение» данной фонологической единицы - это просто ее отличимость от всех других фонологических единиц (если таковые имеются), которые могли бы встретиться в том же самом контексте.

9.3.9. ОГРАНИЧЕННЫЕ КОНТЕКСТЫ

Теперь мы можем обратиться к разграничению между высказываниями и предложениями (ср. § 5.1.2). Необходимо иметь в виду два момента. Первый. Когда мы пользуемся языком для общения друг с другом, мы производим не предложения, а высказывания; такие высказывания производятся в определенных контекстах и не могут быть поняты (даже в тех пределах, которые были установлены выше для интерпретации термина «понимание»; ср. § 9.2.9) без знания релевантных контекстуальных признаков. Более того, в ходе беседы (предположим, что мы имеем дело с беседой) контекст постоянно развивается, в том смысле, что он «вбирает в себя» из произносимого и происходящего всё, что релевантно для производства и понимания последующих высказываний. Крайним случаем контекстов, не «развитых» в этом смысле, будут такие, в которых участники беседы не опираются ни на предшествующие знания друг о друге, ни на «информацию», содержащуюся в ранее произнесенных высказываниях, но в которых они используют более общие мнения, обычаи и пресуппозиции, господствующие в данной конкретной «сфере рассуждения» и в данном обществе. Такие контексты - мы будем называть их ограниченными контекстами (restricted contexts) - сравнительно редки, так как понимание большинства высказываний зависит от информации, содержащейся в предшествующих высказываниях. Мы не должны терять из виду отношений между высказываниями и конкретными контекстами.

Второй момент состоит в следующем: поскольку предложения никогда не производятся говорящими (ведь предложения представляют собой теоретические единицы, устанавливаемые лингвистами с целью описания дистрибутивных ограничений на встречаемость классов грамматических элементов), то не может существовать и прямого отношения между предложениями и конкретными контекстами. В то же время высказывания обладают грамматической структурой, которая зависит от их «вывода» из предложений, а грамматическая структура высказываний является или может являться семантически релевантной. Это особенно ясно проявляется в случае синтаксической «неоднозначности» (ср. § 6.1.3). Более того (за исключением таких «готовых» выражений, как How do you do? "Здравствуйте!"), высказывания производятся говорящими и понимаются слушающими на основе регулярностей в построении и в трансформациях, задаваемых для предложений правилами грамматики. В настоящее время ни лингвистика, ни какая-либо другая из наук, занимающихся изучением «механизмов», лежащих в основе производства высказываний, не в состоянии делать никаких определенных утверждений относительно того, как именно знание абстрактных отношений, имеющих место между грамматическими элементами в предложениях, взаимодействует с разнообразными свойствами контекстов, в результате чего происходит образование и понимание высказываний, в которых обнаруживаются «корреляты» этих грамматических элементов. Сам факт, что существует определенное взаимодействие между грамматической структурой языка и релевантными контекстуальными признаками, представляется несомненным, и этот факт должен нами учитываться.

Поскольку, в общем случае, мы не можем идентифицировать ни те действительные элементы, которые говорящий «отбирает» в процессе образования высказываний, ни все релевантные признаки конкретных контекстов, мы можем принять в качестве методологического решения тот принцип, которым лингвисты обычно руководствуются на практике, а именно - рассматривать семантические отношения между высказываниями в терминах семантических отношений, имеющих место между предложениями, на основании которых, как часто считают, «создаются» высказывания, когда они производятся носителями языка в ограниченных контекстах. (Понятие «ограниченного контекста» все же должно быть сохранено, ибо, как мы увидим ниже, нельзя формулировать семантические отношения, имеющие место между предложениями, не учитывая, хотя бы в малой степени, «контекстуализацию»; ср. § 10.1.2.) Тогда свойства конкретных контекстов будут привлекаться (в той форме, какая, по крайней мере сейчас, может быть охарактеризована как описание ad hoc) для объяснения «остаточных» семантически релевантных аспектов высказываний. То, что мы представили здесь в качестве сознательного, методологического решения, не должно, однако, восприниматься так, будто мы хотим подчеркнуть примат грамматического над контекстуальным в психологических процессах производства и понимания высказываний.

9.3.10. ЭЛЕМЕНТЫ ГЛУБИННОЙ СТРУКТУРЫ ОБЛАДАЮТ ЗНАЧЕНИЕМ В ПРЕДЛОЖЕНИЯХ

Теперь мы можем применить понятие «обладание значением» к грамматическим элементам, из которых порождаются предложения посредством правил, определяющих построение и трансформацию их базисов (ср. § 6.6.1). Поскольку обладание значением подразумевает «выбор», то, следовательно, никакие элементы, вводимые в предложения посредством обязательных правил, не могут обладать значением в нашем смысле. (Такие «фиктивные» элементы, как do (вспомогательный глагол) в Do you want to go? "Хотите ли вы пойти?", не обладают значением; ср. § 7.6.3.) Более того, если мы предположим, что все «выборы» осуществляются применительно к отбору элементов в «глубинной» структуре (эти элементы являются либо «категориями», либо «признаками»; ср. § 7.6.9), то станет ясно, что понятие обладание значением не привязано к единицам какого-то конкретного ранга. Во-первых, разграничение в языке таких единиц, как морфемы, слова и группы слов (phrases), основано в определенной степени на «поверхностной» структуре (§ 6.6.1); и, во-вторых, существует много «грамматических категорий» (время, наклонение, вид, род, число и т. д.; ср. § 7.1.5), которые могут или не могут реализоваться в морфемах или в словах, но которые составляют системы «выборов» в предложениях. Вопрос о том, можно или нельзя провести строгое разграничение между «лексическим» и «грамматическим» значением, с учетом того, каким именно значением обладают элементы, будет рассмотрен ниже (ср. § 9.5.2). Здесь достаточно отметить, что понятие обладания значением применимо в одинаковой степени к элементам обоих типов в «глубинной» структуре предложений. Более того, это понятие принимается во внимание, эксплицитно или имплицитно, во всех новейших лингвистических теориях. Классы элементов (обозначаемые либо вспомогательными, либо терминальными символами - ср. § 6.2.2) устанавливаются в каждой точке «выбора» в процессе порождения предложений.

Из сказанного следует, что ни один элемент в предложении не обладает значением, если он не является членом одного из синтаксически задаваемых классов в «глубинной» структуре предложения: и именно этот факт оправдывает допущение, почти повсеместно делаемое лингвистами, логиками и философами, что множество элементов, обладающих значением в некотором конкретном языке, является, по крайней мере в весьма высокой степени, соизмеримым с множествами терминальных «составляющих» и «признаков» этого языка. Однако отсюда не следует, что всякая «составляющая» и всякий «признак» будут обладать значением в каждом предложении, где они встречаются. Этот важный момент иногда игнорируется лингвистами и поэтому заслуживает несколько более обстоятельного рассмотрения.

Вся проблема сводится к разграничению между грамматической и семантической приемлемостью. Как мы видели в одной из предыдущих глав (ср. § 4.2.12 и сл.), грамматичность - это тот аспект приемлемости высказываний, который может быть объяснен в терминах правил построения и трансформации, определяющих допустимые комбинации дистрибутивных классов элементов («категорий» и «признаков») в предложениях. Обычно считается, что грамматика любого языка порождает, в частности, бесконечное число предложений, неприемлемых в различных аспектах; и стало традиционным описывать по крайней мере один тип неприемлемости путем характеристики рассматриваемых предложений как «бессмысленных» или «несодержательных». Пусть следующие предложения порождаются грамматикой английского языка (и поэтому являются грамматически правильными):

(a) John drinks milk (beer, wine, water, etc.) "Джон пьет молоко (пиво, вино, воду и т. д.)"

(b) John eats cheese (fish, meat, bread, etc.) "Джон ест сыр (рыбу, мясо, хлеб и т. д.)"

(d) John eats milk (beer, wine, water, etc.) "Джон ест молоко (пиво, вино, воду и т. д.)".

Допустим, далее, что все эти предложения при порождении снабжаются одним и тем же структурным описанием: что глаголы drink "пить" и eat "есть, кушать", а также существительные milk "молоко", beer "пиво", wine "вино", water "вода", cheese "сыр", fish "рыба", meat "мясо", bread "хлеб" и т. д. не различаются в лексиконе посредством каких-либо релевантных синтаксических признаков. Очевидно, что при определенном понимании терминов «приемлемый» и «неприемлемый» высказывания, выводимые из предложений, сгруппированных в классы (а) и (b), являются приемлемыми, тогда как высказывания, выводимые из предложений, входящих в группы (с) и (d), являются неприемлемыми (при «естественных» обстоятельствах). Должны ли мы описывать этот вид приемлемости и неприемлемости, опираясь на критерий «содержательности» (в том смысле этого термина, который мы предлагаем выделять посредством термина «значимость»), - этот вопрос мы рассмотрим несколько ниже. Здесь мы хотим подчеркнуть, что множества элементов, которые могут встречаться и обладать значением глагола и объекта в этих предложениях, представляют собой сильно ограниченные подмножества тех совокупностей элементов, появление которых допускается правилами грамматики. И снова здесь крайним случаем является ситуация, когда появление элемента полностью определяется контекстом, состоящим из других элементов предложения. Примером полной предопределенности на этом уровне может служить появление слова teeth "зубы" в I bit him with my false teeth "Я укусил его своими вставными зубами". Как мы увидим ниже (ср. § 9.5.3), это предложение обнаруживает интересный с семантической точки зрения тип синтагматической «пресуппозиции», которая носит обычно скрытый характер, но которая может быть представлена в явном виде, когда в предложении появляется ее «синтаксическое отражение» в виде «определения» (в данном примере - false "вставные"). Если бы слово teeth "зубы" никогда не встречалось в других предложениях, кроме таких, в которых оно полностью определяется своим контекстом, то оно не обладало бы значением в английском языке, и специалисту по семантике нечего было бы о нем сказать.

Цель нашего рассуждения состояла в том, чтобы показать, как именно понятие обладания значением может и должно быть перенесено с уровня довольно «конкретных» случаев, когда оно касается, с одной стороны, грамматически правильных, не структурированных целых высказываний и, с другой стороны, высказываний, которые минимально различаются по своей фонологической структуре, на более «абстрактный» уровень, на котором оно применимо к более важному и гораздо более обширному классу предложений, порождаемых правилами грамматики. В пользу понятия обладания значением говорит тот факт, что оно отражает интуитивно ясный принцип, согласно которому «значимость подразумевает выбор» в конкретных контекстах. Его перенос на более «абстрактный» уровень основывается на методологическом решении, мотивировка которого имеет два аспекта: во-первых, это решение признает тот факт, что конкретные контекстуальные признаки, влияющие на производство и интерпретацию высказываний, могут описываться только ad hoc; и во-вторых, этот подход удовлетворительным образом связывает семантическую интерпретацию предложений с их синтаксическим описанием. Если установлено, что некоторый конкретный элемент обладает значением в рамках определенного класса предложений, то мы можем задаться вопросом о том, какое значение имеет этот элемент; и на этот вопрос можно ответить по-разному, как мы увидим в следующем разделе.

9.3.11. «ЗНАЧИМОСТЬ»

Теперь мы должны кратко остановиться на понятии «значимости» (ср. § 9.3.1). На первый взгляд, вполне оправдано желание отождествить значимость с полной приемлемостью относительно конкретных контекстов в случае высказываний и относительно более обобщенных ограниченных контекстов в случае предложений. Но мы уже видели, что существует много слоев приемлемости (располагающихся «выше» грамматического слоя), которые, хотя они часто и описываются без уточнения как «семантические», можно, однако, отличить от того, что традиционно называется «содержательностью» или «значимостью» (ср. § 4.2.3). Одни высказывания могут осуждаться как «кощунственные» или «неприличные»; другие могут считаться приемлемыми в определенных случаях употребления языка (молитвы, мифы, сказки, научная фантастика и т. д.), но быть неприемлемыми в повседневном разговоре. Вряд ли целесообразно пытаться дать такое определение «значимости», которое покрывало бы все эти разнообразные «измерения» приемлемости. Возьмем для примера случай из английского языка: хотя глагол die "умирать" свободно употребляется в сочетании с одушевленными существительными, включая названия лиц, в английском существует общепринятое табу, запрещающее его использование в сочетании с my father "мой отец", my mother "моя мать", my brother "мой брат" и my sister "моя сестра" (то есть применительно к ближайшим членам семьи говорящего); таким образом, неприемлемым будет считаться My father died last night "Мой отец умер прошлой ночью", но не His father died last night "Его отец умер прошлой ночью". Тогда, очевидно, правильное объяснение неприемлемости предложения My father died last night должно быть таким, чтобы мы могли сказать, во-первых, что оно «значимо», ибо, будучи употреблено вопреки табу, оно будет понято (в действительности можно было бы утверждать, что само табу зависит от возможности понимания этого предложения), и, во-вторых, что семантическое отношение между My father died last night и His father died last night тождественно отношению между My father came last night "Мой отец приехал прошлой ночью" и His father came last night "Его отец приехал прошлой ночью" и т. д. Традиционно значимость грамматически правильных предложений объясняется в терминах определенных общих принципов совместимости «значений» составляющих их элементов. Можно было бы сказать, например, что предложения John eats milk "Джон ест молоко" и John drinks bread "Джон пьет хлеб" являются бессмысленными, потому что глагол eat "есть, кушать" совместим только с существительными (в функции объекта), обозначающими твердые вещества, годные к употреблению в пищу, а глагол drink "пить" - с существительными, обозначающими жидкие вещества, годные к употреблению в пищу. (Заметим, что с этой точки зрения предложение John eats soup "Джон ест суп" могло бы рассматриваться как семантически аномальное, обладающее «социальной приемлемостью» лишь благодаря специальному соглашению, внешнему по отношению к обобщающим правилам интерпретации английских предложений.) С понятием значимости связаны большие трудности (мы могли бы утверждать, например, что John eats milk является «значимым» предложением, хотя обстоятельства, при которых оно могло бы быть использовано, несколько необычны). Тем не менее традиционная экспликация этого понятия в терминах «совместимости» представляется в основном разумной. Некоторые новейшие формулировки этого понятия мы рассмотрим в следующей главе (ср. § 10.5.4).

9.4.1. РЕФЕРЕНЦИЯ

Термин «референция» («соотнесенность») был введен ранее для того отношения, которое имеет место между словами, с одной стороны, и вещами, событиями, действиями и качествами, которые они «замещают» - с другой (ср. §9.2.2). Выше указывалось, что при известных условиях на вопрос «Каково значение слова х ?» можно ответить при помощи «остенсивного» определения - путем показывания или иного непосредственного указания на референт (или референты) данного слова (ср. § 9.2.7). С точным определением понятия «референции» связаны известные философские трудности, которые здесь можно не рассматривать. Будем считать, что отношение референции (иногда именуемое «денотацией») должно обязательно учитываться при построении любой удовлетворительной теории семантики; иными словами, в определенном смысле можно говорить, что по крайней мере некоторые единицы словаря во всех языках могут быть поставлены в соответствие тем или иным «свойствам» физического мира.

Принятое нами допущение не означает, что мы рассматриваем референцию как семантическое отношение, к которому могут быть сведены все другие отношения; не имеется в виду и то, что все словарные единицы языка обладают референцией. «Референция», как она понимается в настоящей работе, необходимо связана с исходными предположениями о «существовании» (или «реальности»), которые выводятся из нашего непосредственного восприятия объектов физического мира. Когда говорят, что конкретное слово (или другая единица, обладающая значением) «соотносится с некоторым объектом», подразумевают, что референт слова является объектом, который «существует» (является «реальным») в том же самом смысле, в каком мы говорим, что «существуют» конкретные люди, животные и вещи; подразумевается также, что в принципе можно было бы дать описание физических свойств рассматриваемого объекта. Это понятие «физического существования» может считаться фундаментальным для определения семантического отношения референции. Применение терминов «существование» и «референция» может быть тогда расширено несколькими способами. Например, хотя на свете нет таких объектов, как домовые, единороги или кентавры (таково будет наше допущение), было бы вполне разумно приписать им вымышленное или мифическое «существование» в рассуждениях определенного рода; и поэтому мы можем сказать, что слова goblin "домовой", unicorn "единорог" или centaur "кентавр" обладают референцией в английском языке (в рамках соответствующих рассуждений). Аналогичным образом мы можем расширить применение терминов «существование» и «референция», распространив их на такие теоретические конструкты науки, как атомы, гены и т. д., и даже на совершенно абстрактные объекты. Важно отметить, однако, что источник этих «аналогических» расширений понятий «существование» и «референция» следует искать в их фундаментальном, или первичном, применении к физическим объектам в ходе «повседневного» использования языка.

Из этой интерпретации понятия референции следует, что в словаре языка может быть немало единиц, которые не связаны отношением референции ни с какими сущностями за пределами языка. Например, можно считать, что не существует таких вещей, как ум или доброта, с которыми соотносятся слова intelligent "умный" и good "добрый", хотя психолог или философ всегда может постулировать существование таких сущностей в рамках некоторой конкретной теории психологии или этики и может даже утверждать, что их «реальность» можно продемонстрировать при помощи некоторого вида «остенсивного» определения. Тот факт, что на различных уровнях подобных софистических построений между их авторами могут возникать разногласия по поводу «реальности» тех или иных мнимых «объектов», не меняет общего положения о том, что референция предполагает существование. Было бы тщетно настаивать на том, что все лексические единицы должны с чем-то соотноситься, если при этом иметь в виду, что в определенных случаях нельзя выдвинуть никаких других доказательств существования этого «чего-то», кроме самого факта наличия некоторой лексической единицы, «соотносящейся» с этим «что-то».

В связи с понятием референции можно отметить еще два момента. Соглашаясь с тем, что определенные лексические единицы соотносятся с объектами и свойствами объектов, находящимися вне языка, мы не обязаны с логической неизбежностью приходить к выводу о том, что все объекты, обозначаемые некоторым конкретным словом, образуют «естественный класс» (независимо от «соглашения», молчаливо принимаемого членами данного речевого коллектива с целью подведения этих объектов «под» некоторый общий термин); другими словами, позиция, описанная выше, совместима либо с «номинализмом», либо с «реализмом» в философской семантике. Во-вторых, референция некоторой лексической единицы не обязана быть точной и полностью определенной в том смысле, что всегда ясно, попадает или не попадает конкретный объект или свойство в пределы области, охватываемой данной лексической единицей: мы уже видели, что такое допущение не является обязательным для того, чтобы объяснять «понимание» высказываний в процессе нормальной коммуникации (ср. § 9.2.9). Как раз довольно часто «референциальные границы» лексических единиц являются неопределенными. Например, нельзя указать вполне определенную точку, в которой мы должны провести разграничительную линию между референтами слов hill "холм, возвышенность, пригорок" и mountain "гора", chicken "цыпленок; курочка; молодой петушок; курица; курятина" и hen "курица", green "зеленый" и blue "синий; голубой, лазурный; голубоватый" и т. д. Но это не означает, что понятие референции к таким словам не применимо. Характерной чертой языков является то, что они налагают на реальный мир некоторую лексическую «категоризацию» и как бы проводят в различных местах «произвольные» границы. Как мы увидим, в этом заключается одна из причин того, что часто оказывается невозможным установить лексические эквивалентности между разными языками. Тот факт, что «референциальные границы» являются «произвольными» и неопределенными, обычно не приводит к нарушению взаимопонимания, так как «точное» подведение объекта «под» ту или другую лексическую единицу очень редко бывает релевантным; и когда оно оказывается релевантным, мы обращаемся к другим системам идентификации или спецификации. Например, если мы хотим обозначить одно из двух лиц, каждое из которых могло бы быть названо либо словом girl "девочка", либо словом woman "женщина", мы можем отличать их друг от друга по имени, по относительному возрасту, по цвету волос, по тому, как они одеты и т. д. Хотя референты слова girl «пересекаются» с референтами слова woman, эти два слова не являются синонимичными; их относительное расположение на возрастной шкале фиксировано, и существует много случаев, когда подходящим для использования словом является лишь одно из них. Проиллюстрированная нами «неточность» референции, вовсе не являясь дефектом языка (как думают некоторые философы), делает язык более эффективным средством общения. Абсолютная «точность» недостижима, так как не существует предела для числа и природы разграничений, которые можно было бы провести между разными объектами; и вряд ли есть какие-либо достоинства в том, чтобы насильственно проводить большее число разграничений, чем это необходимо для имеющихся на сегодняшний день целей.

9.4.2. СМЫСЛ (SENSE)

Теперь мы должны ввести понятие «смысла». Под смыслом слова имеется в виду его место в системе отношений, в которые оно вступает с другими словами в словарном составе языка. Ясно, что, поскольку смысл должен определяться в терминах отношений, которые имеют место между единицами словаря, то он не несет в себе никаких исходных допущений о существовании объектов или свойств за пределами словаря рассматриваемого языка.

Если два элемента могут встречаться в одном и том же контексте, то они обладают значением в этом контексте; и далее, мы можем задаться вопросом о том, какое значение они имеют. Как мы видели, одна часть, или компонент, значения определенных элементов может описываться в терминах их референции. Независимо от того, обладают ли два элемента референцией или нет, мы можем задаться вопросом о том, обладают ли они в контексте, или контекстах, где оба встречаются, одним и тем же значением или нет. Так как одинаковость значения - синонимия - есть отношение, которое имеет место между двумя (или более) словарными единицами, она связана со смыслом, а не с референцией. По причинам, которые нам нет необходимости здесь рассматривать, иногда может оказаться удобным говорить, что две единицы обладают одинаковой референцией, но различаются по смыслу; и, конечно, естественно говорить, что единицы могут быть синонимичными, даже если они лишены референции. Можно предположить, что (для единиц, обладающих референцией) тождественность референции является необходимым, но не достаточным условием синонимии.

Теоретическое рассмотрение синонимии часто носит неадекватный характер из-за двух неоправданных допущений. Первое из них состоит в том, что два элемента не могут быть «абсолютно синонимичными» в одном контексте, если только они не синонимичны во всех контекстах. Данный вывод иногда обосновывают ссылкой на разграничение между «понятийным» и «эмоциональным» значением. Но это разграничение само нуждается в обосновании. Нельзя отрицать, что выбор конкретным говорящим одной единицы, а не другой обусловливается «эмоциональными ассоциациями». Однако это не значит, что «эмоциональные ассоциации» всегда релевантны (даже если они являются общими для всех членов речевого коллектива). И нельзя просто относить к числу предпосылок утверждение, что слова всегда несут в себе «ассоциации», выводимые из их употребления в других контекстах. Поэтому мы отвергнем допущение о том, что слова не могут быть синонимичными в отдельных контекстах, если они не синонимичны во всех контекстах.

Второе допущение, которое часто делается специалистами по семантике, состоит в том, что синонимия есть отношение тождественности, имеющее место между двумя (или более) независимо определяемыми смыслами. Другими словами, вопрос о том, являются ли два слова - а и b - синонимичными, сводится к вопросу о том, обозначают ли а и b одну и ту же сущность, один и тот же их смысл. В рамках того подхода к семантике, который мы намечаем в настоящей книге, не нужно будет постулировать существование независимо определяемых смыслов. Синонимия будет определяться следующим образом: две (или более) единицы синонимичны, если предложения, получающиеся в результате подстановки одной единицы на место другой, обладают одним и тем же значением. Это определение явным образом основывается на априорном понятии «одинаковости значения» для предложений (и высказываний). Мы еще вернемся к этому вопросу. Здесь мы хотим лишь подчеркнуть ту мысль, что отношение синонимии определяется как отношение, имеющее место между лексическими единицами, а не между их смыслами. Синонимия лексических единиц - это часть их смысла. Ту же идею можно сформулировать в более общей форме: то, что мы называем смыслом лексической единицы, представляет собой все множество смысловых отношений (включая синонимию), в которые она вступает с другими единицами в словарном составе языка.

9.4.3. ПАРАДИГМАТИЧЕСКИЕ И СИНТАГМАТИЧЕСКИЕ СМЫСЛОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Помимо синонимии, существует много других смысловых отношений. Например, husband "муж" и wife "жена" не синонимичны, но они семантически связаны таким отношением, которое не имеет места между husband и cheese "сыр" или hydrogen "водород"; good "хороший" и bad "плохой" различны по смыслу, но являются более близкими, чем good и red "красный" или round "круглый"; knock "стучать; ударять", bang "ударять, стучать; хлопать; грохотать", tap "легко ударять, стукать" и rap "слегка ударять; стучать, постукивать" связаны отношением, которое не применимо к словам knock и eat "есть, кушать" или admire "восхищаться". Проиллюстрированные здесь отношения являются парадигматическими (все члены множеств семантически связанных терминов могут встретиться в одном и том же контексте). Слова могут быть также связаны друг с другом синтагматически ; ср.: blond "белокурый" и hair "волосы", bark "лаять" и dog "собака", kick "ударять ногой, давать пинок, лягать" и foot "нога" и т. д. (Общие принципы разграничения парадигматических и синтагматических отношений см. в § 2.3.3.) Мы не будем рассматривать здесь вопрос о том, могут ли эти синтагматические и парадигматические отношения (как предлагают некоторые специалисты по семантике) быть определены с точки зрения их «расстояния» от синонимии на шкале одинаковости и различия смысла: подход, альтернативный этому, будет описан в следующей главе. Здесь мы просто делаем допущение, что по крайней мере некоторые области словаря разделяются на лексические системы и что семантическая структура этих систем должна описываться в терминах смысловых отношений, имеющих место между лексическими единицами. Это утверждение рассматривается нами как уточненная формулировка принципа, согласно которому «значение каждой единицы есть функция от места, занимаемого ею в соответствующей системе» (ср. § 2.2.1, где сравниваются русские и английские термины родства).

В последние годы проведена большая работа по исследованию лексических систем в словарном составе различных языков, особенно применительно к таким полям (или областям ), как родство, цвет, флора и фауна, вес и меры, воинские звания, моральные и эстетические оценки, а также различные виды знания, умения и понимания. Полученные результаты еще раз продемонстрировали ценность структурного подхода к семантике и подтвердили предсказания таких ученых, как Гумбольдт, Соссюр и Сепир, относительно того, что словари разных языков (по крайней мере, в определенных полях) не изоморфны , что существуют семантические разграничения, проводимые в одном языке и не проводимые в другом; более того, что категоризация конкретных полей разными языками может проводиться различным образом. Выражая этот факт в соссюровских терминах, говорят, что каждый язык налагает специфическую форму на априорную недифференцированную субстанцию плана содержания (ср. § 2.2.2 и § 2.2.3). Для иллюстрации этого понятия можно взять (в качестве субстанции) поле цвета и посмотреть, как это понятие трактуется, или «оформляется», в английском языке.

Для простоты мы рассмотрим прежде всего только ту часть поля, которая покрывается словами red "красный", orange "оранжевый", yellow "желтый", green "зеленый" и blue "синий; голубой, лазурный; голубоватый". Каждый из этих терминов с референци-альной точки зрения является неточным, но их относительное положение в этой лексической системе фиксировано (и в целом они покрывают большую часть видимого спектра): orange находится между red и yellow, yellow - между orange и green и т. д. Смысл каждого из этих слов включает указание на то, что они принадлежат данной конкретной лексической системе английского языка и что в этой системе они находятся друг с другом в отношениях смежности (или, возможно, более точно, «нахождения между»). Может показаться, что понятие смысла является здесь излишним и что для описания их значения вполне достаточно было бы учесть референцию каждого из цветообозначений. Рассмотрим, однако, условия, при которых человек может узнать (или можно считать, что он знает) референцию этих слов. Ребенок, овладевающий английским языком, не может овладеть сначала референцией слова green, а затем, поочередно, референцией слова blue или yellow, так, чтобы в конкретный момент времени можно было бы сказать, что он знает референцию одного слова, но не знает референцию другого. (Конечно, при помощи остенсивного способа определения он мог бы узнать, что слово green соотносится с цветом травы или листьев какого-то конкретного дерева или с цветом одного из платьев его матери: но ведь референция слова green шире, чем любой конкретный случай его употребления, и знание его референции включает также знание границ этой референции.) Следует предположить, что на протяжении определенного периода времени ребенок постепенно узнает позицию слова green относительно слов blue и yellow, а слова yellow - относительно слов green и orange и т. д. до тех пор, пока он не узнает позиций каждого цветообозначения относительно его соседа в данной лексической системе и приблизительного прохождения границ той области в континууме данного поля, которая покрывается каждым словом. Его знание значения цветовых терминов необходимо включает в себя, таким образом, и знание как их смысла, так и их референции.

Поле, покрываемое рассмотренными выше пятью цветообозначениями, можно представить себе как недифференцированную (перцептуальную или физическую) субстанцию, на которую английский язык налагает некоторую конкретную форму путем проведения в определенных местах границ, а к полученным таким образом пяти областям применяет определенную лексическую классификацию (называя их словами red, orange, yellow, green и blue). Часто отмечается, что другие языки налагают другую форму на эту субстанцию, то есть признают в ней другое число областей и проводят границы в других местах. О приведенном выше примере можно сказать, что русские слова синий и голубой вместе покрывают приблизительно ту же область, что и английское слово blue; обозначая особые, хотя и смежные цвета и занимая в системе равноправное положение со словами зеленый и желтый , они не должны рассматриваться как слова, которые обозначают различные оттенки одного цвета подобно тому, как crimson "малиновый" и scarlet "алый; багровый" вместе с другими словами подразделяют область, покрываемую словом red в английском языке (ср. § 2.2.3).

Отношение между цветовыми терминами и их значением нельзя представлять себе так прямолинейно, как мы это до сих пор делали. Различие в референции слов red, orange, yellow, green и blue может быть описано в терминах варьирования тона (отражения света с разной длиной волны). Физики различают еще две другие переменные при анализе цвета: светлость , или яркость (отражение большего или меньшего количества света), и насыщенность (степень свободы от примеси белого цвета). Цветовые области, обозначаемые в английском языке словами black "черный", grey "серый" и white "белый", различаются главным образом по светлости, но референция некоторых других широко употребительных цветообозначений должна задаваться с учетом всех трех измерений, по которым может варьироваться цвет, например: brown "коричневый" соотносится с цветовым диапазоном, который располагается по тону между red "красный" и yellow "желтый", обладает относительно низкой светлостью и насыщенностью; pink "розовый" соотносится с цветом, который по тону является красноватым, обладает довольно высокой светлостью и весьма низкой насыщенностью. Анализ этих фактов может натолкнуть на мысль, что субстанция тля цвета является трехмерным (физическим или перцептуальным) континуумом.

Но и это утверждение представляется чересчур упрощенным. Дело не только в том, что языки различаются по относительному весу, который они придают измерениям - тону, светлости и насыщенности - в организации своих систем цветообозначений (например, для латинского и греческого языков, видимо, важнее была светлость, чем тон); существуют языки, в которых цветовые разграничения проводятся на основе совершенно иных принципов. В своем классическом исследовании на эту тему Конклин показал, что четыре главных «цветообозначения» языка ханунoо (языка, бытующего на Филиппинах) связаны с освещенностью (включающей обычно белый цвет и легкие оттенки других «английских цветов»), темнотой (включающей английские черный, фиолетовый, синий, темно-зеленый и темные оттенки других цветов), «влажностью» (обычно связанной со светло-зеленым, желтым и светло-коричневым и т. д.) и «сухостью» (обычно связанной с темно-бордовым, красным, оранжевым и т. д.). То, что разграничение между «влажностью» и «сухостью» не сводится просто к тону («зеленый» vs . «красный»: именно это разграничение может броситься в глаза, если основываться на самых частых английских переводах двух рассматриваемых терминов), становится ясным из того факта, что «блестящая, влажная, коричневая часть свежесрезанного бамбука» описывается словом, которое обычно употребляется для светло-зеленого цвета, и т. д. Конклин приходит к выводу, что «цвет, в точном смысле этого слова, для западноевропейских языков не является универсальным понятием»; что противопоставления, в терминах которых определяется субстанция цвета в различных языках, могут зависеть в первую очередь от связи лексических единиц с теми свойствами объектов в естественном окружении человека, которые важны для данной культуры. Что касается языка ханунбо, то система его определений, видимо, отталкивается от типичного вида свежих, молодых («влажных», «сочных») растений. В связи с этим стоит заметить, что словари английского языка часто определяют основные цветообозначения относительно типичных свойств окружающей человека среды (например, в словаре может быть сказано, что blue соотносится с цветом ясного неба, red - с цветом крови и т. д.).

9.4.6. СЕМАНТИЧЕСКАЯ «ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ»

Поле цвета было рассмотрено нами довольно подробно потому, что оно очень часто используется в качестве примера для демонстрации того, как одна и та же субстанция может иметь различную форму, налагаемую на нее различными языками. Теперь мы знаем, что даже в случае цветообозначения у нас есть все основания сомневаться в возможности априорного постулирования тождественности «субстанции содержания». Описанные Конклином категории «цвета» в ханунoо должны, естественно, натолкнуть нас на мысль, что релевантными для языка определениями субстанции цвета вряд ли всегда нужно считать именно те измерения, которые избираются в качестве основных естественными науками. Отсюда следует общий вывод о том, что язык конкретного общества является составной частью его культуры и что лексические разграничения, проводимые каждым языком, обычно отражают важные (с точки зрения этой культуры) свойства объектов, установлений и видов деятельности того общества, в котором функционирует язык. Этот вывод находит подтверждение в целом ряде недавних исследований различных полей в словарном составе разных языков. Ввиду того что природное окружение различных обществ может быть самым разным (не говоря уже об их социальных установлениях и моделях поведения), представляется весьма сомнительной сама возможность плодотворного рассмотрения семантической структуры как результата наложения формы на лежащую в ее основе (перцептуальную, физическую или концептуальную) субстанцию, общую всем языкам. Как сказал Сепир: «Миры, в которых живут разные общества, суть особые миры, а не один и тот же мир с прикрепленными к нему разными ярлыками».

Даже если допустить, что разные общества живут в «особых мирах» (а мы скоро вернемся к этому вопросу), все равно можно утверждать, что каждый язык налагает некоторую конкретную форму на субстанцию того «мира», в котором он функционирует. В определенной степени это верно (как мы видели, например, в случае цветообозначений). Важно, однако, отдавать себе отчет в том, что лексические системы вовсе не обязаны строиться на базе заранее заданной «лежащей в их основе» субстанции. Пусть, например, слова honesty "честность, правдивость, искренность, прямодушие, целомудрие, добродетель, порядочность", sincerity "искренность, чистосердечие, прямота, честность", chastity "целомудрие, девственность, непорочность, чистота, добродетельность, строгость, простота, скромность, сдержанность, воздержание, воздержанность", fidelity "верность, преданность, лояльность, точность, правильность" и т. д. попадают в одну лексическую систему со словом virtue "добродетель, нравственность, целомудрие, хорошее качество, положительная черта, достоинство". Структура этой системы может быть описана в терминах смысловых отношений, имеющих место между ее членами. С этой точки зрения, вопрос о том, наблюдаются ли какие-то «субстанциальные» корреляции между лексическими единицами и поддающимися выделению чертами характера или моделями поведения, является несущественным. Если подобные корреляции наблюдаются, то они будут описываться в терминах референции, а не смысла. Коротко говоря, применимость понятия субстанции в семантике определяется тем же самым постулатом «существования», что и понятие референции (ср. § 9.4.1).

Утверждение о том, что «миры, в которых живут разные общества, суть особые миры», часто трактуют как прокламацию лингвистического «детерминизма». Считал ли Сепир (или Гумбольдт до него и Уорф после него), что наша категоризация мира всецело определяется структурой нашего родного языка, - этот вопрос мы здесь обсуждать не будем. Большинство ученых сходится в том, что лингвистический детерминизм, понимаемый в этом сильном смысле, является несостоятельной гипотезой. Однако принятый выше взгляд, согласно которому языки отражают в своем словаре разграничения, важные с точки зрения культуры тех обществ, в которых они функционируют, отчасти склоняет нас к позиции лингвистической и культурной «относительности». Поэтому мы должны подчеркнуть тот неоспоримый факт, что постижение структуры лексических систем в языках, отличных от нашего родного, необходимо и вполне возможно как при усвоении их с практическими целями, так и при исследовании их словарного состава. Именно от этого зависит, очевидно, возможность перевода с одного языка на другой.

9.4.7. СОВПАДЕНИЕ КУЛЬТУР

Культуры (в том смысле, в каком этот термин используется антропологами и социологами) не находятся во взаимнооднозначном соответствии с языками. Например, многие из установлений, обычаев, предметов одежды, мебели, пищи и т. д., имеющие место во Франции и в Германии, мы наблюдаем также в Англии; другие же оказываются характерными для отдельных стран либо для определенных областей или социальных классов одной страны. (Отношение между языком и культурой является, конечно, гораздо более сложным, чем следует из этого упрощенного изложения: политические границы не совпадают с языковыми границами, даже если мы без доказательства сочтем в какой-то мере правомерным понятие унифицированного речевого коллектива; культурные сходства могут быть обнаружены между различными социальными группами в разных странах и т. д.). В общем же случае можно утверждать, что между любыми двумя обществами будет наблюдаться большая или меньшая степень совпадения культур ; и может оказаться, что определенные черты будут наличествовать в культуре всех обществ. Практический опыт изучения иностранных языков (в тех нормальных условиях, в которых эти языки используются) говорит о том, что мы быстро отождествляем те или иные объекты, ситуации и признаки при совпадении культур и без труда выучиваем применяемые к ним слова и выражения. Значения же других слов и выражений усваиваются с меньшей легкостью, и их правильное употребление приходит, если оно вообще приходит, лишь в результате длительной разговорной практики. Теоретическая интерпретация этих фактов нашего опыта может быть такова: вход в семантическую структуру другого языка открывается из области совпадения культур; и как только мы однажды разорвали этот круг значений, отождествив единицы в этой области (ср. § 9.4.7, о неизбежном «круговом» характере семантики), мы можем постепенно совершенствовать и уточнять наше знание остальной части словаря изнутри, путем усвоения референции лексических единиц и смысловых отношений, связывающих единицы в контекстах их употребления. Истинный билингвизм предполагает усвоение двух культур.

9.4.8. «ПРИМЕНЕНИЕ»

Если единицы разных языков могут быть поставлены в соответствие друг другу на основе отождествления общих признаков и ситуаций двух культур, мы можем сказать, что эти единицы имеют одинаковое применение . Причина использования этого термина вместо термина «референция» связана с двумя соображениями. Прежде всего, предлагаемый термин обозначает отношение, имеющее место между ситуациями и выражениями, которые в этих ситуациях встречаются (например, отношение между Excuse me "Извините меня", Thank you "Спасибо" и т. д. и различными характерными ситуациями, в которых эти высказывания встречаются); это, очевидно, не отношение референции. Во-вторых, необходимо также учесть семантическое отождествление лексических единиц, не имеющих референции; желательно говорить, например, что английское слово sin "грех" и французское слово peche имеют одинаковое применение, хотя установить этот факт с референциальной точки зрения могло бы оказаться весьма затруднительным или даже невозможным делом. Вполне может случиться, что вторая из этих причин для введения понятия «применения» отпадет после построения исчерпывающей и удовлетворительной теории культуры. В настоящее время трактовка применения, подобно процессу перевода, весьма основательно зависит от интуиции двуязычных говорящих. Это не означает, что данное понятие не имеет никакого объективного содержания, ибо двуязычные говорящие обычно соглашаются между собой по поводу применения большинства слов и выражений в языках, которыми они пользуются.

В этом разделе ничего не было сказано о том, как устанавливаются парадигматические и синтагматические смысловые отношения. Прежде чем обратиться к этому вопросу, мы должны рассмотреть возможность распространения понятий референции и смысла также и на грамматические единицы.

9.5. «ЛЕКСИЧЕСКОЕ» ЗНАЧЕНИЕ И «ГРАММАТИЧЕСКОЕ» ЗНАЧЕНИЕ

9.5.1. «СТРУКТУРНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ»

Рассматривая вопрос о «грамматических категориях», мы ссылались на традиционную, «аристотелевскую» точку зрения, согласно которой только главные части речи (существительные, глаголы, «прилагательные» и наречия) являются «значимыми» в полном смысле этого термина (они «обозначают» «понятия», которые составляют «содержание» рассуждения («matter» of discourse)), а остальные части речи участвуют в образовании совокупного значения предложений, налагая на «содержание» рассуждения определенную грамматическую «форму» (ср. § 7.1.3). Удивительно похожие взгляды отстаивают и многие оппоненты традиционной грамматики.

Например, Фриз разграничивает «лексические» и «структурные» значения, и это противопоставление точно отражает «аристотелевское» разграничение «материального» и «формального» значений. Главные части речи имеют «лексическое» значение; и оно дается в словаре, который связан с определенной грамматикой. Напротив, различие между субъектом и объектом в предложении, оппозиции по определенности, времени и числу, а также различие между утверждениями, вопросами и просьбами - все эти различия относятся к «структурным значениям». («Совокупное лингвистическое значение любого высказывания состоит из лексических значений отдельных слов плюс такие структурные значения... Грамматику языка составляют средства сигнализации структурных значений».)

Понятие «структурного значения» у Фриза включает по крайней мере три различных вида семантической функции; другие лингвисты в том же самом смысле употребляют термин «грамматическое значение» (противопоставленное «лексическому значению»). Три упомянутых вида «значения» таковы: (1) «значение» грамматических единиц (обычно служебные части речи и вторичные грамматические категории); (2) «значение» таких грамматических «функций», как «субъект», «объект» или «модификатор»; (3) «значение», связанное с такими понятиями, как «повествовательное», «вопросительное» или «повелительное», при классификации различных типов предложений. Эти виды «грамматического значения» важно различать, и мы их поочередно рассмотрим ниже.

9.5.2. ЛЕКСИЧЕСКИЕ И ГРАММАТИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ

Для разграничения грамматических и лексических единиц предлагались различные критерии. Наиболее удовлетворительный из них (и единственный, который мы здесь упомянем) был сформулирован Мартине, Холлидеем и другими в терминах парадигматической оппозиции в пределах либо закрытых , либо открытых множеств альтернатив. Закрытое множество единиц - это множество с фиксированным и обычно небольшим числом членов, например множество личных местоимений, времен, родов и т. д. Открытое множество - это множество с неограниченным, неопределенно большим числом членов, например класс существительных или глаголов в языке. Используя это разграничение, мы можем сказать, что грамматические единицы принадлежат к закрытым множествам, а лексические единицы - к открытым множествам. Это определение соответствует традиционному разграничению между знаменательными частями речи, с одной стороны, и служебными частями речи и вторичными грамматическими категориями - с другой. В отличие от некоторых других предлагавшихся определений, оно не привязано к языкам одного морфологического «типа» (например, к «флективным» языкам; ср. § 5.3.6). Будем пока считать, что данное определение является верным и что (на базе разграничения между закрытыми и открытыми множествами) все элементы, вводимые в глубинную структуру предложений, можно классифицировать на «грамматические» и «лексические». Теперь возникает вопрос, существует ли в принципе какое-либо различие между значением грамматических и лексических единиц.

Во-первых, заметим, что лексические единицы, согласно традиционному взгляду, обладают как «лексическим», так и «грамматическим» значением (как «материальным», так и «формальным» значением; ср. §9.5.1). Пользуясь терминологией схоластической, «спекулятивной» грамматики, можно сказать, что конкретная лексическая единица, например cow "корова", не просто «обозначает» некоторое конкретное «понятие» (в этом состоит «материальное», или «лексическое», значение рассматриваемой единицы), но при этом реализует определенный «способ обозначения» явлений в виде, например, «субстанций», «качеств», «действий» и т. д. (ср. § 1.2.7 и § 7.1.1). Хотя теперь лингвисты редко изъясняются с помощью этих терминов, указанная общая концепция различия между «лексическим» и «грамматическим» значением лексических единиц все еще в ходу. Более того, она представляется в определенной степени обоснованной.

Например, у Лермонтова есть широко известное стихотворение, которое начинается словами: Белеет парус одинокий ... Эту фразу трудно (а быть может, и вообще невозможно) перевести на английский язык, потому что ее воздействие зависит от того факта, что в русском языке «обладание свойством белого» может быть «выражено» с помощью «глагола» (то же выражается и словом белый , которое в предложениях, не маркированных по времени, виду и модальности, употребляется обычно без «глагола быть»; ср. § 7.6.3). Сочетание парус одинокий может быть переведено на английский язык как "a lonely sail" (парус - существительное, а одинокий - «прилагательное»). С традиционной точки зрения «глагол» представляет «обладание свойством белого» как «процесс» или «деятельность», «прилагательное» - как «качество» или «состояние». Специфика предпочтительного выбора в данном случае «глагола», а не «прилагательного» может быть показана средствами английского языка лишь с помощью довольно неадекватной парафразы типа "There is a lonely sail which stands out (или даже shines forth) white (against the background of the sea or sky)..." Проблемы такого рода хорошо известны тем, кто занимается переводом с одного языка на другой. Нас здесь интересует теоретический вопрос: можно ли сказать, что существует определенное «грамматическое значение», связанное с каждой из главных частей речи?

Мы уже видели, что различие между «глаголом» и «прилагательным» в общей синтаксической теории представляет собой сложную проблему: в некоторых языках вообще не проводится такого различия; в других языках с этим разграничением связан целый ряд синтаксических признаков, и в определенных случаях они могут противоречить друг другу (ср. § 7.6.4). Но главный критерий, критерий, отражающий традиционное разграничение между «деятельностью» и «качеством», заключается в видовом разграничении между «динамическим» и «статическим» (ср. § 8.4.7). В русском языке это различие в «грамматическом значении» «налагается» на «лексическое значение», которое является общим как для «глагола» белеть , так и для «прилагательного» белый . При таком подходе традиционная теория «способов обозначения» должна быть признана верной: конечно, она должна быть переформулирована в рамках более удовлетворительной теории синтаксической структуры.

В то же время мы не должны терять из виду общий принцип, согласно которому «обладание значением подразумевает выбор». Если описываемый язык дает возможность выбора либо «глагольного», либо «адъективного» выражения (мы ограничиваемся различием, которое иллюстрируется в нашем примере), то употребление того или другого из этих способов уже относится к сфере семантического анализа языка. Мы можем, далее, задаться вопросом, обладают ли данные два «способа» выражения одинаковым значением или нет; и, если они различаются по значению, тогда мы можем спросить, в чем состоит семантическое различие между ними. Если это различие может быть соотнесено с каким-либо грамматическим разграничением в глубинной структуре (например, «динамическое» vs . «статическое»), то термин «грамматическое значение» является вполне подходящим для этого случая. Но это не значит, что выбор «глагола», а не «прилагательного» всегда связан с различием «грамматического значения». Во многих случаях конкретное «лексическое значение» связывается с одной, но не с другой частью речи. Короче говоря, в этом вопросе, так же как и во многих других, лингвистическая теория должна установить равновесие между «понятийной» и «формальной» грамматикой (ср. § 7.6.1). Не следует утверждать, что «обозначение деятельности» есть часть «значения» всякого «глагола» или что «обозначение качества» - это часть «значения» всякого «прилагательного».

Традиционно считается, что лексические единицы обладают как «лексическим» («вещественным»), так и «грамматическим» («формальным») значением. Грамматические же единицы, как обычно считают, обладают только «грамматическим» значением. В предыдущей главе мы видели, что некоторые единицы, выступая в поверхностной структуре предложений как «глаголы», могут интерпретироваться как «лексические реализации» видовых, каузативных и других «грамматических» различий. Мы оставим в стороне вопрос о том, насколько эти гипотезы соответствуют действительности. При нынешнем состоянии синтаксической теории разграничение между грамматическими и лексическими единицами является довольно неопределенным. Причина состоит-в том, что разграничение между открытыми и закрытыми множествами альтернатив может применяться только по отношению к позициям выбора в глубинной структуре предложений; но, как мы видели, возможны весьма различные точки зрения на то, где же все-таки располагаются эти позиции «выбора».

Главная мысль, которую здесь следует подчеркнуть, сводится к следующему: по-видимому, нет существенного различия между «видом значения», ассоциируемого с лексическими единицами, и «видом значения», ассоциируемого с грамматическими единицами в тех случаях, когда эти два класса элементов глубинной структуры могут быть ясно разграничены. Понятия «смысла» и «референции» применимы к обоим видам элементов. Если и существует какое-либо обобщение, которое можно сделать относительно значения грамматических элементов (а некоторые чисто грамматические элементы, как мы помним, вовсе не обладают значением; ср. §8.4.1), то оно, видимо, будет состоять в том, что грамматические «выборы» связаны с общими понятиями пространственной и временной соотнесенности, каузации, процесса, индивидуализации и т. д., - понятиями того типа, который рассматривался в главах 7 и 8. Однако мы не можем утверждать заранее, что в структуре какого-то конкретного языка подобные понятия, даже если их легко выделить, будут обязательно «грамматикализованы», а не «лексикализованы».

9.5.3. «ЗНАЧЕНИЕ» ГРАММАТИЧЕСКИХ «ФУНКЦИЙ»

Второй класс явлений в структуре английского языка, к которому Фриз (и другие) применяли термин «структурное значение» (или «грамматическое значение»), может быть проиллюстрирован при помощи таких понятий, как «субъект», «объект» и «определение». Книга Фриза была написана до создания современной теории трансформационного синтаксиса, и он рассматривал исключительно поверхностную структуру (в рамках довольно ограниченной концепции). Поэтому многое из того, что он говорит об этих «функциональных» понятиях, хотя и является верным, однако вряд ли имеет отношение к семантическому анализу. То же самое можно сказать и о большинстве современных лингвистических теорий.

Совершенно ясно, что некоторые грамматические отношения, имеющие место на уровне глубинной структуры между лексическими единицами и сочетаниями лексических единиц, релевантны для семантического анализа предложений. По Хомскому, именно «функциональные» понятия «субъект», «прямой объект», «предикат» и «главный глагол» составляют основные глубинные отношения между лексическими единицами; Катц, Фодор и Постал попытались недавно формализовать теорию семантики с помощью множества «проекционных правил», оперирующих лексическими единицами, которые связаны этими отношениями в пределах предложений (ср. § 10.5.4). Такие понятия, как «субъект», «предикат» и «объект», рассматривались в предыдущей главе; и мы видели, что их формализация в общей синтаксической теории вовсе не столь очевидна, как это предполагал Хомский. Отсюда следует, что статус «проекционных правил», интерпретирующих предложения на базе этих понятий, тоже представляется сомнительным.

Рассматривая «переходность» и «эргативность», мы указывали, что многие «прямые объекты» английских предложений могли бы быть порождены путем вставления одноместных конструкций в качестве «предикатов» двухместных конструкций и путем введения нового «агентивного» субъекта. Но мы видели также, что существуют другие двухместные переходные конструкции, которые не могут порождаться удовлетворительным образом по данной схеме. Уже один этот факт говорит о том, что отношение «прямой объект» не может получить одну-единственную интерпретацию при семантическом анализе предложений. В традиционной грамматике различалось много разных видов «прямого объекта». Один из них может быть упомянут здесь, так как (независимо от его статуса в теории синтаксиса) он, несомненно, очень важен в семантике. Мы имеем в виду «объект результата» (или «эффекта»).

«Объект результата» можно проиллюстрировать на примере двух следующих предложений:

(1) Не is reading a book "Он читает книгу".

(1) Не is writing a book "Он пишет книгу".

Книга, упомянутая в предложении (1), существует до и независимо от того, что ее читают, но книга, обозначенная в предложении (2), еще не существует - она возникает после завершения деятельности, описываемой в этом предложении. Благодаря этому различию, the book в (1) традиционно рассматривается как «обычный» объект глагола is reading, тогда как the book в (2) описывается как «объект результата». С семантической точки зрения любой глагол, имеющий при себе «объект результата», вполне может быть назван «экзистенциальным каузативом». Самый распространенный «глагол» в английском языке, попадающий в этот класс, - это make "делать", и мы уже указывали, что он является также «каузативным вспомогательным глаголом» (ср. § 8.3.6 и § 8.4.7). Этот же самый «глагол» выступает, как и глагол do "делать", в роли «глагола-заместителя» в вопросительных предложениях. Вопрос типа What are you doing? "Что вы делаете?" несет в себе меньше пресуппозиций о «предикате» того предложения, которое служит ответом на вопрос (глагол может быть переходным или непереходным, но он должен быть глаголом «действия»; ср. § 7.6.4). Вопрос What are you making? "Что вы делаете?", наоборот, предполагает, что соответствующая «деятельность» является «результативной» и имеет в качестве своей цели или предела «экзистенцию» («существование») некоторого «объекта». В ряде европейских языков это различие выступает, правда, не столь явно, как в английском. (Например, во французском языке Qu"est-ce que tu fais? может быть переведено на английский либо как "What are you doing?", либо как "What are you making?"). Но это не значит, что для данных языков различие между «обычными» объектами и «объектами результата» нерелевантно.

Важность понятия «экзистенциального каузатива» обусловлена тем фактом, что в предложениях, содержащих конструкцию с «объектом результата», часто наблюдается высокая степень взаимозависимости между конкретным глаголом или классом глаголов и конкретным существительным или классом существительных. Например, нельзя дать удовлетворительный семантический анализ существительного picture "картина" без выявления его синтагматических связей с такими глаголами, как paint "красить, рисовать, писать" и draw "чертить, рисовать"; и наоборот, тот факт, что эти глаголы могут иметь в качестве своего «объекта результата» существительное picture, должен быть учтен как часть их значения.

Это понятие синтагматической взаимозависимости, или пресуппозиции, играет значительную роль при анализе лексики любого языка (ср. § 9.4.3). Оно имеет гораздо более широкую применимость, чем могут показать наши примеры. Существуют пресуппозиции, имеющие место между конкретными классами существительных и глаголов, когда существительное является субъектом при глаголе (например, bird "птица" : fly "летать", fish "рыба" : swim "плавать"); между «прилагательными» и существительными (blond "белокурый" : hair "волосы", addled "тухлый" : egg "яйцо"); между глаголами и «обычными» объектами (drive "водить" : саг "автомобиль"); между глаголами и существительными, состоящими с ними в «инструментальных» отношениях (bite "кусать" : teeth "зубы", kick "поддать" : foot "нога, ступня") и т. д. Многие из этих отношений между конкретными классами лексических единиц нельзя сформулировать иначе, кроме как с помощью некоторого набора «проекционных правил» (правил ad hoc) в рамках трансформационного синтаксиса, намеченного Хомским.

Ввиду того, что пока еще не существует вполне удовлетворительной синтаксической основы, в рамках которой можно было бы формулировать разнообразные смысловые отношения, служащие средством структурирования словарного состава языков, мы не будем пытаться формулировать наборы «проекционных правил», оперирующих глубинными грамматическими отношениями. В следующей главе мы рассмотрим несколько особенно важных парадигматических отношений между классами лексических единиц; их анализ будет вестись неформальным путем. По нашему допущению эти отношения могли бы быть сформулированы более изящным образом в терминах некоторого более удовлетворительного описания грамматических отношений на уровне глубинной структуры.

9.5.4. «ЗНАЧЕНИЕ» «ТИПОВ ПРЕДЛОЖЕНИЙ»

Третий класс «значений», которые обычно считаются «грамматическими», может быть проиллюстрирован на примере различия между «повествовательными», «вопросительными» и «повелительными» предложениями. В недавних работах по трансформационной теории наблюдается тенденция вводить в глубинные НС-структуры предложений такие грамматические элементы, как «маркер вопросительности» и «маркер повелительности», а затем формулировать правила трансформационного компонента таким образом, что присутствие одного из этих «маркеров» будет «включать» соответствующее трансформационное правило. Мы не рассматриваем здесь синтаксические преимущества этой формулировки разграничения между разными «типами предложений», нас интересует ее семантическая сущность.

Было высказано мнение (Катцем и Посталом), что эти «маркеры» с семантической точки зрения подобны лексическим и грамматическим элементам, которые встречаются в качестве составляющих в ядрах предложений. Например, «маркер повелительности» записывается в словаре и снабжается указанием, «которое характеризует его как имеющий примерно следующий смысл: "говорящий обращается с просьбой (просит, требует, настаивает и т. д.), чтобы"». Но это мнение основано на путанице в употреблении термина «значение». Оно обходит те противоречия, которые возникают в связи с проводимыми в семантике разграничениями между «смыслом», «референцией» и другими видами «значений». Если мы будем продолжать употреблять термин «значение» для всех видов различаемых семантических функций, то можно с полным основанием сказать, что между соответствующими заявлениями, вопросами и командами имеются различия в «значении» (которые не обязательно «выражаются» повествовательными, вопросительными и повелительными предложениями, соответственно, - но для простоты мы игнорируем этот факт). Однако вопрос о том, имеют ли две лексические единицы «одно и то же значение» или нет, обычно интерпретируется относительно понятия синонимии - одинаковости смысла. Это - парадигматическое отношение, то есть отношение, которое либо имеет место, либо не имеет места между единицами, встречающимися в одном и том же контексте, в одном и том же «типе предложения». В следующей главе мы увидим, что понятие «синонимии» между х и у может быть описано с точки зрения множества импликаций, «вытекающих» из двух предложений, которые различаются только тем, что на месте, где в одном случае стоит х , в другом - стоит у . Но эти соображения просто неприменимы к соответствующим повествовательному и вопросительному (повелительному) предложениям (например: You are writing the letter "Вы пишете письмо" vs . Are you writing the letter? "Вы пишете письмо?" или Write the letter! "Пишите письмо!"). Хотя соответствующие члены разных «типов предложений» могут быть охарактеризованы как различные по «значению», нельзя считать, что они различаются по смыслу. Нет нужды пытаться формализовать теорию семантики таким образом, чтобы «значение» «маркера вопросительности» или «маркера повелительности» могло быть описано в тех же самых терминах, что и «значение» лексических единиц,

204
Фиксации речи на письме посвящено два раздела науки о языке: графика и орфография. Эти термины имеют и второе значение. Термин графика обозначает совокупность средств письменности, используемых для фиксации речи. Основными средствами графики являются буквы.
Второе значение термина орфография - свод правил, обеспечивающих единый образ написания слов и их форм.
Орфография и графика тесно связаны между собой, поэтому эти разделы в науке о языке рассматриваются во взаимосвязи.1
Правила орфографии устанавливаются на основе орфографических принципов.
У разных авторов выделяется разное количество принципов (нередко с разными названиями и с разной трактовкой и иллюстрациями).
Так, Л.В. Щерба выделял 4 принципа орфографии:

фонетический; 2) этимологический, или словопроизводственный, - иначе морфологический; 3) исторический;

идеографический.2

Л.Л. Касаткин выделяет следующие принципы орфографии: фонематический (основной), морфематический (или морфологический), традиционный, фонетический, лексикосинтаксический и дифференцирующие написания.3
Основные традиционно выделяемые принципы орфографии - фонетический, морфологический, традиционный.
По определению В.Ф. Ивановой, «...орфографические принципы - это регулирующие идеи выбора букв там, где звук (фонема) может быть обозначен вариативно».4
ПРИНЦИПЫ РУССКОЙ ОРФОГРАФИИ
Учитывая разнообразие «идей», регулирующих современное письмо, целесообразно выделять следующие принципы орфографии:

фонетический (фонетические написания);
морфемный;
морфологический;
синтаксический;
традиционный;
семантический.5

205
Выделенные принципы обусловлены структурно-семантической организацией системы языка, строением и значением его единиц.6
Рассмотрим выделенные принципы.
Фонетический принцип характерен как для графики, так и для орфографии.
Русское письмо в целом является фонетическим, так как в нем звуки обычно соответствуют «своим» буквам. Так, слова [стол], [дом], [дар], [парус] и подобные пишутся в соответствии с произношением. Такое письмо называется звуко-буквенным или буквенно-звуковым. Разные названия обусловлены разными подходами: «от звука к букве» или «от буквы к звуку». Более научным, несомненно, является подход от звука к букве.7
Подход от буквы к звуку является основным в книге
В.Ф. Ивановой «Современный русский язык. Графика и орфография» (М., 1976).
Подход от буквы к звуку является основным в теоретической части школьных учебников, хотя встречается и другой подход, например: обозначение мягкости согласных на письме.8
Фонетический принцип является ведущим принципом русской графики. Учитывая влияние произношения (звучания) на некоторые написания, фонетический принцип включается и в число принципов русской орфографии.
Фонетический принцип регулирует написание букв 3 и С в приставках: без-, воз-, вз-, из-, раз-, роз-, низ-, через-, чрез-. Буква 3 пишется, если далее следует звонкий согласный, а С - если глухой: ср. бездарь - бестолочь.
В приставках раз- (рас-) и роз- (рос-) под ударением пишется А, в безударном положении - О.
ВОПРОСЫ ОРФОГРАФИИ И ПУНКТУАЦИИ
Влияние произнесения сказывается и в написаниях типа розыск, розыгрыш, разыскивать, безыскусный и др.
Частотное несоответствие звука букве обусловливает потребность в других принципах, из которых главным является морфемный.
Морфемный принцип орфографии исследователи называли морфологическим и признавали его основным, ведущим принципом орфографии. Целесообразно дифференцировать морфемный и морфологический принципы, так как каждый из них служит обоснованием разных написаний.
Морфемный принцип обусловливает сохранение графического единства морфем (корней, приставок, суффиксов). Графическое единство этих морфем обычно не связано 206 с местом ударения, определяющим позиционные изменения гласных
в корнях: сад, сады, садовод; в приставках: запись, записка, записать; в суффиксах: певица, гостиница, курица.
Отступления от единообразного написания морфем связаны прежде всего с чередованием звуков (фонем), обусловленных их произнесением (действием фонетического принципа), позицией, историческими причинами и т.д.
Большое количество орфографических правил учитывает графическое (буквенное) единство морфем. Так, основным правилом, определяющим написание гласных в корнях без ударения, является подбор однокоренных слов с ударным гласным. Например, вода - водный, окно - окон и т.д.
Большая часть приставок сохраняет единообразие написания вне зависимости от ударения, части речи, лексического значения слов. К таким приставкам относятся приставки в-, за-, на-, к-, от- и др. Однако есть приставки, реагирующие на последующий звук. Приставка с- сохраняется перед звонкими согласными: [с[бегать - сбегать, но, например, приставка без- изменит свой графический облик перед глухими согласными: бе[сп]окойный - беспокойный.
Гсть и приставки, написание которых регулируется лексическими значениями слов. К таким приставкам относятся при- и ире-: прибывать (= приезжать), но пребывать (находиться где-нибудь) и т.д.
Большая часть суффиксов сохраняет единство написания вне зависимости от ударения, например: -лив- - болтливый, услужлитвый; -от- - работа, доброта; -ник- - всадник, проводиш, водник и т.д.
ПРИНЦИПЫ РУССКОЙ ОРФОГРАФИИ
Есть суффиксы, написание которых зависит от ряда условий: от предшествующего согласного (например, медвежонок, но жеребенок); от места ударения в слове (снежок, но овражек) и др.
Буквенное единообразие корней может определяться совмещением в одном гнезде русизмов и церковнославянизмов: голова - глава, берег - брег; вожатый - вождь, одежа - одежда; ночь - нощь, дочь - дщерь и т.д.
207
Возможны такие чередования в приставках (например, встань - восстань) и суффиксах (например, стоячий - стоящий).
Морфологический принцип9 определяет написание окончаний слов при их изменении. 11а этом принципе основан ряд правил, связанных со склонением и спряжением изменяемых слов.
Окончание, в отличие от других морфем (словообразовательных), является словоизменительной морфемой. Правила написания окончаний в значительном количестве случаев обусловлены принадлежностью слова к части речи.
Правил, определяющих правописание окончаний изменяемых слов, регулируемых морфологическим принципом орфографии, - большое количество.
Синтаксический принцип орфографии регулирует слитные, дефисные и раздельные написания слов, выделяемых «в речевом потоке», в их синтаксических связях.
Отметим некоторые случаи правописания, регулируемые синтаксическими условиями:

правописание слов, входящих в зону переходности, образуемую взаимодействующими частями речи10;
некоторые слитные, дефисные и раздельные написания.

Правописание слов, входящих в зону переходности и
характеризующихся синкретизмом свойств, является ахиллесовой пятой русской графики и орфографии.
Именно с этой группой слов связаны прежде всего проблемы слитного, дефисного и раздельного написания,
которые «от ворон уже отстали, а к павам еще не пристали». Определить место таких слов на шкале переходности не всегда просто.
ВОПРОСЫ ОРФОГРАФИИ И ПУНКТУАЦИИ
Оппозиционными звеньями являются звено А (источник - раздельное написание слов, сохраняющих полную синтаксическую и семантическую самостоятельность) и звено Б, в котором представлены слитные и дефисные написания.
Самое большое количество «трудных» для написания слов связано с адвербиализацией предложно-падежных сочетаний. Такие слова занимают синкретичные звенья на шкале переходности: Аб, АБ и аБ.
Раздельные написания характерны для слов звена Аб, когда адвербиализация только начинается, то есть когда предложно-падежное сочетание еще сохраняет субстантивные компоненты в семантике, выполняя функции обстоя- 208 тельств. О наличии субстантивных сем могут свидетельствовать согласованные и несогласованные определения: на (самом) верху крыши.
В звене АБ написание синкретичных сочетаний самое дискуссионное: под мышку и под мышки, под мышкой и под мышками. Возможность слитного написания обусловлена ослаблением или даже утратой лексического значения слова мышка.11
В звене аБ располагаются слова, в которых субстантивный компонент семантики существительного ослаблен, но... его наличие, хотя и слабое, допускает в некоторых случаях определения, хотя бы в виде слова самый, усиливающего субстантивную сему в «бывшем» существительном: на (самом)лету; на (самом) деле...
Отсутствие отчетливых маркеров у слов в звеньях синкретичной зоны, активный процесс адвербиализации, сохранение первоисточника (базы для образования наречий) и т.д. - все это (и не только это!) создает трудности для дифференциации раздельных и слитных написаний предложнопадежных сочетаний в функции обстоятельств.
Нет единообразия и в написании полузнаменательных предлогов. Ср.: в течение часа, в продолжение недели, но вследствие болезни т.д.12 Сопоставьте:
(иметь) в виду - ввиду в роде - вроде
на встречу - навстречу на счет - насчет не смотря на - несмотря на на лету - насмерть со зла - назло за счет - насчет в даль - вдаль во-первых - вокруг
ПРИНЦИПЫ РУССКОЙ ОРФОГРАФИИ
Раздельные и слитные написания указанных выше слов определяются их синтаксическими функциями, сочетаемостью с другими словами (ср.: на встречу с другом - навстречу другу).
209
Неопределенность слитных и раздельных написаний, отмеченных выше, обусловлена их положением в зоне переходности, образуемой оппозицией: А - существительное с предлогами - Б - наречие.
Не менее сложными для правописания являются страдательные причастия настоящего и прошедшего времени, подвергшиеся адъективации. Зона переходности, представленная шкалой, где А - причастие, Б - (или аБ) - прилагательное, характеризуется большим количеством случаев, где трудно решить вопрос о слитном и раздельном написании НЕ даже при наличии ярких маркеров-слов, зависимых от «причастия» (?) или «прилагательного».
Приведем только примеры словосочетаний с постпозитивным и препозитивным зависимыми словами, чтобы показать разную степень адъективации согласуемых форм.

(не) видимые миру слезы (не) выразимые словом мысли (не) уловимый для глаза отблеск никем (не) обижаемые голуби ни с чем (не) сравнимое чувство
никем (не) виданные странные (не) возмущенный ветром ковыль (не) допущенный к экзамену студент (не) побежденный врачами народ

(не) доказанное следователем преступление никем (не) произнесенное слово
Морфемный состав согласуемых словоформ (словообразовательные суффиксы страдательных причастий настоящего и прошедшего времени) и наличие зависимых слов
держит их в системе причастий, однако в их категориальном значении явно ослабевают глагольные семы. Найти место таких слов на шкале переходности не просто, а следовательно, трудно определить, слитно или раздельно писать НЕ.
ВОПРОСЫ ОРФОГРАФИИ И ПУНКТУАЦИИ
Дифференциация слитных и дефисных написаний большого количества сложных прилагательных связана с разграничением сочинительных и подчинительных словосочетаний.
Сложные прилагательные, образованные от подчинительных словосочетаний, пишутся слитно: сельское хозяйство - сельскохозяйственный (институт); железная дорога - железнодорожный (состав); белый мрамор - беломраморный (дворец); способный платить - платежеспособный (завод); стойкий к морозу - морозоустойчивый (сорт) и т.д.
Сложные прилагательные, образованные от сочинительных словосочетаний, пишутся через дефис: шахматный 210 и шашечный - шахматно-шашечный (турнир); торговый и промышленный - торгово-промышленный (комплекс); поисковые и спасательные - поисково-спасательные (работы); вопросные и ответные - вопросно-ответные (реплики) и т.д.
Прилагательные в сочинительном словосочетании в некоторых случаях можно соединить союзом не только..., но и... Например: не только электронные, но и вычислительные - электронно-вычислительные (машины).
Через дефис пишутся словосочетания, включающие определяемое слово (более общее по значению) и приложение (более конкретное по значению): ученый-филолог, инженер-строитель, студент-заочник, орел-стервятник, заяц-беляк и др. Для таких образований характерна разная степень слитности: вагон-ресторан, дом-музей, музей- усадьба, диван-кровать, кресло-качалка и др.
Некоторые сложные слова образуются в результате слияния подчинительных словосочетаний: сумасшедший, умалишенный, впередсмотрящий (но смотрящий вперед), быстротекущий, вечнозеленый, долгоиграющий, пятидневный, тысячелетний и др.
Приведенными примерами не исчерпывается большой список орфографических написаний, в основе которых лежат синтаксические единицы, чаще всего разного рода словосочетания. Это объясняется функциональной и системной близостью словосочетания и слова.
Традиционный (исторический, этимологический) принцип регулирует «написания, которые... не имеют уже опоры в современных словообразовательных и формообразовательных отношениях или в фонетической системе, а сохраняются лишь по традиции».13
ПРИНЦИПЫ РУССКОЙ ОРФОГРАФИИ
Традиционными являются написания:
а)жи, ши: жизнь - [жызтг], шишка - [пгыпгкъ];
б) мягкий знак после шипящих (мягкий знак, обозначавший когда-то мягкость предшествующего согласного, в настоящее время является средством дифференциации существительных мужского и женского рода): мяч - рожь, плащ - помощь и т.д.
в)ци: цирк - [цырк] (слова, в которых пишется ЦИ (цикл, цилиндр, цинга, цитата, цифра), являются заимствованными), но цыган, цыпленок, цыц, на цыпочках;
г) «г» в окончаниях прилагательных и других адъективных слов: белого - [болъвъ], моего - [мъйиэво] и др.;
д) правописание так называемых «словарных» слов с безударной непроверяемой гласной в корне: сапог, баран, собака, железо и др.
Семантический принцип дифференцирует лексические и грамматические значения слов:
а) лексические значения: развиваться - развеваться, компания (друзей) - (предвыборная) кампания;
б) лексические и грамматические значения: ожог (руки) - ожёг (руку), (действовать) наудачу - (надеяться) на удачу, плач (ребенка) - (не) плачь.
В работах по орфографии не всегда одинаково иллюстрируются принципы орфографии. Одной из причин такого разнобоя является то, что многие написания регулируются не одним принципом. Так, нередко фонетический принцип дополняет основной - собственно орфографический.
Иногда написания одной группы регулируются разными принципами. Так, перенос части слов на другую строку определяют фонетический (перенос по слогам) и морфемный (сохранение целостности морфем) принципы.
Правописание частиц НЕ и НИ регулируется всеми указанными принципами (и не только ими!).14 Так, фонетический принцип определяет написание НЕ и НИ (под ударением пишется НЕ, без ударения - НИ): некто - никто,
нечто - ничто, негде - нигде, некогда - никогда и т.д. Эти написания дифференцируют и лексические значения соответствующих местоимений.
ВОПРОСЫ ОРФОГРАФИИ И ПУНКТУАЦИИ
Морфемный принцип регулирует слитные и раздельные написания местоимений типа: никого - ни у кого, некем -нес кем и др.
Особенно значительно влияние морфологического принципа. Правило: «Не с глаголами, деепричастиями, с краткими причастиями, с числительными, а также (чаще всего) с именами состояния пишется раздельно» - является одним из основных системных правил.
Синтаксический принцип регулирует правописание НЕ и НИ как в составе предложений, так и в составе устойчивых сочетаний слов. Отметим некоторые случаи.
а) Частица НЕ пишется в риторических вопросах: Кто 212 из нас не ошибается? На ошибках учимся. (М. Бубенков.)
Кто из писателей не пользовался метафорой! (В. Катаев.)
б) Частица НИ характерна для придаточных уступительных с союзными словами кто ни, что ни, как ни, где ни, куда ни и др.: Что ни думай обо мне - мне все равно. (Н. Помяловский.)
Правило о раздельном написании при подразумеваемом противопоставлении может трактоваться субъективно. Ср.: Дорога не длинная, а короткая. Дорога не длинная, если ждешь с другом.
Предложение без маркеров противопоставления может трактоваться субъективно.
в) Частица НЕ пишется в вопросительных предложениях с рематической рамкой НЕ... ЛИ (ЛЬ)?15:
Ребята! Не Москва ль за нами? (М. Лермонтов.)
Я спрашивал: не демон ли раздора
Твоей рукой насмешливо водил? (Н. Некрасов.)
Не стыдно ли тебе так долго мучить
Меня пустым жестоким ожиданьем? (А. Пушкин.)
Не правда ль?Я тебе встречалась... (А. Пушкин.)
- Все мы человеки. Не так ли? (Ч. Айтматов.)
г) Повторяющаяся частица НИ выполняет функции сочинительного соединительного союза:
Ни власть, ни жизнь меня не веселят. (А. Пушкин.)
Ни солнца мне не виден свет,
Ни для корней моих простора нет. (И. Крылов.)
Частица-союз НИ нередко входит в состав устойчивых сочетаний, образовавшихся на основе сочинительных словосочетаний: ни рыба ни мясо; ни дать ни взять; ни за что, ни про что; ни много, ни мало и т.п.
ПРИНЦИПЫ РУССКОЙ ОРФОГРАФИИ
Синтаксические условия трансформируют частицу НИ в союз. И наоборот - союз превращается в частицу в устойчивых сочетаниях. Эти преобразования - результат взаимодействия синтаксиса и морфологии.
213
Семантический принцип регулирует написание частиц НЕ и НИ. Семантикой дифференцируются написание НЕ и НИ в составе одного предложения: НЕ выражает отрицание предикативного признака (входит в состав сказуемого), а НИ усиливает основное отрицание (усилительное НИ может входить в состав отрицательных местоимений): Ни одна человеческая нога еще не ступала по его необыкновенным владениям. (А. Гайдар.)
а) НЕ и НИ пишутся слитно со словами, которые без них не употребляются: неуч, недоумевать, недоросль, нельзя, невеста и др.; никудышный, никчемный, ниспосланный и др.
б) НЕ и НИ употребляются как смыслоразличители: никто иной, но не что иное, как...; некто - никто, некогда - никогда... Нередко разные написания корректируются ударением (фонетическим принципом).
В одном предложении может быть несколько орфограмм, написание которых регулируется разными принципами орфографии. Так, в предложении Что посеешь, то и пожнешь правописание местоимения что (чего, чему...), приставки по- (ср. позвать, понять и др.) подчиняются морфемному принципу.
Гласный в окончании глагола 2 лица единственного числа посеешь регулируется морфологическим принципом.
Мягкий знак после шипящих (посеешь - пожнешь) объясняется историческими причинами.
В остальных случаях действует фонетический принцип графики: каждый звук обозначается «своей» буквой.
Написание некоторых слов может определять несколько принципов. Так, в слове безветренный правописание корня -ветр- определяется фонетическим принципом; правописание приставки без- регулируется морфемным (буква е) и фонетическим (буквы б из) принципами; правописание суффикса -енн- объясняется особенностями словопроизводства: слово безветренный образовано от архаичного глагола ветритъ.
ВОПРОСЫ ОРФОГРАФИИ И ПУНКТУАЦИИ
Даже односложные слова могут иллюстрировать действие не одного принципа: рожь, мышь, град, воз и т.д.
На основе принципов орфографии формулируются орфографические правила, объединенные в группы, соответствующие базовыми принципами. Знание орфографических правил и даже орфографических принципов не гарантия грамотного письма.16
Далеко не все случаи можно подвести под указанные принципы. В русском письме существует немало слов с индивидуальным обоснованием написаний (среди таких слов много заимствований). Такие случаи отражены в орфографических словарях.

Семантика - слово, пришедшее в наш язык из греческого, где его смыслом было «значимый». В филологии оно впервые было применено во Франции М. Бреалем, занимавшимся не только развитием языка, но и историей. О том, что такое семантика, могут рассказать многие языковеды. Под термином принято понимать такую науку, которая посвящена смыслу слова, множеству букв и предложений.

А если попонятнее?

Наиболее общее значение термина (именно его обычно подразумевают) можно уточнить как «лексическая семантика». Она занимается осмысленной нагрузкой отдельно взятых слов. А вот языковеды, исследующие алфавиты, сохранившиеся с древности, знают, какова смысловая нагрузка отдельных букв. Некоторые специалисты занимаются текстами, фразами, законченными предложениями. Такая область - еще одно из полей применения семантического научного подхода.

Разбирая, что такое семантика, нужно обязательно упомянуть о родстве с другими дисциплинами. В частности, тесны связи с:

логикой;
языковой философией;
коммуникационными теориями;
антропологией (языка, символов);
семиологией.

Рассматривая науку подробнее, необходимо сразу сформулировать объект, который она исследует: семантическое поле. Это такой комплекс терминов, для которых свойственен некий общий фактор.

Объект исследования

Если спросить филолога, что такое семантика, специалист расскажет: термином принято обозначать науку, занимающуюся не только осмысленной нагрузкой слов, но и философскими языковыми аспектами. Кроме того, распространяется дисциплина и на используемые программистами языки, на формальную логику, семиотику. Посредством разработанных в семантике инструментов можно провести результативный анализ текста. Благодаря этой науке можно вычленить соотношения фраз, слов, символов, взаимосвязь со значениями.

Впрочем, описанное значение - лишь общее представление, что такое семантика. На самом деле в настоящее время понятие намного шире. Оно применяется для некоторых специализированных философских течений и даже в рамках одного из подходов, призывающих людей изменить свое отношение в мире, уйти прочь от «культуры потребления». Проблема эта в последние годы стала действительно актуальной, и одно из ее решений получило наименование «общая семантика». Стоит признать, у нее есть немало поклонников.

Понимание сути

Так сложилось, что семантика языка - наука, для которой очень актуальна проблема понимания. Проще говоря, обыватель запросто может сказать, чем занимается математика или физика, но не всякий быстро сориентируется в сфере исследования семантики. Что удивительно, не столько лингвисты, сколько психологи поставили перед собой задачу формулирования понимания сути семантики. В то же время интерпретация символов, знаков - вопрос, свойственный строго лингвистике и никакой иной науке. Значение отыскивают с учетом обстановки, в которой объекты применялись: специфики сообщества, контекста, обстоятельств.

Лингвистическая семантика особенное внимание уделяется мимике, телодвижениям, звукам, как способам передачи информации. Все это формирует значимый контекст. Для письменного языка роль таких структурных факторов играют абзацы и знаки препинания. Общий термин, обозначающий эту область информации - семантический контекст. Аналитическая деятельность в области семантики тесно связана с рядом сопутствующих дисциплин, занимающихся лексикой, этимологией символов и слов, правилами написания и произношения. Наука связана и с прагматикой.

Особенности науки

Семантика языка занимается строго определенными вопросами, ей характерна конкретная область знаний. Свойства этой дисциплины зачастую позволяют характеризовать ее как синтетическую. Рассматриваемая сфера тесно сплетается с языковой философией, имеет связь с филологией, семиотикой. В то же время наблюдается резкий контраст с синтаксическими правилами, комбинаторикой, не обращающей внимание на смысловую нагрузку используемых символов и знаков.

Особенность семантики в наличии значимых связей с репрезентативными смысловыми теориями, в том числе рассматривающими взаимосвязи, соответствия и истинность смысла. Это уже не просто языковая наука, но философская дисциплина, которая фокусируется на реальности и отражении ее через возможности языка.

Лингвистика

Эта наука - одна из дополнительных областей, включенных в общее дерево семантики как дисциплины исследования. Объект внимания этой сферы семантики - лексика. Лингвистика занимается смысловой нагрузкой, характерной словарным уровням, предложениям и фразам. В равной степени лингвистика анализирует и более крупные объекты - тексты, расширенные повествования.

Изучая лингвистику и семантику, необходимо четко представлять тесные взаимосвязи субъектов. Для лингвистики становятся важными перекрестные ссылки и примененные обозначения. Особенность этого направления - исследования взаимоотношений, свойственных единицам лингвистики. Как и семантика предложения, лингвистика особенное внимание уделяет словосочетаниям, правда, в несколько ином ключе. Здесь исследователи фокусируются на омонимах, анонимах, синонимах, паронимах, метрономах. Задача, стоящая перед ними, - осмыслить довольно крупные элементы текста, скомпоновав их из небольших, и расширить смысловую нагрузку, насколько это представляется возможным.

Монтагская грамматика

Автором этой структуры семантики стал Ричард Монтегю. Впервые свои теории он озвучил в 1960-м. Идея заключалась в такой систематизации определений, которая применяла бы терминологию лямбда-исчисления. Продемонстрированные им материалы наглядно доказали, что присущий тексту смысл можно разложить на части, элементы, используя правила сочетания. Внимание обратили и на факт относительной немногочисленности таких правил.

В то время впервые прозвучал термин «смысловой атом». Его понимание, равно как и работа с примитивами, легли в базу семантики вопросов в семидесятые годы. Так начала развиваться мыслительная гипотеза. И сегодня многие признают, что грамматика Монтегю была исключительно стройным, логичным изобретением. К сожалению, ее отличием от семантики речи была выраженная изменчивость, определяемая контекстом. Язык, как считал Монтегю, был не просто системой ярлыков, закрепленных за предметами и явлениями, но инструментальным набором. Он обращал внимание, что значимость каждого из таких инструментов не в привязке к конкретным объектам, а в специфике функционирования.

А на примерах?

Семантика в прочтении Монтегю хорошо иллюстрируется следующим образом. Филологам знакомо понятие «семантическая неопределенность». Это ситуация, когда в отсутствии ряда частей контекста невозможно определить точный смысл объекта (слова, фразы). Более того, нет таких слов, идентификация которых была бы стопроцентно возможной и верной в отсутствии окружения.

Формальная семантика

Эта идея была сформулирована, как усовершенствование постулатов Монтегю. Она принадлежит к теоретическим высоко-формализованным подходам и работает с естественными языками. Таким методом может быть проанализирована и русская семантика. Особенность - в присвоении различным единицам значений: истинности, функциональной зависимости, индивидуальности. Для каждой единицы затем выявляется истинность, соотношение в аспектах логики относительно иных предложений. Все это позволяет получить достаточный объем сведений для анализа текста в целом.

Истинно-условная семантика

Автором этой теории выступил Дональд Дэвидсон. Теория принадлежит к числу формализованных. Основная идея - в определении связей между предложениями. Подход предполагает работу с естественными языками. Семантика слова, предложения, текста обязывает выискивать и описывать такие условия, при которых некоторый объект исследования становится истинным.

Например, только в ситуации, когда снег белого цвета, истинным будет выражение «снег белый». То есть фактически задача филолога - определить, в каких условиях значение фразы становится истиной. В семантике слова заранее задан набор значений, выбранных на базе конкретного объекта, и задается набор правил, позволяющих их объединять. Практическое применение такого метода - формирование абстрактных моделей, в то же время суть подхода - в определении соответствия между выражениями и реальными вещами и событиями, а не абстрактными результатами моделирования.

Искусственная семантика

Под этим термином принято понимать такие фразы, слова, на базе которых формируется полезное содержимое. Задача лингвиста - составить семантическое ядро, которое будет привлекать внимание читателя. Наиболее актуален этот термин в настоящее время в применении к современным технологиям, в частности, интернету. Чтобы повысить посещаемость виртуальной странички, важно таким образом сформировать ее текстовое наполнение, чтобы присутствовали ключи, способные заинтересовать пользователя. Искусственная семантика в настоящее время широко применяется в рекламных целях.

Информатика предлагает трактовать семантику как раздел, занимающийся осмысленностью конструкций, свойственных языку. Это, в некоторой степени, противоположно синтаксису, чья сфера ответственности - форма выражения конструкций. Семантика - набор правил, позволяющих трактовать синтаксис. В то же время значения заданы непрямо, лишь ограничены возможности понимания объявленных слов, символов. Принято говорить о семантике как отношениях, свойствах, дающих формальное представление об объекте. Применяется логический подход, на основании которого строятся модели и теории, базирующиеся на интерпретации полученной информации.

Семантика как метод продвижения проекта

Применяя базовые правила семантики, специалист может разработать такое ядро, которое затем будет базой для формирования СЕО-программы. Семантическое ядро - список запросов, которые аудитория может ввести в виртуальной системе поиска, чтобы ознакомиться с услугами, товарами, в которых нуждается. Чтобы сформировать такое ядро корректно, нужно представлять, в чем клиент нуждается, какие перед ним стоят цели.

Определение потребностей целевой аудитории чаще всего предполагает интервьюирование либо бриф-опрос. Правильно подойдя к этой задаче, можно сформулировать с высокой степенью точности, в чем нуждается пользователь.

Семантическое ядро: особенности

Чтобы правильно сформировать этот базовый для продвижения проекта объект, необходимо сперва разобраться с природой пользовательских запросов. Таковые подразделяются на четыре крупные категории:

информация;
транзакции;
навигация;
общие запросы.

Информационные поисковые запросы

Таковые люди спрашивают у поисковой системы, если перед ними стоит какой-то нуждающийся в решении вопрос. Система выдает список сайтов, в большей или меньшей степени соответствующих заданному, после чего клиент начинает поочередно переходить по страничкам из верхнего перечня выдачи, изучая результаты на предмет релевантности. Останавливается человек, когда удается обнаружить необходимые данные.

Чаще всего информационные запросы начинаются с вопросительного слова, хотя нередко прибегают к относительно неочевидному для машинного языка выражению мысли - запрашивают помощь или советы, отзывы или правила (инструкции). Если владелец ресурса знает, какие именно запросы чаще всего приводят к нему пользователя (или могли бы приводить), необходимо формировать семантическое ядро под каждую страницу с учетом этой информации. Если проект некоммерческий, то именно информационные запросы приносят почти весь объем трафика. Чтобы монетизировать сайт, можно прибегнуть к контекстной рекламе или другим сходным возможностям.

Навигация и транзакции

Навигационные - это такие запросы, которые дают четкую характеристику виртуальной странички. Именно благодаря им в будущем будут осуществляться переходы.

Транзакции, по мнению многих специалистов СЕО, являются наиболее любопытной категорией из всех возможных запросов. Через них можно получить представление, для каких целей клиент ищет сайт. Одни нуждаются в материале для ознакомления, другие скачивают файлы, третьи совершают покупки. Зная особенности транзакционных запросов, можно построить собственный бизнес в интернете. Между прочим, некоторое время назад именно через них развивались почти все, предлагающие услуги, сайты, а также виртуальные магазины.

Особенность вопроса

Не все так легко и просто. Запросы, которые может выявить СЕО-специалист, составляя семантическое ядро, применяются всеми конкурентами. С одной стороны, их использование не может быть гарантом успеха программы продвижения - слишком много соперников. В то же время их отсутствие делает программу развития сайта практически невозможной. Применяя конкурентные запросы, можно успешно привлечь аудиторию на продвигаемую страницу. Если предполагается раскрутка на основе именно таких запросов, нужно проконтролировать, что пользователь, оказавшись на страничке, может совершить соответствующую транзакцию.

Не все уверены, стоит ли применять такой тип запросов, если продвигается страница не коммерческого, а информационного характера. Специалисты заверяют, что это абсолютно корректное решение. При этом нужно предусмотреть возможность совершения пользователем действий на страничке. Самый простой вариант - контекстная реклама, соответствующая содержимому, партнерская программа.

Общие запросы

Это такие формулировки, из которых сложно понять, что именно ищет пользователь. Например, это могут быть «двигатель авто» или «кисточка для румян». По какой причине пользователь ищет информацию, только из самого запроса совершенно не ясно. Кто-то заинтересован, как предмет устроен и из чего сделан, другой ищет возможность купить, а третий исследует ассортимент предложения на рынке. Возможно, пользователь хочет найти инструкцию по самостоятельному изготовлению предмета или осуществлению работы, но другой человек заинтересован в том, чтобы заказать услугу - например, поклейку обоев в комнате. Учитывать общие запросы при формировании контекстного ядра нужно, но не стоит делать на них особенный акцент, если проект не посвящен, например, всем возможным типам кисточек для румян или обоям и всему, что с ним связано, от производственных вопросов до правил окрашивания.

Частотность: конкуренция на каждом шагу!

Характеристика частотности - одна из ключевых при выборе подходящего наполнения семантического ядра. В общем случае все запросы делятся на три крупные группы, при этом к низкой частоте относятся попадающие в месяц в поисковую систему менее двух сотен раз, к высокой частоте причисляют запрашиваемые более тысячи раз вопросы, а средний уровень - все, что между указанными границами.

Указанные значения - общие, для каждой конкретной области они будут уникальными, цифры существенно варьируются. Чтобы правильно сформировать семантическое ядро, нужно не просто знать показатели поисковой системы по запросам, которые предполагается включить, но и представлять иерархическую структуру развиваемого сайта, прорабатывать внутреннюю оптимизацию. Одним из самых полезных современных инструментов для формирования семантического ядра специалисты признают «Яндекс.Вордстат». Он помогает выявить частоту запросов, на основании чего можно составить расширенный перечень и избавиться от лишних, пустых запросов. Для создания структуры рекомендуется сделать не менее трех циклов работы с перечнем запросов при применении возможностей «Яндекс.Вордстат».

Метод семантического поля

Идеи и принципы семантического анализа языка, которые впоследствии были объединены под общим понятием метода семантического поля, складывались постепенно и восходят к концу XIX -началу XX вв. В числе тех, кто вплотную подошел к формулированию этих идей и принципов, отмечают, например, А.А.Потебню, М.М.Покровского, Р.Мейера, Г.Шпербера, Г.Ипсена и др.

Пытаясь найти систематизирующее начало в содержательной организации языка, академик М.М.Покровский писал в 1895 г. в своей работе "Семасиологические исследования в области древних языков": «Слова и их значения живут не отдельной друг от друга жизнью, но соединяются в нашей душе, независимо от нашего сознания, в различные группы, причем основанием для группировки служит сходство или прямая противоположность по основному значению».

Рихард Мейер в работе 1910 г. выделяет три типа семантических систем (классов): 1) естественные (названия деревьев, животных, частей тела и пр.), 2) искусственные (названия воинских чинов, составные части механизмов и пр.), 3) полуискусственные (терминология охотников и рыбаков, названия этических понятий и т.д.).

Принципы метода семантического поля были сформулированы в 30-х годах XX в., и основоположником его по праву считается немецкий ученый Йост Трир.

Некоторые важнейшие постулаты, легшие в основу метода семантического поля Трира, сводятся к следующим моментам:

1. Вслед за Ф. де Соссюром Трир исходит из того, что язык определенного периода - это устойчивая и относительно замкнутая система, в которой слова наделены смыслами не в изолированном виде, а постольку, поскольку ими наделены и другие слова, смежные с первыми.

2. Общая система языка складывается из двух соотносительных друг с другом типов полей: а) понятийных полей, подразделяемых на элементарные единицы - понятия, и б) словесных полей, также подразделяемых на элементарные единицы - слова.

3. Единицы словесных полей полностью покрывают соответствующие понятийные поля, создавая своеобразную мозаику.

4. Семантические поля связаны между собой по принципу иерархичности подчинения (более широкие и более узкие). С течением времени семантические поля меняют свою структуру, тем самым изменяется лексическая система языка в целом.

Вслед за В.Гумбольдтом язык трактуется не как сражение объективной действительности, а как мировоззрение, характеризующееся самодовлеющей ценностью и по-своему расчленяющее действительность.

Одним из классических примеров семантического поля может служить поле цветообозначений, состоящее из нескольких цветовых рядов (красный – розовый – розоватый – малиновый ; синий – голубой – голубоватый – бирюзовый и т.д.): общим семантическим компонентом здесь является "цвет".

Семантическое поле обладает следующими основными свойствами:

1. Семантическое поле интуитивно понятно носителю языка и обладает для него психологической реальностью.

2. Семантическое поле автономно и может быть выделено как самостоятельная подсистема языка.

3. Единицы семантического поля связаны теми или иными системными семантическими отношениями.

4. Каждое семантическое поле связано с другими семантическими полями языка и в совокупности с ними образует языковую систему.

В основе теории семантических полей лежит представление о существовании в языке некоторых семантических групп и о возможности вхождения языковых единиц в одну или несколько таких групп. В частности, словарный состав языка (лексика) может быть представлен как набор отдельных групп слов, объединенных различными отношениями: синонимическими (хвастать –похваляться ), антонимическими (говорить – молчать ) и т.п.

Возможность подобного представления лексики в виде объединения многих частных систем слов обсуждалась уже в лингвистических трудах 19 в., например в работах М.М.Покровского (1868/69–1942). Первые попытки выделения семантических полей были предприняты при создании идеографических словарей, или тезурусов – например, у П.Роже. Сам термин «семантическое поле» начал активно употребляться после выхода в свет работ Й.Трира и Г.Ипсена. Такое представление лексической системы является в первую очередь лингвистической гипотезой, а не аксиомой, поэтому часто используется как метод проведения языкового исследования, а не как его цель.

Элементы отдельного семантического поля связаны регулярными и системными отношениями, и, следовательно, все слова поля взаимно противопоставлены друг другу. Семантические поля могут пересекаться или полностью входить одно в другое. Значение каждого слова наиболее полно определяется только в том случае, если известны значения других слов из того же поля. Сравним два цветовых ряда красный – розовый и красный – розовый – розоватый . Если ориентироваться только на первый цветовой ряд, то несколько разных цветовых оттенков могут быть обозначены одной той лексемой розовый . Второй цветовой ряд дает нам более детальное членение оттенков цвета, т.е. те же цветовые оттенки будут соотнесены уже с двумя лексемами – розовый и розоватый .

Отдельная языковая единица может иметь несколько значений и, следовательно, может быть отнесена к разным семантическим полям. Например, прилагательное красный может входить в семантическое поле цветообозначений и одновременно в поле, единицы которого объединены обобщенным значением "революционный".

Семантический признак, лежащий в основе семантического поля, может также рассматриваться как некоторая понятийная категория, так или иначе соотносящаяся с окружающей человека действительностью и с его опытом. Об отсутствии резкого противопоставления семантических и понятийных понятий говорится в работах Й.Трира, А.В.Бондарко, И.И.Мещанинова, Л.М.Васильева, И.М.Кобозевой. Не противоречит подобному рассмотрению интегрального семантического признака и тот факт, что семантическое поле воспринимается носителями языка как некоторое самостоятельное объединение, соотносимое с той или иной областью человеческого опыта, т.е. психологически реальное.

Наиболее простая разновидность семантического поля – поле парадигматического типа, единицами которого являются лексемы, принадлежащие к одной части речи и объединенные общей категориальной семой в значении. Такие поля нередко также именуются семантическими классами или лексико-семантическими группами.

Как отмечают И.М.Кобозева, Л.М.Васильев и другие авторы, связи между единицами отдельного семантического поля могут различаться по «широте» и специфичности. Наиболее общие типы связей – это связи парадигматического типа (синонимические, антонимические, родо-видовые и др.).

Например, группа слов дерево , ветка , ствол , лист и т.д. может формировать как самостоятельное семантическое поле, объединенное отношением «часть – целое», так и входить в состав семантического поля растений. В этом случае лексема дерево будет служить гиперонимом (родовым понятием) для таких лексем, как, например, береза , дуб , пальма и т.д.

Семантическое поле глаголов речи может быть представлено в виде объединения синонимических рядов (разговаривать – беседовать – общаться – ...; ругать – бранить – критиковать ...; дразнить – высмеивать – вышучивать – ...) и т.д.

Примером минимального семантического поля парадигматического типа может служить синонимическая группа, например некоторая группа тех же глаголов речи. Это поле образуют глаголы говорить , рассказывать , болтать ,трепаться и др. Элементы семантического поля глаголов речи объединены интегральным семантическим признаком "говорения", но их значение не тождественно. Единицы этого семантического поля различаются дифференциальными признаками, например "взаимное сообщение" (разговаривать ), "одностороннее сообщение" (сообщать , докладывать ). Кроме того, они различаются стилистическими, узуальными, деривационными и коннотативными компонентами значения. Например, глагол ругать , кроме семы "говорения", обладает также дополнительным коннотативным значением – отрицательной экспрессивностью.

Общий семантический признак, объединяющий элементы конкретного семантического поля, в других семантических полях того же языка может выступать как дифференциальный. Например, семантическое поле "глаголов коммуникации" включит в себя поле глаголов речи наряду с такими лексемами, как телеграфировать , написать и др. Интегральным семантическим признаком для этого поля будет признак "передачи информации", а "канал передачи информации" – устный, письменный и др. – выступит в роли дифференциального признака.

Для выявления и описания семантических полей нередко используются методы компонентного анализа и ассоциативного эксперимента. Группы слов, полученные в результате ассоциативного эксперимента, носят название ассоциативных полей.

Сам термин "семантическое поле" в настоящее время все чаще заменяется более узкими лингвистическими терминами: лексическое поле, синонимический ряд, лексико-семантическое поле и т.п. Каждый из этих терминов более четко задает тип языковых единиц, входящих в поле и/или тип связи между ними. Тем не менее во многих работах как выражение "семантическое поле", так и более специализированные обозначения употребляются как терминологические синонимы.

Методы лингвостилистического анализа – это совокупность различных приемов анализа текста (и егоязыковых средств), с помощью которых в стилистике формируются знания о закономерностяхфункционирования языка в различных сферах общения; способы теоретического освоения наблюдаемого ивыявленного в процессе исследования . Наряду с использованием общелингвистических методов стилистикавырабатывает и свои, соответствующие предмету исследования и целям анализа. Правила использованияметодов, а также составляющих их приемов есть методика стилистического анализа. Кроме того, понятие М. с. а. как и более общее понятие "методы лингвистич. анализа") связано с понятиями аспект, концепция и методология , не совпадая, однако, по значению ни с одним из них полностью.

Аспект исследования – это "угол зрения", ракурс рассмотрения" объекта действительности, напримердиахрония и синхрония, парадигматика и синтагматика, язык и речь в совокупности используемых при ихизучении методов и приемов. Концепция (лат. conceptio – понимание, система) – определенный способпонимания, трактовки каких-либо явлений, руководящая идея для их освещения, ведущий замысел,конструктивный принцип различных видов деятельности. Следовательно, концепция предопределяетвозможную процедуру реализации (практической проверки) своих собственных принципиальных положений.Именно в этом смысле стилистика как определенный способ видения языковых явлений не только по-своему использует существующие в лингвистике методы, но и предлагает (разрабатывает) свои собственные.

Методологической основой стилистического анализа в русской лингвистике с XIX в. являютсяфундаментальные положения о связи языка и мышления, языка и общества, о социальной сущности языкаи его функций (труды В. Гумбольдта, А.А. Потебни, Ф. де Соссюра, Б. Де Куртенэ, М.М. Бахтина, Л.С.Выготского, Б.А. Серебренникова, А.А. Леонтьева, Г.П. Щедровицкого и др.).

С оформлением функц. стилистики в отдельную научную дисциплину особое значение приобретаютпроблемы системности изучаемого объекта, социальных функций языка, различения языка и речи сакцентом на проблеме употребления (использования) языка в разных сферах общения, связанных сразными видами деятельности и формами сознания. В связи с этим методологическая основа стилистикирасширяется, опираясь на знания смежных гуманитарных наук – философии, гносеологии, психологии, психолингвистики, науковедения и др.

Применение того или иного метода в конкретной исследовательской практике зависит от цели исследования. Если в самом общем плане под стилистикой понимать лингвистическую науку о средствах речевой выразительности и о закономерностях функционирования языка, обусловленных целесообразнымиспользованием языковых единиц в зависимости от содержания высказывания, целей, ситуации, сферыобщения и др. экстралингвистических факторов, то следует признать реальность существования различныхцелей стилистического исследования, каждая из которых формирует определенное методико-стилистическое направление, аспект исследования. Сегодня выделяют шесть таких направлений, различающихся методами (методикой) анализа объекта исследования: стилистику ресурсов , (в том числе практическую), функциональную стилистику , стилистику текста , стилистику художественного текста , диахроническую и сопоставительную стилистики как ответвления (разновидности) от стилистики ресурсов и функц. стилистики. При этом принципы функц. стилистики – как методологически более широкого направления – пронизывают собою все другие стил. направления: в рамках функц.-стилистических исследований могут быть поставлены цели и решаться задачи, относящиеся к любому из направлений или сразу к нескольким из них, однако концептуальная основа, целевое начало все же будет оставаться зафункц. стилистикой. Теоретической основой функциональной стилистики является идея о единстве языка со всем комплексом неязыковых (экстралингвистических) факторов, сопутствующих интеллектуально-духовной деятельности человека и влияющих на процесс и специфику речепроизводства. Поэтому предмет ее исследования – речевая организация (речевая системность), т.е. не структура языка, не сами по себе языковые средства, а принципы их отбора и сочетания в различных сферах деятельности , в зависимости отконкретных коммуникативных условий общения и экстралингвистических стилеобразующих.

В стилистике ресурсов основной метод и путь анализа – от средств к функциям; т.е. главной целью здесь является определение того, как те или иные стилистические средства языка (единицы и их пласты со стилистическими окрасками) используются в текстах отдельных произведений , авторов, жанров и т.д., какие конкретные стилистические функции они выполняют.

В функц. стилистике, как одном из центральных направлений стилистики, общий подход и методика исследования противоположны – от функций к средствам; т.е. центральной целью анализа является выявление того, какими языковыми и речевыми средствами реализуются основные функции речевых разновидностей (функц. стилей, подстилей, жанров), как экстралингвистическая основа стилей влияет на формирование речевой организации, речевой системности стилей . При этом учитывается взаимодействие средств не только одной стилевой окраски или одного уровня языка, но взаимодействие разноуровневых средств.

Таким образом, функц. подход (метод), во-первых , означает анализ единиц разных уровней языка, причемне столько структурно-системное их исследование, сколько коммуникативно-системное, с учетом целей изадач общения . Во-вторых , для функц. стилистики характерен функциональный метод, смысл которого заключается в установлении значимости определенных закономерностей функционирования языковыхсредств для специфики речевой системности стиля и его разновидностей (текстов). В-третьих , функц.-стилистический метод теснейшим образом связан с идеей единства лингвистического и экстралингвистического аспектов речи. Эта идея, в свою очередь, предопределяет важность для функц.стилистики принципа системности, когда речевая единица понимается как некоторый компонент взаимообусловленности в ряду других подобных единиц, а также в соотношении этого ряда с экстралингвистическими факторами стиля. Исходя из данного принципа лингвистические явлениярассматриваются в функц. стилистике с точки зрения их текстообразующей роли. В-четвертых , функц.-стилистический метод основан на признании деятельностной природы языка (язык как интеллектуально-эмоциональная деятельность), в связи с чем в рамках функц. стилистики особое значение приобретает антропоцентрический подход к изучению языковых явлений . При этом необходим и используется комплексный /междисциплинарный метод, т.е. исходя из учета знаний смежных дисциплин (гносеологии,психологии, психолингвистики, науковедения и т.д.) определяется, как и в чем экстралингвистическиефакторы, и прежде всего базовые (назначение форм сознания, типа мышления, соответствующего видадеятельности в обществе, целей и задач общения и др.), воздействуют на закономерности функционирования языковых средств, формируя специфику стиля и его речевую организацию на уровне и микротекста, и макротекста. Таковы основные принципы функц.-стилистического подхода к исследованиюязыка (речи), позволяющие выявить конструктивные приемы формирования функц. стилей, закономерноститекстообразования в каждом из них и т.д.

Кроме этих основных, базовых принципов исследования, в функц. стилистике существуют и учитываются вторичные, производные от них. Это: 1) принцип единства формы и содержания. Формально-языковые черты текста неразрывно связаны с его содержательной стороной, поэтому изучение специфики функцио нирования тех или иных единиц может быть объективным только на основе признаниявзаимообусловленности поверхностного (структурно-языкового) и внутреннего (содержательно-смыслового) уровней текста. При этом функц. стилистика анализирует поверхностный уровень текста не с формальной(грамматической), а с функционально-коммуникативной стороны; 2) принцип координации общего иотдельного. Этот принцип предполагает рассмотрение отдельного – лексической единицы, высказывания, сложного синтаксического целого или целого текста – либо в качестве единицы целого, отражающей всесвойства и особенности этого целого (напр. определенного функционального стиля как особой системы),т.е. в аспекте типологии; либо в качестве единицы предельно конкретного характера (напр. особенностииндивидуального стиля писателя, ученого, законодателя, публициста и т.д.), находящейся в родо-видовыхотношениях с целым, "отпечатки" которого она тем не менее сохраняет.

Исходя из этих концептуальных принципов функц. стилистики ее важнейшими, базовыми методами анализаявляются: 1) функциональный метод, который в отличие от структурного метода основан, как уже былоотмечено, на внимании к функц. аспекту языка/речи, когда языковые средства изучаются с точки зрения ихроли в процессе формирования и выражения мысли, концепции, композиции, жанра и т.д. Здесь в центревнимания оказываются не статические свойства языка/речи, а именно процесс рече-текстообразования. Этопредопределяет, в свою очередь, и собственно коммуникативный подход функц. стилистики к объяснениюязыка, т.е. учет целей, задач, ситуации, условий общения и т.д. вплоть до социальных и индивидуальныхособенностей коммуникантов; 2) комплексный метод изучения языка/речи, т.е. широкое (ицеленаправленное) использование данных разных наук – особенно философии, психологии, науковедения, логики, социологии, теории коммуникации, прагматики и некот. др. – для объяснения в процессе научной интерпретации полученных в эксперименте или наблюдении фактов; 3) многоаспектный анализвзаимосвязи разноуровневых языковых единиц в процессе их функционирования, выявлениезакономерностей этого функционирования, специфики функц. стилей.

Более частными методами функц. стилистики – однако не менее важными для нее в теоретическом плане – являются семантический (или семантико-смысловой), стилостатистический и сопоставительно-диахронический метод, опирающийся на сравнительно-исторический анализ высказываний / текстов. При этом семантический метод можно считать ведущим в этой группе более частных видов стил. анализа, чтосвязано с особым вниманием функц. стилистики к проблеме адекватности выражения в высказывании/текстеразличных оттенков смысла.

Так, семантический метод связан с анализом тех или иных языковых (речевых/текстовых) элементов с точки зрения их содержательно-смыслового значения в окружающем контексте или целом произведении , а такжес точки зрения определения специфики взаимодействия внешнего и внутреннего членов высказывания . Стилостатистический метод используется при определении стилевой специфики как следствия воздействия на этот стиль тех или иных экстралингвистических факторов. С помощью сопоставительного метода анализа в стилистике устанавливается специфика каждого из стилей речи, их функциональное, лингвистическое, композиционное и семантико-смысловое своеобразие по отношению друг к другу. Сопоставительно-диахронический метод призван помочь изучать процессы формирования функц. стилей в связи с изменением социально-исторических условий жизни человека и,следовательно, экстралингвистических факторов языка. Данный метод применяется при исследовании специфики функционирования тех или иных единиц в языке/речи/тексте любого временного периода, атакже при исследовании закономерностей формирования стилистической системы и функц. стилей в рамках лит. языка.

Кроме названных исходных, общих методов и принципов функц.-стилистического анализа, сегодня встилистике существует целый ряд конкретно-практических методов, или приемов непосредственнойреализации стилистического исследования языка. Их можно подразделить на:

1) общенаучные , среди которых выделяются

а) метод непосредственного наблюдения,

б) описательный метод с такими его специальными приемами, как наблюдение, сопоставление, классификация, эксперимент, реконструкция,обобщение, интерпретация,

в) метод моделирования

; 2) общефилологические , включающие прием интерпретации и сравнительный анализ языкового материала;

3) общелингвистические методы,представленные в стилистических исследованиях

а) структурным, в частности структурно-семантическим анализом,

б) статистическим анализом,

в) методом построения лингвистических парадигм,

г) методомполевого структурирования,

д) комплексным анализом;

4) частнолингвистические, в т.ч. собственностилистические методы , объединяющие

а) дискурсный анализ,

б) дистрибутивный анализ,

в)компонентный анализ,

г) метод ступенчатой идентификации объекта исследования,

д) контекстуальный, иликонтекстологический, анализ,

е) прагматический,

ж) семемный анализ,

з) структурно-смысловой анализ материала,

и) дискурс-анализ и некот. др.

Конкретное применение М. с. а. определяется целями, задачами, методологическими и концептуальнымиустановками исследования, а также принадлежностью ученого к той или иной лингвистической школе. Всвязи с этим такие методы, как дискурс-анализ, комплексный анализ и метод полевого структурирования,несколько модифицируются в рамках функц. стилистики. Так, метод полевого структурирования используется для систематизации выявленных стилистических средств (не только дотекстовых, но итекстовых) с точки зрения их близости/отдаленности (центральности/периферийности) в плане реализации в тексте определенной стилевой черты или категории. Метод дискурсного анализа понимается не как анализ тех или иных структурно-семантических контекстов целого – напр. фрагментов текста, содержащих экспрессивность, императивность, недосказанность и т.п., – а как анализтой или иной структурно-семантической особенности текста в ее взаимосвязанности сэкстралингвистическими основами коммуникации конкретной речевой сферы. Комплексныйанализ в рамках функц. стилистики предполагает не просто объединение разных видов и приемовисследования (как, напр., в других дисциплинах), но, главным образом, учет связи конкретных фактовфункционирования языка в той ли иной сфере общения с различными экстралингвистическими явлениями,изучающимися в других науках. Причем опора на данные других наук – философию, логику, социологию, науковедение, психологию, психолингвистику, прагматику, семиотику, теорию коммуникации, культурологию и др. – выступает как объяснительная основа изучения закономерностей функционирования языка (речи).

Кроме того, особое содержание получает в рамках функц. стилистики метод интерпретации , связанный с объяснением и толкованием функц. специфики не столько дотекстовых единиц, сколько именно текстовых, с выходом на интерпретацию целого текста=произведения.

Учет целей, подцелей и задач общения в процессе познавательной и речемыслительной деятельности,отраженной в тексте, при выявлении проекции их на конкретный текст, его содержательно-смысловые единицы и речевые жанры дает возможность определить структуру и композицию текста на уровнемикротекстов, первичных речевых жанров как отражение динамики речемыслительной деятельности. Приэтом в качестве частных методов используются стилостатистический и количественный, точнее качественно- (с учетом семантики) количественный метод (работы О.Б. Сиротининой, М.А. Кормилицыной, В.В.Одинцова, О.А. Крыловой, Ю.А. Скребнева, Н.М. Разинкиной, Е.А. Баженовой, В.А. Салимовского, Н.А.Купиной, В.В. Дементьева, К.Ф. Седова, И.А. Стернина и др.).

Особую группу М. с. а. представляют приемы, применяемые для анализа художественного текста (х. т).Изучение х. т. исходит из принципа общей образности, единства формы и содержания, реализацииэстетической функции языка в этой сфере общения. Основным методом (подходом) анализа изучаемогообъекта является определение того, как весь строй речи отдельного худож. контекста, произведения (рядатекстов писателя, литературного направления и т.д.) и отдельных его языковых и текстовых единиц(стилистических приемов, композиции и т.п.) способствует выражению идейно-образного содержания произведения, реализует в тексте "образ автора " .

Одним из наиболее ранних методов анализа, используемых в русской стилистике, является метод "explication du text", разработанный и примененный Л.В. Щербой при анализе худож. и особенностихотворных произведений. Суть этого метода заключается в определении взаимодействиялингвистической организации (особенностей архитектоники, специфики синтаксических структур, приемов ипринципов расстановки и расположения слов, форм и типов интонационного членения высказывания и др.) с идейным, худож.-образным и эмоциональным содержанием текста. При этом взаимодействиерассматривается как конструктивное взаимовлияние, посредством которого в целом произведениисоздается (материализуется, выражается) эстетическая концепция автора произведения.

А.М. Пешковским разработана методика стилистического эксперимента, которая заключается в подстановкесинонимов к тому или иному слову в произведении (или в изъятии каких-либо слов из него) и определении эстетической значимости авторского слова/выражения, его концептуально-образной и смысловой нагрузкипо сравнению с экспериментальными текстами. Ср. введенное ученым понятие "общей образности",которая заключается в том, что все языковые единицы того или иного истинно худож. текста направлены навыражение конкретного худож. образа и поэтому являются строго эстетически и стилистическимотивированными, т.е. единственно возможными для выражения данной эстетической мысли.

Анализ худож. текстов представлен и подходом к ним Б.А. Ларина, направленным на раскрытие системных взаимосвязей слова с другими словами худож. целого при выражении так называемой сквозной поэтической мысли-идеи (или лейтмотива) произведения, худож. образа. Такое свойство худож. слова ученый назвал"комбинаторным приращением смысла" , появляющимся у слова в динамике содержательно-концептуального развертывания всего х. т. (целого), а также идиостиля писателя. Близка кэтому идея Г.О. Винокура о "внутренней форме художественного слова" , заключающаяся в том, что лексические средства языка и их значения оказываются в х. т. той основой, отталкиваясь от которой, художник создает поэтическое слово – метафору, целиком "повернутую" к теме и идее произведения. Приэтом смысл и назначение худож. метафоры могут быть поняты только по прочтении всего произведения, т.е.вытекают из эстетического целого.

В целом все эти методы(-ики) можно условно объединить в более общем методе, называемом "слово и образ" и ориентированном на выявление в х. т. Системы языковых средств реализации образно-эстетической функции художественного стиля речи . Этот метод направлен на достижение наиболее адекватногопрочтения авторского текста, в аспекте единства слова и образа выявляется характер индивидуальногостиля писателя, литературного направления, т.е. решаются различные проблемы интерпретации х. т. Ср. всвязи с этим разработанные В.В. Виноградовым принципы исследования языка худож. литературы какискусства поэтического слова, языка худож. произведения, индивидуально-авторского стиля и самого понятия "образ автора", а также развитие этих идей в работах В.В. Одинцова, Н.А.Кожевниковой, Л.А. Новикова, В.П. Григорьева, Д.Н. Шмелева, И.Я. Чернухиной и др.

В области стилистического анализа х. т. наиболее распространены такие методы, как ассоциативно-концептуальный анализ поэтического (худож.) текста , выявляющий его доминантные смыслы. Такой анализ объединяет следующие конкретные исследовательские действия: компонентный анализ,контекстологический анализ, эстетико-стилистический анализ, культурологический анализ, соотносящий текстовые смыслы с информацией общекультурного фонда. Х. т. изучается также посредством тематико-классификационного, семантического, формально-когнитивного видов анализа , направленных на исследование структурно-содержательных особенностей того или иного концепта в х. т.; концептуального анализа , призванного выявлять идеи концептов как нормативно-ценностных фактов в поэтическом (худож.) творчестве; метода структурно-фрагментарного описания , опирающегося на понятие системности х. т. и предусматривающего выделение отдельных фрагментов в целях сопоставления; сопоставительно-стилистического анализа , позволяющего сопоставить первоначальный (черновой) текст с его окончательнымвариантом с целью выявления особенностей авторской работы над концепцией произведения; метода лингво-поэтической интерпретации , предполагающего толкование содержания текста на основе вскрытия системно-семантических отношений языковых единиц разных уровней. Кроме того, при исследовании х.т. впоследние годы широко применяется комплексный анализ , совмещающий в себе разные виды не тольколингвистического, но и литературоведческого анализа.

Особого внимания заслуживает появившаяся в последние годы коммуникативная стилистика художественного текста. В связи с особыми исследовательскими задачами коммуникативная стилистика х. т. вырабатывает свои методы (методики) анализа, которые в целом могут быть представлены тремя разновидностями: метод ассоциативного поля, "регулятивного структурирования" и метод информационно-смыслового анализа .

Метод ассоциативного поля основан на выявлении в х. т. ассоциативных связей между словами. При этоманализ лексем идет по разным уровням, когда учитываются одновременно их фонемный облик и грамматическая природа, морфемная структура и лексическое значение, стилистическая маркированность и тематическая и ситуативная соотнесенность и т.д. Именно благодаря своим ассоциативным связям слово становится "проводником" эстетической концепции автора, выражаемой в целом произведении,способствует определению концептуальной и языковой картины мира автора и его идиостиля.

Метод "регулятивного структурирования " предполагает выявление в тексте регулятивных структур(регулятивов), стимулирующих различные коммуникативные эффекты и представляющие собой текстовыеструктур-стимулы. Последние понимаются как приемы организации текстовых микроструктур, соотнесенныхс общей коммуникативной стратегией текста. Регулятивы выделяются и формируются на основе лексических средств, соотнесенных в восприятии читателя по принципу ассоциативных связей.Поэтому вспомогательными приемами анализа здесь служат психолингвистический эксперимент и контекстуальный анализ.

С помощью информационно-смыслового метода осуществляется анализ смыслового развертывания текста,направленный на изучение процесса смыслоформирования на основе информации, представленной вхудож. произведении. Под информацией здесь понимаются знания о мире, воплощенные в тексте с позиций определенного эстетического идеала автора. Результатом отражения этой информации в сознании адресата является смысл текста , под которым понимается структура лингвистически оформленных смысловых фрагментов текста, коррелирующих с действительным миром, т.е. смысловая структура текста . Конкретными приемами данного метода служат а) экспериментальный анализ, позволяющийвыявлять ключевые элементы лексической системы текста и актуализированные им смыслы, изучать саммеханизм поэтапного формирования смысла в сознании адресата в процессе его познавательной деятельности, определять индивидуально-авторскую специфику в развертывании эстетического смысла,особенности этого процесса в текстах разных типов в связи с их разной коммуникативной стратегией и т.д.;б) контекстуальный анализ; в) компонентный анализ; г) моделирование текстовых парадигм и ассоциативно-смысловых полей концептов.

Следует отметить, что в современной функц. стилистике – особенно в связи с переходом к изучению целого текста – применяется именно комплексная методика исследования как с точки зрения объединения разных типов анализа в рамках конкретной работы, так и с точки зрения взаимодополняющего совмещения собственно лингвистического и экстралингвистического планов интеллектуально-духовной деятельности. В функц. стилистике комплексный подход к изучению речевой ткани текста является непросто одним из методов, но основой функционально-стилистического анализа.

А также другие работы, которые могут Вас заинтересовать