Проведём небольшой экскурс и в любовную поэзию Ронсара, чтобы дальше не останавливаться на этом.

Настоящую славу Ронсару принесла лирика - сборники «Любовные стихотворения» (Amours, 1552), «Продолжение любовных стихотворений» (Continuations des Amours, 1555) и «Сонеты к Елене» (Sonnets pour Hйlиne,1578).

В любовной поэзии Ронсара доминируют темы стремительно бегущего времени, увядания цветов и прощания с юностью, получает дальнейшее развитие горациевский мотив «carpe diem» Carpe diem -- латинское выражение, означающее «наслаждайся моментом» или «будь счастлив в эту секунду» (дословно «лови день»), часто переводится как «лови момент».

Это крылатое выражение является призывом Горация («Оды», I, 11, 7-8) жить каждый день с удовольствием, ища положительные эмоции во всем и не откладывать полнокровную жизнь на неопределенное, неизвестное будущее. («лови мгновение»).

В своих стихах Ронсар воспел многих женщин. Имена трёх из них завоевали наибольшую известность - Кассандра, Мария и Елена. «Образ возлюбленной у Ронсара, - отмечал Ю. Виппер, - прежде всего воплощение идеала поэта, его представлений о красоте и совершенстве. Конечно, в основе стихотворных циклов, посвященных трем воспетым Ронсаром женщинам, лежит каждый раз реальное чувство к реальному, а не вымышленному лицу. Интенсивность этого чувства недооценивать не следует» .

В творчестве Ронсара есть три сонетных цикла: три любви, три героини, три жизненные эпохи.

Первый связан с именем Кассандры - героини «Любовных стихотворений».

Кассандра Сильвиати происходила из богатой итальянской семьи. Ей было пятнадцать, когда в королевской резиденции в Блуа произошла первая встреча ее с юным поэтом. Влюблённость в эту девушку, на которой он не мог жениться, стала для Ронсара источником создания поэтического образа возвышенной и недоступной возлюбленной, подобной Лауре Петрарки.

Ю. Виппер предупреждает, что «не следует, как это иногда делалось, рассматривать «Первую книгу любви», посвященную Кассандре, как своего рода поэтический дневник, будто бы непосредственно воспроизводящий перипетии любовного романа, пережитого Ронсаром. В последнее время преобладает мнение, согласно которому этот цикл любовных стихотворений был создан по преимуществу в 1551-1552 годах, то есть через пять-шесть лет после знакомства поэта с Кассандрой Сильвиати и через четыре года или через пять лет после того, как она вышла замуж за сеньора де Пре. А это существенно меняет и угол зрения, под которым надо рассматривать творческое своеобразие сборника» .

Однако теперь преобладает мнение, что сонеты относятся к 1551-1552 годам. В таком случае их можно рассматривать как воспоминание безутешного влюблённого или поэтическая условность.

Ронсар был влюблен в живописную прелесть классических мифов, в красоту природы, в земную любовь и поэзию. Эта влюбленность в жизнь проступает уже в первом сонетном цикле «Любовь к Кассандре» (1552-1553), написанном под большим влиянием Петрарки.

Образ Кассандры возникает на страницах «Первой книги любви» сквозь дымку воспоминаний, в ореоле эмоций, пробужденных мечтами. Это относится, например, к эротическим мотивам, временами бурно прорывающимся в содержании сборника. Чувственные наслаждения, изображенные Ронсаром, не могли быть подарены ему Кассандрой.

Есть в этих сонетах и характерные для петраркизма меланхолические ноты, и томление по недосягаемой цели.

Безответная любовь терзает сердце поэта. Он бледнеет и умолкает в присутствии гордой красавицы («Когда одна, от шума в стороне»), только полуночный бор и речная волна внемлют его жалобам и пеням («Всю боль, что я терплю в недуге потаенном»). Поэт как бы весь соткан из безысходных противоречий («Любя, кляну, дерзаю, но не смею»).

Ронсар мечтает о жарких объятиях Кассандры («В твоих объятьях даже смерть желанна!»).

Ронсар отличается от своих соратников наибольшей независимостью по отношению к иноземным источникам. Однако эта книга внутренне перекликается с творчеством художественной школы Фонтенбло, которая господствовала в середине XVI века в изобразительном искусстве Франции. Эта перекличка, по выражению Ю. Виппера, «выражается прежде всего в изысканности и утонченности, которые отличают женские образы «Первой книги любви» и с которыми реальные жизненные впечатления стилизуются и переводятся в сознательно приподнятый мифологический план» . Примером может служить сонет «О если бы, сверкая желтизной».

«Литературную верность» Кассандре Ронсар хранил почти десять лет - до того времени, когда появляется сборник «Новое продолжение любовных стихотворений» (1556).

В этом сборнике сонетов у Ронсара, несомненно, желание уловить тон нового для него жанра. Постоянно ощущается присутствие Петрарки, отзываются его приёмы. Однако сразу же «острота переживаемой поэтом недостижимости возлюбленной переводится из плана платонического противопоставления небесного земному, как это было у Петрарки, в план чисто человеческих отношений, окрашиваемых подробностями, возможно, реально биографическими» (И. Подгаецкая).

Мифологические реалии перебиваются французской топографией, вздохи на берегах Илиона отзываются на берегах Луары. И даже среди мифологических образов поэт избирает ту степень чувственности, сама мысль о которой в отношении божественной Лауры показалась бы кощунственной:

О, если бы, сверкая желтизной,

Моей Кассандрой принят благосклонно,

Я золотым дождём ей лился в лоно,

Красавицу лаская в час ночной.

Ронсар вспоминает Кассандру и в своем втором сборнике «Продолжение любовных стихотворений», где меняет патрицианку на простолюдинку, вместе с этим меняя свой стиль. Там Кассандре посвящён один из наиболее показательных для обновлённой манеры сонетов Ронсара. Поэт обращается к слуге, под угрозой наказания приказывая ему закрыть дверь, ибо хозяин на три дня погрузится в чтение «Илиады». Не впускать никого, но, если вдруг явится посланец от Кассандры, подать скорее одеться:

К посланнику я тотчас выйду сам,

Но даже если б Бог явился в гости к нам,

Захлопни дверь пред Ним, на что нужны мне боги!

(«Хочу три дня мечтать, читая «Илиаду»...»).

В этом сонете, где любовь к Кассандре вознесена необычайно высоко, поставлена выше любви к Гомеру, особенно поражает разговорная непринуждённость слога. Никаких образных украшений, никакого намёка на Петрарку. Высота похвалы для Ронсара совсем необязательно влечёт за собой возвышенность или изощрённость языка, который остаётся прозаическим.

В 1569 году, когда Ронсар после долгих лет разлуки вновь встретился с женщиной, озарившей его молодость, он написал поэму «К Кассандре». Читая ее, мы верим Ронсару, что сознание его навсегда сохранило нетронутым облик преисполненной «детского обаяния» девушки - такой, какой она пленила поэта в юную пору его жизни.

Для изображения любви Ронсар, как верно замечает А. Смирнов, «пользуется более разнообразными и богатыми средствами, чем Петрарка. Мы находим у него огромное количество оттенков и переходов чувства, ситуаций, деталей. У Ронсара любовь всегда материальная, но вместе с тем нежная и одухотворенная, как и образ любимой женщины» . Его возлюбленная - не только полна прелести, но и одухотворена.

Общая черта любовной лирики Ронсара - «светлое эпикурейское восприятие жизни» . Он упивается чувственностью, а «жизнь представляется ему в виде роскошного сада, полного прекрасных цветов и плодов» .

Возродив восьмисложный и десятисложный стих, Ронсар вдохнул новую жизнь в почти не известный Средним векам александрийский, или двенадцатисложный, стих, развил его и придал ему большую звучность. Благодаря Ронсару французская поэзия обрела музыкальность, гармонию, разнообразие, глубину и масштаб. Он ввел в нее темы природы, чувственной и одновременно платонической любви, полностью обновил ее содержание, форму, пафос и словарный запас, поэтому его с полным правом можно считать основателем лирической поэзии во Франции.

Заслуга Ронсара - в разработке поэтической формы «французского» сонета, его рифм и изобразительных средств.

Линию поэтического развития Ронсара невозможно ввести в какое-то определённое русло. Он всегда остаётся многогранным, готовым сменить жанр и обновить стиль, следуя новой любви, хотя, не забывая прежних. Ронсар увлекался новшествами в области орфографии и словообразования, широко пользовался отсутствием твердо установленных грамматических правил, считая, что поэту дано право на вольности. Он внес во французское стихосложение необычайное богатство и разнообразие рифм, строфики, метрики; широко пользовался enjambement Анжамбеман (фр. enjambement, от enjamber, «перешагнуть») в стихосложении -- несовпадение синтаксической паузы с ритмической (концом стиха, полустишия, строфы); употребление цезуры внутри тесно связанной по смыслу группы слов., аллитерацией, смело употреблял размеры с нечетным числом слогов (9, 11); большой заслугой его является воскрешение александрийского стиха, забытого со времен средневековья и ставшего впоследствии в продолжение двух столетий основным метром «ложноклассической» Ложноклассицизм - литературное направление, исходившее из подражания классическим античным формам, зародившееся во Франции в 16 в. и господствовавшее в России в 18 в. поэзии. При этом Ронсар замечательный стилист; образы его богаты, сочны, эпитеты точны и свежи, эмоциональная сторона его поэзии чрезвычайно разнообразна.

Он не зря побывал в школе петраркизма. Петрарка помог ему глубже заглянуть в мир человеческих чувств и понять суть изящного в поэзии. Но, взяв от петраркизма все, что казалось ему ценным, Ронсар пошел своим особым путем. Он перестал чуждаться обыденного и «низкого». Его Мария (речь о которой пойдёт ниже)- не знатная дама, какой была Кассандра Сильвиати, но молодая жизнерадостная крестьянка. Для того чтобы поведать читателям о своей любви, ему уже не нужна пестрая мишура петраркизма.

Второй сборник - «Продолжение любовных стихотворений» был посвящен Марии и тоже состоял преимущественно из сонетов, обращённых не только к Кассандре, но и к другим женщинам, среди которых - простая крестьянская девушка Мари из Бургейля. Ее образ лишен аристократической изощренности; он теплее, проще, доступнее облика Кассандры, более земной. Мари для Ронсара - воплощение той чистой и естественной красоты нравов, которые присущи человеку, растущему на лоне природы. Образ Мари чаще всего поэт ассоциирует с весной, утром, рассветом, изображает его на фоне цветущей природы.

Не найти весной цветов,

Или осенью - плодов,

Летом - дней, палящих зноем,

В стужу - вихрей с вьюгой злою,

В море - рыбьих косяков,

В Босе - жнивья и снопов,

Ни в Бретани - дюн песчаных,

Ни в Оверни - вод фонтанных,

Ни в ночи - пресветлых звёзд,

Ни в лесу - синичьих гнёзд,

Больше, чем в душе унылой

Грусти по тебе, мой милый.

Чувства, воспетые в стихах, обращенных к Марии, - это не похожая на одержимость страсть, вызванная Кассандрой, а скорее щемящая сердце влюбленность. В художественной структуре стихов о Марии преобладает не стремительный ритм, как в «Первой книге любви», а тяготение к плавности и соразмерности. Этому соответствовал и двенадцатисложный александрийский стих, заменивший более порывистый десятисложник сонетов к Кассандре и в дальнейшем ставший основным размером классицистической драматургии и высокой поэзии во Франции.

«Вторая книга любви», по образному выражению Ю. Виппера, «проникнута мировосприятием, в котором гармонически уравновешиваются меланхолическая грусть и просветленная умиротворенность, горечь, вызываемая жизненными неудачами, и упоение радостями бытия, непосредственность в выражении эмоций, и склонность к рефлексии. Перед нами еще один отблеск идеалов высокого Возрождения» .

Заметно меняется и стилистическая тональность цикла. В нем вырастает роль реальной действительности как источника поэтических эмоций, которая целиком определяет атмосферу отдельных стихотворений (например, «Веретено»).

Паллады верный друг, наперсник бессловесный,

Ступай, веретено, спеши к моей прелестной.

Когда соскучится, разлучена со мной,

Пусть сядет с прялкою на лесенке входной,

Запустит колесо, затянет песнь, другую,

Прядет -- и гонит грусть, готовя нить тугую,

Прошу, веретено, ей другом верным будь,

Я не беру Мари с собою в дальний путь…

Отход Ронсара во «Второй книге любви» от платонического и петраркистского обожествления женщины влечет за собой и принципиальные изменения в его стилистических поисках.

Сам Ронсар признаётся, обращаясь к Понтюсу де Тиару:

Когда я начинал, Тиар, мне говорили,

Что человек простой меня и не поймёт,

Что слишком тёмен я. Теперь наоборот:

Я стал уж слишком прост, явившись в новом стиле.

В этом цикле уже всецело царит здоровая чувственность и благородная простота. Ронсар обращается к разработке стиля, который сам определяет как «низкий».

Важнейшим эстетическим критерием теперь становится для поэта естественность чувств, прозрачная ясность, грациозность и доступность в их художественном воплощении. Снижение стиля ведет Ронсара к сближению поэтического языка с разговорной речью, к ослаблению образной перегруженности слога, его большей прозрачности. Однако было бы наивно полагать, будто перемена стиля произошла исключительно по причине низкого происхождения новой возлюбленной. Скорее возникает иная мысль: не выбрал ли Ронсар крестьянку в качестве героини нового цикла, чтобы подчеркнуть происходящие перемены? Поэзия могла следовать за чувством, но могла и окрашивать его в свои тона. А пути героинь легко пересекались даже в пределах одного стихотворения: «Я буду чествовать красавицу мою, // Кассандру иль Мари - не всё равно какую?»

Образ возлюбленной, складывается из отдельных штрихов, возникает из всеохватывающего ощущения весенней чистоты и свежести; он строится вне отрыва от картин радостной природы. Простота и естественность - вот что привлекает поэта в его возлюбленной. Поэт рисует ее без прикрас и ухищрений, такой, какой он увидел ее однажды майским утром.

Ронсар изображает Марию за повседневными занятиями: в кругу семьи, в лесу, за работой. Теперь возлюбленная обитает не среди нимф в чудесном лесу, а ходит среди грядок салата или капусты, среди цветов, посаженных её рукой. Образ Мари дан в движении, тогда как раньше динамичной была лишь любовь поэта и ее движения оказывались в центре внимания.

Ронсар намерен подарить Мари вандомское веретено, зная, что этот подарок доставит Марии неподдельную радость: «Ведь даже малый дар, залог любви нетленной, ценней, чем все венцы и скипетры вселенной» («Веретено»).

Концепция любви как кульминационного пункта жизни, как весны человека органически входит в жизненную философию поэта.

«Вторая книга любви» воплощает новый «поэтический роман» Ронсара - не в духе возвышенного платонизма сонетов к Кассандре, но совсем в ином плане: Мария - простая анжуйская девушка, «роза полей», весёлая и лукавая, и любовь к ней поэта - простая, земная и разделённая любовь; но в самой простоте стиль Ронсара остаётся высоким и поэтичным.

А когда Мария неожиданно умирает в расцвете лет, Ронсар оплакивает ее преждевременную кончину в ряде проникновенных стихотворений («Смерть Марии»- 1578 год).

В том же году свет увидела «Третья книга любви», где впервые появляется имя новой возлюбленной Ронсара, - «Сонеты к Елене», «песни трогательной поздней любви, полные сдержанности и платонизма, но вместе с тем живой затаенной страсти» . В этот период своей жизни, т.е. после 1572 года, Ронсар, разочаровавшись в королевском дворе, с головой уходит в мир личной жизни.

Адресатом последнего любовного цикла стала одна из молодых фрейлин Екатерины Медичи, Елена де Сюржер, известная при дворе своей красотой и добродетелью, - качество, мало свойственное придворным дамам королевы. Они выведывали тайны, устраивали интриги, мирили и ссорили.

Образ Елены более осязаем и индивидуализирован, чем образ Марии и Кассандры. Мы видим очертания внешнего облика Елены, ритм ее движений в танце во время ослепительного бала, слышим интонации ее речи, получаем представление о ее внутреннем мире.

«Сонеты к Елене» выделялись спокойной и величественной простотой; ведь именно в эти годы Ронсар пришёл к некоему единому стилю в своих стихах, возвышенному и ясному.

Воспевая Елену, Ронсар вступает в соперничество с новым кумиром двора - Филиппом Депортом Филипп Депорт(1546-1606) -- французский поэт XVI века.. В этом сборнике немало следов неопетраркизма, маньеристической изощренности, привнесенной этим соперничеством. Образ возлюбленной вновь обретает аристократическую утонченность. Но в основе его - то преисполненное внутренней гармонии, уверенное в себе достоинство, которое составляет важную черту ренессансного идеала красоты. В «Сонетах к Елене» переплетаются возвышенная идеализация, с одной стороны, и психологическая достоверность - с другой. Стремление к точности и лаконичности, замечательное чувство меры преобладают и тут. Поэт все так же воспевает скромные радости бытия, но теперь его призыв как можно быстрее наслаждаться жизнью звучит порой не только элегически, но и со скрытым трагизмом. С поразительным обаянием нарисован образ возлюбленной, которая одновременно и осязаема, реальна, и бесконечно далека.

Последнее увлечение Ронсара омрачено, однако, избранным объектом: Елена капризна, надменна, перед двором едва ли не стыдится чувств стареющего поэта, приводя его в бешенство.

Поэт нередко жалуется на чрезмерную зависимость Елены от предрассудков придворной среды. Один из них он видит в приверженности Елены к платонизму - учению, которое своей идеалистической устремленностью вызывало все большее раздражение поэта, и которое он критиковал, противопоставляя ему материалистическое видение мира. Но главное в этих стихах - другое: насмешливое противопоставление своей человеческой тленности спокойной уверенности в своём поэтическом величии:

Когда, старушкою, ты будешь прясть одна,

В тиши у камелька свой вечер коротая,

Мою строфу споёшь и молвишь ты, мечтая:

«Ронсар меня воспел в былые времена».

В этом сонете вновь Ронсар является непринуждённо беседующим. Но не таков весь сборник.

Е. Подгаецкая отмечает проявляющееся у Ронсара тут поэтическое остроумие. «То ли светская любовь, то ли меняющийся стиль, в подражание новым итальянским веяниям всё более увлекающийся маньеризмом, заставляет поэта демонстрировать, что и он владеет остроумной метафорой - кончетти». . В доказательство Ронсар выстраивает любовный сонет, обыгрывая обращение к комару. Сначала поэт просит его не тревожить мирный сон возлюбленной и готов взамен пожертвовать каплей своей крови; затем сам мечтает «влететь к ней комаром и впиться прямо в очи, // Чтобы не смела впредь не замечать любви!» (пер. Г. Кружкова)

Подобного рода поэтическое остроумие вскоре сделается обычным в европейской поэзии и гораздо более изощрённым, чем у Ронсара.

Таким образом, через «Сонеты к Елене» проходит типичная для Ронсара - лирика тема неудовлетворенного любовного чувства.

«Сонеты к Елене» были последним крупным событием в литературной жизни Ронсара. Он всё реже и реже появляется при дворе, его здоровье расстроено.Он живёт в своих аббатствах, переезжая из одного в другое, проводя время среди книг и цветников.

Ю. Виппер, признавая роль трех женщин в жизни поэта и создании любовной лирики, справедливо отмечает, что «любовное чувство, испытанное поэтом, служит ему, прежде всего, могучим толчком для полета фантазии, играя роль некоего катализатора, накапливающего вокруг себя и приводящего в движение различные влечения и вожделения, а зачастую и переживания, порожденные иными лицами. Попытки восстановить на основе трех упомянутых циклов подробную биографическую канву пережитых Ронсаром любовных романов обречены на неудачу» [ 4, c.17].

Когда одна, от шума в стороне,
Бог весть о чём рассеянно мечтая,
Задумчиво сидишь ты, всем чужая,
Склонив лицо как будто в полусне,

Хочу тебя окликнуть в тишине,
Твою печаль развеять, дорогая,
Иду к тебе, от страха замирая,
Но голос, дрогнув, изменяет мне.

Лучистый взор твой встретить я не смею,
Я пред тобой безмолвен, я немею,
В моей душе смятение царит.

Лишь тихий вздох, прорвавшийся случайно,
Лишь грусть моя, лишь бледность говорит,
Как я люблю, как я терзаюсь тайно.

Когда, как хмель, что ветку обнимая,
Скользит, влюблённый, вьётся сквозь листы,
Я погружаюсь в листья и цветы,
Рукой обвив букет душистый мая,

Когда, тревог томительных не зная,
Ищу друзей, веселья, суеты, –
В тебе разгадка, мне сияешь ты,
Ты предо мной, мечта моя живая!

Меня уносит к небу твой полёт,
Но дивный образ тенью промелькнёт,
Обманутая радость улетает,

И, отсверкав, бежишь ты в пустоту, –
Так молния сгорает на лету,
Так облако в дыханье бури тает.

Любя, кляну, дерзаю, но не смею,
Из пламени преображаюсь в лёд,
Бегу назад, едва пройдя вперёд,
И наслаждаюсь мукою своею.

Одно лишь горе бережно лелею,
Спешу во тьму, как только свет блеснёт,
Насилья враг, терплю безмерный гнёт,
Гоню любовь – и сам иду за нею.

Стремлюсь туда, где больше есть преград,
Любя свободу, больше плену рад,
Окончив путь, спешу начать сначала.

Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,
И всё же невозможного хочу, –
Такой мне Парка жребий начертала.

Природа каждому оружие дала:
Орлу – горбатый клюв и мощные крыла,
Быку – его рога, коню – его копыта,
У зайца – быстрый бег, гадюка ядовита,
Отравлен зуб её. У рыбы – плавники,
И, наконец, у льва есть когти и клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела,
Для женщин мудрости Природа не имела
И, исчерпав на нас могущество своё,
Дала им красоту – не меч и не копьё.
Пред женской красотой мы все бессильны стали.
Она сильней богов, людей, огня и стали.

Скорей погаснет в небе звёздный хор
И станет море каменной пустыней,
Скорей не будет солнца в тверди синей,
Не озарит луна земной простор,

Скорей падут громады снежных гор,
Мир обратится в хаос форм и линий,
Чем назову я рыжую богиней
Иль к синеокой преклоню мой взор.

Я карих глаз живым огнём пылаю,
Я серых глаз и видеть не желаю,
Я враг смертельный золотых кудрей,

Я и в гробу, холодный и безгласный,
Не позабуду этот блеск прекрасный
Двух карих глаз, двух солнц души моей.

Я высох до костей. К порогу тьмы и хлада
Я приближаюсь глух, изглодан, чёрен, слаб,
И смерть уже меня не выпустит из лап.
Я страшен сам себе, как выходец из ада.

Поэзия лгала! Душа бы верить рада,
Но не спасут меня ни Феб, ни Эскулап.
Прощай, светило дня! Болящей плоти раб,
Иду в ужасный мир всеобщего распада.

Когда заходит друг, сквозь слёзы смотрит он,
Как уничтожен я, во что я превращён.
Он что-то шепчет мне, лицо моё целуя,

Стараясь тихо снять слезу с моей щеки.
Друзья, любимые, прощайте старики!
Я буду первый там, и место вам займу я.

Я грустно, медленно, вдоль мутного потока,
Не видя ничего, бреду лесной тропою.
Одна и та же мысль мне не даёт покою:
О ней, – о той, в ком нет, казалось мне, порока.

О дай мне отдых, мысль, не мучай так жестоко,
Не приводи одну причину за другою
Для горьких слёз о том, что и теперь, не скрою,
Мне больно сердце жжёт и сводит в гроб до срока.

Ты не уходишь, мысль? Я развалю твой дом,
Я смертью собственной твою разрушу крепость.
Уйди, прошу, оставь мой разум наконец!

Как хорошо забыть, уснув могильным сном,
Измену, и любовь, и эту всю нелепость –
То, от чего навек освобождён мертвец.

Поэт Пьер Ронсар, по сути, является преемником на французский лад. Тематика, средства художественной выразительности и даже стилистика Ронсара испытали сильное . Но нельзя сказать, что француз «зарерайтил» «Книгу песен» и стал знаменит лишь за отсутствием альтернативы. Возвышенная поэзия Пьера Ронсара – это живительная сила реформы французского литературного языка. Такой же огромный лингвистический вклад сделал для русского языка Александр Пушкин.

У Ронсара, в отличие от Петрарки, отношение к искусству становится серьезнее, слог — чище, образы — яснее. Времена меняются, и то, что начал певец Ренессанса, продолжили его последователи и довели до совершенства формы. Ориентиром и мощным источником для Ронсара (в этом заключается сходство с итальянским классиком) была античная литература, отсюда и цикл стихотворений к Елене Троянской, прекраснейшей героине поэмы «Илиада».

Ронсар был не только поэтом, но и общественным деятелем: он создал литературное объединение Плеяда и выступил лидером новой поэтической школы. В рамках этой деятельности он помогал многим поэтам, ведь был богат и обеспечен. Новаторство Ронсара состоит в том, что он реанимировал многие поэтические жанры (например, ). Главное дело жизни Пьера Ронсара – это повышение престижа поэтического призвания : к поэту, наконец, стали относиться, как к голосу Нации, а не как к изгою. Для такой цели необходимо было, чтобы знатный человек объявил во всеуслышание, что он – поэт. И Ронсар это сделал.

Пьер де Ронсар: анализ стихотворений. Обзор творчества Пьера Ронсара. Основные мотивы, идеи, символы в лирике Ронсара

Елена Троянская — первая роковая женщина в истории европейской культуры. Из-за нее греки (ахейцы) напали на троянцев (жителей прекрасного Илиона) и осаждали Илион 10 лет. Кровопролитные битвы унесли жизни отважных героев (Гектора, Ахилла, Патрокла и т.д.). Все они отдали жизнь за освобождение (и удержание в плену) Прекрасной «волоокой» Елены, которую богиня красоты и любви Афродита пообещала Парису за то, что тот присудит ей яблоко раздора, предназначенное «Прекраснейшей».

Зачем Ронсар посвящает цикл Елене, если любит Касандру? Дело в том, что образ Елены означает для него символ жертвы, которую он готов принести на алтарь любви к Касандре (женщине вполне реальной). Ради Елены сотни ахейских мужей пошли на смерть, а Ронсар готов повторить их подвиг, ведь величие любви видит в самоотречении во имя нее.

Одной богине верен был Ронсар,
Свои стихи принес он музам в дар,
А сердце на алтарь любви возложит!

Эта цитата из стихотворения «Обет» может считаться эпиграфом к творчеству этого художника слова. Мотивы самопожертвования и верности идеалу пронизывают цикл стихотворений, посвященных возлюбленной поэта, Касандре. В этих мотивах, кстати, выражено различие с Петраркой, ибо последний делал акцент на себе и своей экзистенции.

И он поймет, зачем пою тому хвалу,
Кто в грудь мою вонзил волшебную стрелу
И опалил меня любви смертельным ядом.

Несмотря на то, что любовь для поэта сопряжена с мученичеством, он не перестает благодарить судьбу за такой удел. В то же время бросается в глаза рефрен обреченности, повторяющийся между строк. Любовь для автора равносильна смертельному яду, то есть чувство – это бесповоротный и однозначный шаг в бездну. Женщина, как муза, проводит его аккурат до смертного одра. Средства художественной выразительности (тропы) Ронсара – это чаще всего эпитеты, которые указывают на возвышенный, чувственный слог позднего Возрождения.

Любя, кляну, дерзаю, но не смею,
Из пламени преображаюсь в лед,
Бегу назад, едва пройдя вперед,
И наслаждаюсь мукою своею.
Одно лишь горе бережно лелею,
Спешу во тьму, как только свет блеснет,
Насилья враг, терплю безмерный гнет,
Гоню любовь - и сам иду за нею.
Стремлюсь туда, где больше есть преград.
Любя свободу, больше плену рад,
Окончив путь, спешу начать сначала.
Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,
И все же невозможного хочу,-
Такой мне Парка жребий начертала.

Уникальная черта Пьера Ронсара — игра на противопоставлении, на контрастах любовного чувства. Антитезы рождают оксюморон, который выражает метания лирического героя в огне страстей. Интересно, что читателю не представлена сама героиня, о ее образе нет решительно никакого упоминания. Это особенность , характерной для того периода.

Простишься ты с воздушными дворцами,
Во гроб сойдешь, ославленный глупцами,
Не тронув суд небесный и земной».
Так предсказала нимфа мне мой жребий,
И молния, свидетельствуя в небе,
Пророчеством блеснул.

О сущности поэзии и о месте поэта в ней Ронсар писал с известной долей самоотречения во имя идеи. К своему незавидному жребию он относится с философским стоицизмом, а идея божьего предопределения и роли мученика искусства указывает на объективный идеализм воззрений автора.

Я бы хотел, быком огромным млея,
Красавицу коварно умыкнуть,
Когда ее на пышный луг свернуть
Говорят фиалки и лилеи.
Я бы хотел Нарциссом хоть на миг
В Кассандру, превращенную в родник,
Пылая от блаженства, погрузиться.

Новоявленный эротизм в поэзии является своеобразием авторского стиля поэта и его открытием. Робкие попытки метафоричного приближения к объекту желания преисполнены грации слога и легкости рифмы. Античные мотивы опять-таки очевидны.

Анализ «Книжки шалостей» Пьера Ронсара

«Книжка шалостей» — стихотворный сборник фривольного содержания. Игривые мотивы вплетаются в безупречную поэтическую форму. Он состоит из стихотворений среднего размера, повествующих о пикантных ситуациях из жизни лирического героя. Эротические истории разбиты по номерам.

Примером может послужить пятая шалость: Герой занимается любовью с девушкой под покровом ночи, но пес выдает любовников лаем, сбегаются дети, поднимается суматоха, мать бьет девушку за ее поведение, а любовник сетует на пса, что тот даже сонета недостоин.

Юмор и легкий слог произведения напоминают Пушкинский стиль. Легко читается, хорошо запоминается и, что называется, на злобу дня: такие ситуации знакомы каждому из нас. В отличие от многих пафосных и серьезных поэтических работ, «Книжка шалостей» сочетает в себе и художественность, и простоту, приземленность содержания. Необязательно писать о высоком и вечном, чтобы выразить себя и показать стихотворное мастерство. Как и Александр Пушкин, Пьер де Ронсар может обыграть в поэтическом слоге любое явление из повседневной жизни.

Ронсару удалось раскрепостить литературу, демократизировать ее, если можно так выразиться. Поэзия стала ближе к людям, ведь заговорила честно, открыто и понятно для народа. Пьер Ронсар стал голосом Нации даже не потому, что организовал новую поэтическую школу. Его главная заслуга в том, что он адаптировал элитарное творчество для широких масс, а поэтическое искусство обогатил новыми средствами выражения.

P.S. Если вам доведется вытянуть билет по творчеству Пьера де Ронсара, вспомните хотя бы школьные уроки, посвященные творчеству Пушкина, и перенесите их содержимое на французские реалии и французского автора.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Ю. Б. Виппер

ПОЭЗИЯ РОНСАРА

(Виппер Ю. Б. Творческие судьбы и история. (О западноевропейских литературахXVI - первой половины XIX века). - М., 1990. - С. 17-35)

Есть поэты и художники, творческая плодоносность которых столь безграничнав своем многообразии и спонтанном размахе, что уподобляет их как бы самой природе.К числу таких гигантов принадлежит и Пьер Ронсар (1524-1585). Во французскойпоэзии ему равен в этом отношении лишь один Гюго. Следует подчеркнуть, что представление о Ронсаре как о великом поэте, присущееего современникам, возродилось не так давно. В полемике с поэтами-гугенотамиРонсар бросил знаменитую формулу: "Вы все отпрыски моего величия!" По существуэто утверждение может быть отнесено и к поэтам - французским классицистам XVII-XVIIIвеков, и к поэтам-романтикам. Их творчество было бы невозможно без завоеванийРонсара. Однако сами духовные потомки Ронсара оказались не слишком благодарными.Особенно резко обошлись, как мы знаем, с замечательным ренессансным поэтом классицисты.Так нередко бывает. Ближайшие потомки, стремясь доказать свою оригинальность,не отдают должное зависимости от того, кому они по существу больше всего обязаны.Сначала от художественного наследия создателя "Гимнов" демонстративно отрексяклассицистический реформатор поэзии - Малерб. Позднее Буало, дав в "Поэтическомискусстве" суровую характеристику Ронсару, на длительное время предопределилоценку вождя Плеяды. Реабилитацию Ронсара начал ведущий критик французского романтизма Сент-Бёв,опубликовав в 1828 году исследование "Историческое и критическое обозрение французскойпоэзии и драматургии XVI века" и издав тогдаже том "Избранных стихотворений" ренессансного поэта. Однако реабилитация этабыла половинчатой. Ее, во-первых, сопровождали многочисленные оговорки. Во-вторых,Сент-Бёв принимал и популяризировал лишь тот аспект творчества Ронсара, которыйможно определить термином "анакреонтический". Ронсар в произведенном им отборепредстает прежде всего как изящный певец любви, вина, наслаждения природой идругих жизненных радостей. Такое одностороннее восприятие Ронсара, освященноеавторитетом Сент-Бёва, пустило довольно прочные корни, а за пределами Франциипродолжает давать о себе знать иногда и по сей день. Однако постепенно, со второйполовины XIX века, отчетливо обозначился процесс переоценки ценностей: началипривлекать внимание и приводить в восхищение все новые, все более обширные иглубокие пласты поэтического наследия Ронсара. Стали очевидными присущая емуэпическая мощь, значимость его философских стихов, его новаторский вклад в становлениефранцузской гражданственной поэзии, широкое лирическое дыхание его насыщенныхавтобиографическим началом посланий, речей и элегий. Примечательным оказалсяне только радужный оптимизм, преобладавший на ранних этапах литературной деятельности,но и захватывающий трагизм некоторых произведений, созданных в годы творческойзрелости и на склоне лет. Ронсар поражает нас неисчерпаемым богатством доступных ему тональностей, художественныхкрасок, поэтических масштабов, эмоциональных регистров. Он достигает одинаковойвыразительности и в небольших по объему лирических жанрах - оделеттах, песнях,эпиграммах, и в произведениях монументальных. Выражение поэтического размаха,отличающего художественный дар Ронсара, следует искать не столько в четырехзавершенных песнях "Франсиады", эпопеи, отмеченной печатью условности, сочинявшейсяпо велению рассудка, в известной мере в угоду вкусам королевского двора, скольков "Гимнах", "Поэмах", некоторых "Речах", в поэтических "Рассуждениях о бедствияхнашего времени". Тяготение к эпическому началу со всей очевидностью обозначилосьв творчестве Ронсара довольно рано, еще в пиндарических одах. Ярким примеромможет служить, скажем, знаменитая "Ода Мишелю Лопиталю". Выход в свет в 1552году этого внушительного по объему произведения (в нем 816 стихов), в которомРонсар воспел всепокоряющее могущество поэзии, стал выдающейся вехой в развитиифранцузской литературы. Конечно, движение художественной мысли поэта еще нелишено здесь тяжеловесности. Стремление копировать построение торжественнойхвалебной оды, какой она была разработана в совершенно иных жизненных условияхзамечательным древнегреческим лириком, влекло за собой неизбежно элементы условности,перегруженность "ученым" мифологическим материалом, нарочитую затрудненностьвитийственного слога. Все это вызывало непонимание у законодателей художественныхвкусов - придворных кругов. Их кумиром оставался Меллен де Сен-Желе, ученикМаро, мастер изящных и галантных импровизаций. Все же наиболее проницательныеумы были поражены грандиозностью художественного замысла поэта и невиданнойранее мощью, с которой этот замысел был осуществлен. Позднее "открытие" Ронсара во Франции отразилось и на его судьбе в России.Пушкин (во фрагменте статьи "О ничтожестве литературы русской") и Белинский(в статьях "Литературные мечтания", "О стихотворениях г. Баратынского", "Общеезначении слова "литература" и в ряде рецензий) сурово судили о Ронсаре и егосоратниках. Творчество Ронсара воспринималось Пушкиным и Белинским (отчастипод влиянием оценки, данной ему Лагарпом, автором "Лицея", и предшествующимитеоретиками классицизма во главе с Буало) как явление архаическое, представляющеесугубо исторический интерес. В дооктябрьский период Ронсара переводили в Россиимало. Подлинный расцвет интереса (переводческого, исследовательского, читательского)к творчеству великого ренессансного поэта наступил в нашей стране после Октябрьскойреволюции. Жизнь Ронсара отмечена ранним и резким переломом. Пьер де Ронсар был отпрыскомстаринного дворянского рода. Его отец, закаленный в сражениях боец, доверенноелицо Франциска I, предназначал сына к военной и дипломатической карьере. Двенадцатилетниммальчиком Ронсар был определен на должность при королевском дворе: пажом дофина.Состоя на королевской службе, будущий создатель "Гимнов" совершил затем путешествияв Шотландию, Германию и некоторые другие западноевропейские страны. Обозначившимсяперспективам положило, однако, конец тяжелое заболевание, результатом которогостала глухота. Казалось, что остается лишь один путь: получение церковного сана.В 1543 году юный Ронсар был подвергнут обряду пострижения, что, при соблюдениибезбрачия, позволяло надеяться на получение церковных бенефиций. Однако ужев это время начало определяться истинное призвание - поэзия. Став делом жизниПьера де Ронсара, она и принесла ему бессмертие. Чтобы лучше усвоить уроки античнойкультуры, Ронсар начал заниматься у известного знатока древности Дора, а потомпоступил под его руководством в коллеж Кокре, очаг будущей "Плеяды". Ронсар был одним из основоположников литературной школы или, вернее, литературноготечения, которое получило наименование "Плеяда". Своим творчеством Ронсар иего соратники (в первую очередь Дю Белле) утверждали представление о поэте какглашатае патриотических чувств, как о совести нации. Обосновав и действенноприменив принцип подражания древним и классическим достижениям Италии (преждевсего Петрарке), они вывели французскую поэзию на широкие просторы поэтическогоосмысления так называемых "вечных" тем, то есть тем общенационального и одновременномирового, общечеловеческого значения. Три главные цели преследовали создатели Плеяды, провозглашая принцип "подражаниядревним": возвысить литературу, многократно усилив в ней значение идеальногоначала, направленного на прославление того прекрасного, что заложено в человеческойнатуре; всемерно интеллектуализировать ее и, наконец, добиваться максимальногоэстетического совершенства, создавая произведения одухотворенные, гармоничные,насыщенные пластичными в своей выразительности образами. Творчество Ронсара- ярчайшее художественное воплощение этих устремлений. Опираясь на названные принципы, поэты Плеяды и осуществили в области поэзиирадикальную жанровую реформу. Они отбросили как несоответствующие своим эстетическимидеалам старые, восходящие к средневековью лирические жанры с так называемойфиксированной формой: баллады, королевские песни, лэ, вирелэ и дизены. Вместоэтих форм, мельчащих, как им представлялось, поэзию и сковывающих размах художественноговоображения, поэты Плеяды культивировали жанры, унаследованные от античной литературы- оду, элегию, эпиграмму, послание, эклогу. К ним они добавляли сонет, это,по словам Дю Белле, "столь же ученое, сколь и приятное итальянское изобретение". Ронсар был признанным главой художественного течения, завоевавшего ведущееместо во французской литературе третьей четверти XVI века. Это не вызывало сомненийу его современников. Об этом неоднократно горделиво заявлял и он сам. ИменноРонсар и изобрел метафору, призванную обозначить новую поэтическую школу: Плеяда- созвездие из семи звезд. Сам же он определял состав этого созвездия, времяот времени вычеркивая то или иное имя и внося вместо него другое. Конечно, у каждого из ведущих поэтов Плеяды, и в первую очередь у Дю Беллеи Жоделя, были свои достоинства, которыми они превосходили других. В целом жегегемония Ронсара была бесспорной. Он полнее и рельефнее, чем кто-либо из егосоратников, воспел то, что составляет очарование и своеобразие его времени. Поэзия великого ренессансного поэта в сильнейшей мере проникнута утверждающим,хвалебным началом. Как подчеркнул сам Ронсар в предисловии к первому изданиюсвоих "Од" (1550), "...истинная цель лирической поэзии заключается в том, чтобывоспевать как можно громогласнее того, кого он взялся прославлять". Основноепредназначение поэзии для главы Плеяды - прославлять и тем самым увековечиватьсилой художественного слова жизненные ценности, будь то подвиги историческихдеятелей, творения мыслителей и поэтов, прелести родной природы, полет собственноговдохновения или неотразимое очарование любимых женщин. Иногда в хвалебности поэзии Ронсара на первый план выступает искусственнаяидеализация действительности, ее условное возвышение и приукрашение. Подобныхчерт не лишены ранние пиндарические оды. Особеннно же показательны в этом отношениимногочисленные элегии, маскарады, эклоги, пасторали и картели, которые замечательныйпоэт вынужден был сочинять в 1560-х и в начале 1570-х годов в угоду своим покровителям,занимая в это время, в годы царствования Карла IX, положение официального поэтакоролевского двора. Но у этой хвалебности есть и другая, для нас наиболее ценнаяи по своей природе истинно ренессансная сторона. В пафосе восхваления, которымпроникнуты многие творения Ронсара, отражается присущее мироощущению поэта жизнелюбие,восхищение, вызываемое открытием бесконечной притягательности окружающего мира,упоение своей творческой способностью эстетически воссоздавать в нетленных формахвсе это волнующее многообразие. Ронсара выделяет далее мощь поэтического темперамента, бьющий через край лиризм,напор внутренней энергии, переполняющих его душу эмоций. Все это придает особуюнасыщенность и динамизм его произведениям. У Ронсара мы находим удивительноесочетание чувства эстетической гармонии, завершенности формы с тем, что можетбыть обозначено словом "безмерность" и что вытекало в первую очередь из представленияо поэте как витии, вдохновляемом неким "божественным исступлением". Эта безмерностьсказывалась и в отношении Ронсара к языку. Он стремился обогатить его любымисредствами: и заимствованиями из классических языков древности, и архаизмами,и провинциализмами, и многообразнейшими новообразованиями. Понятие языковойнормы, приобретающей такое существенное значение в XVII столетии, не тяготелонад Ронсаром и той языковой стихией, в которую он погружен и которую он сампорождал. Следствием этой "безмерности" и творческой щедрости была и относительнаянеравноценность художественной продукции (вместе с тем систематическая правка,которой Ронсар подвергал свои стихотворения в различных их переизданиях, наглядносвидетельствует о значении, которое он придавал их тщательнейшей шлифовке),и некоторая композиционная растянутость и перегруженность, ощутимая в отдельныхпроизведениях крупной формы. Все это были неизбежные издержки - оборотная сторонавыдающихся достоинств. Следы известной хаотичности, с которой мы временами сталкиваемсяв творчестве великого ренессансного поэта, - результат стремления охватить иотразить действительность, которая сама была преисполнена брожения, в которойвсе основные начала находились в стадии ломки, становления, борьбы. Насыщенность эмоционального содержания у Ронсара чрезвычайно ярко проявляетсяв ритме. Он бывает то более бурным, то более размеренным, но всегда бесконечноразнообразным по своей интонационной природе, по своей метрической структуре,и одновременно подчиненным каким-то общим законам стройности и гармонии. Ронсар,этот человек, рано начавший страдать от глухоты, один из музыкальнейших поэтовмировой литературы. Вообще сближение поэзии с музыкой было одним из важнейшихдостижений Плеяды, и Ронсара в первую очередь (как в смысле осуществления метрическойреформы, облегчавшей переложение стихов на музыку, - Ронсар вдохновлял крупнейшихкомпозиторов своего времени: Жоскена, Гудимеля, Орландо ди Лассо, - так и всмысле все более глубокого проникновения музыкального начала в самое поэзию). Заставив восторжествовать строфический принцип в лирической поэзии, Плеядачрезвычайно обогатила количество ритмических структур. Многообразие ритмическихформ в свою очередь заметно увеличивало выразительные возможности поэзии, насыщаяее более сложными и гибкими средствами художественного воплощения мыслей и чувств.Ронсар проявил поразительную изобретательность, тончайшее музыкальное чутьев создании строфических структур. Некоторые из них имели, безусловно, характерстихотворного эксперимента и не закрепились в поэтической практике. Однако многиеиз них стали затем классическими и вошли в золотой фонд французской поэзии.Так, например, именно Ронсар разработал структуру десятистрочной строфы, котораяпозднее была доведена до совершенства классицистом Малербом. С другой стороны,Ронсар разработал некоторые типы строф, которые нашли широкое применение в творчествепоэтов-романтиков, и прежде всего в романтической элегии. Такова, например,строфа, состоящая из четырех 12-сложных стихов, объединенных перекрестной рифмой. Вместе с тем особенное увлечение строфическим построением характерно именнодля первого периода творчества Ронсара, для времени его усиленной работы надосвоением оды. С середины 50-х годов намечаются определенные сдвиги. ВниманиеРонсара привлекают произведения типа поэмы или гимна, дающие широкий просторсвободному, не связанному строгими формальными ограничениями развертыванию философскихмедитаций, лирических исповедей. Эти произведения построены уже не на строфическомпринципе, а состоят из так называемых "vers suivis", то есть стихов, основанныхна последовательном чередовании парных рифм. Такой лирический принцип снижалроль чисто музыкальных эффектов, но давал больше простора для развития поэтическоймысли, придавал широкую амплитуду эмоциям. Безбрежность творчества Ронсара делает его труднообозримым. Выделим некоторыеиз его ведущих тем. Главный герой Ронсара - поэт, и ниспосланный ему волшебныйдар - поэзия. Одна из центральных проблем творчества Ронсара - место поэта вобществе. Очевидна связь этой проблематики с тем раскрепощением личностногоначала, которым отмечены общественная жизнь и культура Возрождения. Плеяда (ипрежде всего Ронсар) выдвинула новое по сравнению со своими предшественникамипредставление о личности поэта и об общественной роли поэзии. Образ поэта, возникающийв стихах Ронсара, отличает (например, по сравнению с Клеманом Маро) гораздоболее высоко развитое чувство собственного достоинства, как личного, так и профессионального;гордость выпавшей на его долю миссией вещателя истины и наставника людей. Силапоэзии в способности увековечивать. Осознание этого дает Ронсару право утверждать,что поэт более всемогущ, чем правители и полководцы. Даже тогда, когда Ронсарпросит у короля бенефиции, он говорит с монархом как равный с равным: в обменна доходные синекуры он предлагает бессмертие. Здесь сказывается типичное дляВозрождения осознание художником индивидуальной неповторимости и глубины своего"я", понимание того, как в современных условиях все обостряющейся борьбы занациональное объединение страны под эгидой монархии возрастает общественнаязначимость поэтического творчества. Такая концепция при всех верноподданнических чувствах Ронсара не могла, конечно,не приводить его временами к столкновению с правящими кругами. В этих кругахиначе представляли себе роль и назначение поэта, требуя от него покорности,угождения придворным вкусам, лести. Такого рода конфликт обостряется, например,у Ронсара в 1550-х годах, в канун религиозных войн. В его поэзии возникала ивыдвигалась на передний план та проблематика сложной взаимосвязи между осознавшейсвою суверенность личностью и абсолютистской государственностью, которая леглазатем - по-своему осмысленная - в основу крупнейших художественных созданийписателей-классицистов XVII века. Ронсар и тут стоял у истоков выдающихся достижений. Естественно, наибольших художественных успехов поэт достигал, когда, движимыйгуманистическими побуждениями, пытался как можно более откровенно и непосредственноотразить обуревавшие его сознание переживания. Поиски Ронсара развивались внескольких направлениях. Это, во-первых, поэтические утопии, вроде стихотворений "Блаженные острова"и "Оружие". В них своеобразно сочетается острая критика современной цивилизации,порождающей кровопролитные войны и отравленной ядом стяжательства, с попыткаминарисовать картину идеального общественного состояния, в котором простота иневинность нравов, обусловленная отсутствием собственнических инстинктов, соединялисьбы с завоеваниями духовного развития человечества. Это, во-вторых, насыщенные автобиографическими признаниями лирические исповеди-монологи.В них поэт стремился разобраться в своем "я", в волновавших его противоречивыхчувствах, осознавая своеобразие и сложность своего места в обществе (примеромможет служить преисполненная задушевности поэма "Речь к П. Леско", проникновеннаяхвала неодолимости художественного призвания). Уже с первых выпусков "Од" (1550)тема избранности поэта дополнялась у Ронсара темой его одиночества и невольнойотчужденности от окружения. Поэтическое творчество для Ронсара - это бурныйподъем человеческого духа, выход за рамки обыденной размеренности. Безумнаяодержимость - блаженство для поэта, но она неизбежно отдаляет его от толпы рядовыхлюдей. Поэт ищет уединения и только на лоне природы, наедине с самим собой,обретает просветленность духа, способность творить. Этот мотив одиночества поэта,предначертанного роком (он предвосхищает некоторые аспекты романтической концепциипоэзии), получает углубленное развитие в творчестве Ронсара 1550-х годов. Вэтот период в поэзии Ронсара возрастает элегическое начало. Менялись по сравнениюс одами и античные образцы - катализаторы вдохновения. На смену Пиндару, Анакреонту,Горацию выдвигались римские элегики во главе с Катуллом, Тибуллом, Проперциеми Овидием. Элегическая тема одиночества поэта постепенно решалась Ронсаром все болеесоциально заостренно, дополнялась гневными, временами смыкающимися с сатиройинвективами, разоблачающими господствующую среду. Именно эта среда и оказаласьисточником невзгод и страданий, выпадающих на долю поэта. Его жизненный идеалвсе отчетливее и резче противопоставляется теперь призрачному великолепию искрытым, но пагубным страстям, царящим в столице и при королевском дворе. Дворже этот - средоточие страны, стремящееся подчинить себе все и вся. Подобныенастроения с впечатляющей силой выявились, например, в "Речи к кардиналу деШатильон", написанной между 1557 и 1558 годами. Вот несколько отрывков из этогозамечательного произведения: Блажен, кто по полю идет своей дорогой, Не зрит сенаторов, одетых красной тогой, Не зрит ни королей, ни принцев, ни вельмож, Ни пышного двора, где только блеск и ложь. .................... Ступай же, кто не горд! Как нищий, как бродяга, Пади пред королем, вымаливая блага. А мне, свободному, стократно мне милей Невыпрошенный хлеб, простор моих полей... (Перевод В. Левика ) Своей же вершины только что очерченные тенденции достигают в "Речи противФортуны". Обе тематические линии, элегико-биографическая и общественно-критическая,здесь окончательно сливаются воедино. Вслед за Дю Белле, автором "Сожалений",и Ронсар приходит к убеждению, что судьба личности, воплощенной в образе лирическогогероя, неотделима от судеб окружающего общества. В "Речи против Фортуны" этамысль приобретает трагический оттенок. Королевский двор выступает и как очагнравственной развращенности, и как общественная сила, воздействия которой неизбежать. В этой этапной вещи воспроизведена трагическая ситуация, которая черезстолетие с лишним стала одним из ведущих мотивов драматургии Расина: душевныестрадания и метания личности, прикованной к правящей придворной среде и не способнойпорвать с ней. При этом Ронсар отражает эту ситуацию, не прибегая к помощи античныхреминисценций, без каких-либо иносказаний. Отмечая накопление драматическихэлементов в элегии-послании Ронсара и ее ярко выраженный сатирический аспект,не следует забывать ее чисто лирических достоинств. Удивляет эмоциональный накал,присущий поэме. Ронсару удается поддерживать этот накал на одном и том же неослабевающемуровне на протяжении произведения, насчитывающего более 400 строк! "Речь против Фортуны" - одна из кульминаций с точки зрения проникновения поэтав общественные противоречия окружающей действительности. Сравнение в этом планевыдерживает, пожалуй, лишь "Гимн золоту". Это произведение с трудом поддаетсяоднозначному истолкованию. Его характеризует показательная для ренессансногосознания амбивалентность, "двусмысленность", многоплановость, доходящая до степенипарадоксальности ирония - так диалектически сложно сплетены в ней апология оплодотворяющейсилы золота и нравственное осуждение его власти. Безоговорочно Ронсар отвергаетлишь две крайности: скопидомство и его антипод - бессмысленное расточительство.Не случайно в связи с "Гимном золоту" вспоминают об Эразме и его "Похвальномслове Глупости", где также панегирик нерасторжимо связан с осмеянием. Будучи некоей вершиной, "Речь против Фортуны" вместе с тем - веха, завершающаясущественный этап творческой эволюции поэта. С 60-х годов начинается ее новаястадия. Решающими факторами, предопределяющими на длительный срок направлениехудожественной деятельности поэта, оказываются разгул религиозных войн и восшествиена престол Карла IX. Когда религиозные войны разразились, поэт решительно стална сторону католического лагеря и королевской власти. Он сам подробнейшим образомобосновал занятую им позицию в стихотворном цикле "Рассуждения о бедствиях нашеговремени". Ронсар руководствовался побуждениями патриотического характера. Поэтсчитал, что только верность католической церкви (при всех ее пороках, в которыхона погрязла и которые он бичевал, призывая к их искоренению) и монаршему дворупозволит сохранить национальную целостность страны, спасти Францию от распадаи разгрома иноземными силами, и прежде всего могущественной империей Габсбургов.Поэт непосредственно вторгался теперь в сферу политической борьбы, становилсяобщественным трибуном и тем самым закладывал основы гражданственной поэзии,прокладывая путь Агриппе д"Обинье, автору "Трагических поэм", выступая далекимпредшественником Барбье, создателя "Ямбов", Гюго, творца "Возмездий". Конечно,"Рассуждения" Ронсара находятся лишь у истоков традиции гражданственной поэзии.Характерным примером в этом отношении может служить пространное "Предупреждениенароду Франции". Поэтическая риторика здесь прорывается лишь вспышками. Преобладаетже более рассудочная и тяжеловесная риторика, дидактическая. Отсюда и отсутствиеединства эмоционально-поэтической тональности. Применяемые средства еще оченьпестры, разнородны. Их сочетание иногда механистично. Жанр еще только складывается;в поисках максимальной убедительности поэт испробует самые различные пути иподступы. Яростная публицистика, памфлетностъ, сатирические портреты гугенотов,мифологический вымысел (змей, вселяющийся в Лютера), чередование навеянных античностьюи библейских образов, классические приемы риторики, лирические отступления -все это громоздится друг на друга. Но нагромождение это одновременно создаети впечатление бурного потока, свергающего все преграды. Следует также иметьв виду, что страстность гражданственной поэзии Ронсара нарастала, а умозрительностьи суховатость шли на убыль в ходе ожесточенной борьбы и по мере того, как оскорбления,наносимые поэту идеологами протестантского лагеря, все острее задевали его личнои побуждали все глубже погружаться в междоусобицу, расколовшую страну. Через все творчество Ронсара, от первых опытов и до последних дней, проходиттема всесилия времени, его неумолимого и разрушительного бега. Вместе с темрешение этой темы поэтом неоднозначно. Здесь обозначаются знаменательные оттенки.В чисто эпикурейском ключе тема быстротечности времени и мимолетности счастьявоплощена Ронсаром в его анакреонтических стихах (например, в "Оделеттах Коридону").Печальные мысли о неумолимости грядущего конца отодвигаются упоением сегодняшнимднем. Чем меньше времени уделено человеку для удовольствий, тем решительнеенадо пользоваться этими возможностями, ища забвения в вине и любви, наслаждаяськрасотой, даруемой молодостью и природой. Иные мотивы звучат в пиндарическиходах. Одна из ведущих тем - победа над временем и смертью, забвением. Эта истинноренессансная тема показательна для творчества Плеяды в целом. Сходные идейныемотивы звучат, например, в "Древностях Рима" Дю Белле. В своих горацианскиходах Ронсар также прославляет победу человеческого духа над сокрушительной силойвремени. В пиндарических одах эта тема реализовалась в героическом плане: какторжественное воспевание подвигов и бессмертия, даруемого поэтам. В горацианскиходах она предстает в более интимном, личном, психологически углубленном виде:как победа, даруемая человеку в результате внутренней борьбы, одерживаемой надсамим собой, а тем самым и над властью обстоятельств. Постепенно художественное преломление темы времени все сильнее проникаетсяу Ронсара трагическими мотивами и одновременно уходит своими корнями в философскивсе более широкое и диалектически сложное восприятие жизни. Впервые эта концепциявозникает в заключении к "Гимну Смерти". Этот гимн - произведение противоречивое.Оно пронизано пессимистическими и сумрачными настроениями. Однако в самом концегимна тема скоротечности и бренности живого получает принципиально иное, глубокоренессансное и жизнеутверждающее истолкование. Всемогущей Смерти противопоставляетсяне менее всесильная Венера. Она воплощает в себе принципы плодоносности, обновленияи размножения. Все, что Смерть уничтожает, Венера восстанавливает. Преходящейоказывается форма, материя же сама по себе неразрушима. Таким образом, в "Гимне Смерти" впервые возникает мысль, которая не раз будетзвучать у позднего Ронсара (например, в элегии "Против лесорубов Гастинскоголеса"; к этому произведению мы еще обратимся, говоря о теме природы в творчествеРонсара) и которая весьма существенна для понимания глубинных тенденций, питающихфилософские воззрения Ронсара после 1560 года (для нас здесь важнее всего мыслио непрерывности развития, о преемственности всего живого, о том, что если отдельныйиндивидуум "эфемерен, то природа вечна", вытекающие отсюда надежды на будущее).В свете подобной стихийно-материалистической и диалектической концепции по-новомутрактуется и проблема времени, скоротечности и бренности жизни. Поэт утверждает,что бренность земного - это не только бедствие, но и основа жизни и постоянногообновления. Текучесть времени оказывается не только злом, но и предпосылкойразвития, а тем самым стимулом для приятия действительности и обретения внутреннейгармонии. Трагический гуманизм позднего Ронсара представляет собой не отречениеот ренессансных идеалов, а их дальнейшее углубление. Патетическим примером тому служат и последние стихи поэта, сочиненные им насмертном ложе. Даже стихи, в которых Ронсар выражал отвращение и ужас, охватывавшиеего перед лицом смерти (например, сонет "Я высох до костей. К порогу тьмы ихлада...") , проникнуты духом стоическогоприятия неумолимого закона бытия. Еще примечательнее сонет "Пора оставить доми дерева в садах..." . Читая эти стихи, мыне чувствуем барочного смятения, капитуляции перед смертью. Наоборот, поражаетумиротворенность духа, с которой поэт идет навстречу концу. Он не превратитсявновь в ничто. Дух его, то есть созданное им, будет жить вечно. С особеннойже осязаемой наглядностью торжество духа над разрушением выявляется в этих стихах,продиктованных умирающим, в их безупречной музыкальной чеканности, в их пластическомсовершенстве. Обреченный на смерть находит силы сам воздвигнуть себе памятникнепреходящей красоты. Одно из центральных мест в творчестве Ронсара занимает тема природы. Ронсарсближает природу с человеком как два родственных, находящихся в нерасторжимомединстве начала. Уже в первых четырех книгах "Од" все принадлежащее миру природы,будь то ручьи и реки, растения, птицы, животные или леса, выступает у Ронсарасогретое теплом симпатии и чувством внутренней близости. Одной из основных формвоплощения этой симпатии становится стремление одухотворить явления природы.Осуществлению этой цели и служит мифологическая образность, почерпнутая в античномлитературном наследии. Существенна та органичность, с которой образцы, вдохновлявшиеРонсара, возрождаются в перевоплощенном виде в художественной ткани его произведений. Важную роль играли в этой связи попытки Ронсара конкретизировать и индивидуализироватьпейзаж. Конечно, и в таких стихотворениях, как "Ручью Беллери", "Хвала Вандомскомукраю", "Гастинскому лесу", "Реке Луар" (речь идет о притоке Луары), Ронсар следовалантичным моделям: Горацию в первую очередь, а затем Вергилию. Поэтому у воспеваемыхфранцузским лириком мест, как правило, существуют античные параллели (ручьюБеллери соответствует у Горация источник Бандузия, речке Брэ - быстрый Аниои т. д.). Это не значит, однако, что описания у Ронсара условны и что он офранцуживаллишь одни географические названия. Мы обнаруживаем у вождя Плеяды немало достоверныхштрихов. Они воспроизводят неповторимые приметы мест, столь хорошо знакомыхи близких сердцу поэта - дворянина по происхождению, любителя и великолепногознатока сельской жизни. Таковы, например, окаймляющие ручей Беллери зеленыеивы, располагаясь в тени которых поэт сочиняет стихи: В тебя глядеть могу часами, - Стихи теснятся а душу сами, И шепчет в них твоя струя, В них шелест ив твоих зеленых. (Перевод В. Левика ) Особенно много таких штрихов в оде "Хвала Вандомскому краю". Природа для Ронсара- неотъемлемая часть пройденного поэтом пути. Другой существенный фактор, делающийдля Ронсара природу достоянием внутреннего мира поэта, - патриотическое чувство.Представление о Франции зримо воплощено в поэзии Ронсара прежде всего в образахродного Вандомуа. Прославить своим творчеством Францию означает для него запечатлетьна века имена и облик унаследованного от предков замка Пуассоньер, Зеленогоострова на стыке Луара и Брэ, Гастинского леса, ключа Беллери. Но тема природы приобретает у Ронсара и более всеобъемлющее философское звучание.В некоторых "Гимнах" и "Поэмах" природа предстает как неисчерпаемый и божественныйисточник энергии и стимулов поведения всего живого, как хранительница закономерностейи тайн, разгадать которые человек стремится, пытаясь познать самого себя. Ураннего Ронсара с его радужным жизнелюбием господствуют мотивы созвучия природыи человека, их органического единства. Зрелый и поздний Ронсар все чаще обращаетсяк природе, чтобы воплотить трагический разлад между ренессансными представлениямии действительностью, в которой торжествуют враждебные этим представлениям начала. Уже в "Гимнах", созданных в 50-х годах, многозначительно возникают характерныедля литературы позднего Возрождения мотивы: воспроизведение острого контрастамежду строгой упорядоченностью и величественной гармонией, царящими в космосе,и разладом, смятением, хаосом, раздирающими существование человека. У человекаоказывается своя, совершенно особая, многострадальная судьба, чуждая законам,навсегда определившим существование космоса. Эта мысль поэтически особенно выпукловыражена и заключительных стихах "Гимна светилам". Более приглушенно она звучити в "Гимне Вечности". Гимн этот (он представляет собой значительно расширеннуюи художественно усовершенствованную переработку одноименного стихотворения неолатинскогопоэта Марулла) принадлежит к наиболее поэтичным и насыщенным лиризмом произведениямцикла. Из более поздних стихотворенией, воспроизводящих в трагическом ключе взаимоотношениячеловека с природой, выделяется элегия "Против лесорубов Гастинского леса" (созданная,по-видимому, в середине или в конце 70-х годов и опубликованная поэтом лишьв 1584 году). Гастинский лес в восприятии Ронсара - воплощение той вольно произрастающей,не тронутой цивилизацией природы, которая для ренессансного поэта была всегдасимволом человеческой свободы, отблеском "золотого века" человечества. Звонтопоров, рубящих Гастинский лес, возвещает приближение конца целой эпохи - Ренессанса.Но, проклиная тех враждебных красоте, жадных и черствых людей, которые губятдорогие сердцу поэта идеалы, Ронсар сохраняет просветленный взгляд на жизнь.Гибель Гастинского леса, будучи для него и для людей его поколения предзнаменованиемнеумолимо надвигающихся утрат и страданий, предстает вместе с тем его взгляду,обращенному в будущее, как одно из ряда звеньев в бесконечной и единой цепикатастрофических и одновременно закономерных превращений, которые в своей совокупностии составляют историю человечества. Итак, мы встречаем здесь ту же философскуюконцепцию, которую Ронсар развертывает и на заключительном этапе творческогопути в стихотворениях, посвященных всесилию времени и смерти: О прав, стократно прав философ и поэт, Что к смерти иль концу все сущее стремится, Чтоб форму утерять иль в новой возродиться. .................... Бессмертно вещество, одни лишь формы тленны... (Перевод В. Левика ) Ронсар был великим любовным поэтом. Он воспел в своих стихах многих женщин.Три из них завоевали наибольшую известность; Кассандра, Мария и Елена. Образвозлюбленной у Ронсара прежде всего воплощение идеала поэта, его представленийо красоте и совершенстве. Конечно, в основе стихотворных циклов, посвященныхтрем воспетым Ронсаром женщинам, лежит каждый раз реальное чувство к реальному,а не вымышленному лицу. Интенсивность этого чувства недооценивать не следует.В 1569 году, когда Ронсар после долгих лет разлуки встретился с женщиной, озарившейего молодость, он написал поэму "К Кассандре". Читая ее, мы верим Ронсару, чтосознание его навсегда сохранило нетронутым облик преисполненной "детского обаяния"девушки - такой, какой она пленила поэта в весеннюю пору его жизни. Все же любовное чувство, испытанное поэтом, служит ему прежде всего могучимтолчком для полета фантазии, играя роль некоего катализатора, накапливающеговокруг себя и приводящего в движение различные влечения и вожделения, а зачастуюи переживания, порожденные иными лицами. Попытки восстановить на основе трехупомянутых циклов подробную биографическую канву пережитых Ронсаром любовныхроманов обречены на неудачу. Так, например, не следует, как это иногда делалось, рассматривать "Первуюкнигу любви", посвященную Кассандре, как своего рода поэтический дневник, будтобы непосредственно воспроизводящий перипетии любовного романа, пережитого Ронсаром.В последнее время преобладает мнение, согласно которому этот цикл любовных стихотворенийбыл создан по преимуществу в 1551-1552 годах, то есть через пять-шесть лет послезнакомства поэта с Кассандрой Сальвиати и через четыре года или через пять летпосле того, как она вышла замуж за сеньора де Пре. А это существенно меняети угол зрения, под которым надо рассматривать творческое своеобразие сборника.Образ Кассандры возникает на страницах "Первой книги любви" прежде всего сквозьдымку воспоминаний, в ореоле эмоций, как бы восстанавливаемых ретроспективноили пробужденных мечтами. Это относится, например, к эротическим мотивам, временамибурно прорывающимся в содержании сборника. Чувственные наслаждения, изображенныеРонсаром, не могли быть подарены ему Кассандрой. Это исключалось характеромих взаимоотношений. Наконец, поэт связывал с образом Кассандры и разработку тем по своему происхождениюлитературных, книжных. Ронсар меньше других поэтов Плеяды обращался в качествеобразца для подражания к современным ему итальянским петраркистам и к вычурнымстрамботтистам XV века, предпочитая искать опору в классических традициях Бембои Ариосто, а превыше всего ценя самого Петрарку. Ронсар, автор "Первой книгилюбви", отличается от своих соратников наибольшей независимостью по отношениюк иноземным источникам. С другой стороны, можно говорить о внутренней перекличкемежду "Первой книгой любви" и творчеством художественной школы Фонтенбло, котораягосподствовала в середине XVI века в изобразительном искусстве Франции (к нейпримыкали, помимо ряда итальянских мастеров во главе с Приматиччо и Челлини,выдающиеся французские скульпторы Гужон и Пилон). Эта перекличка выражаетсяпрежде всего в изысканности и утонченности, которые отличают женские образы"Первой книги любви" и с которыми реальные жизненные впечатления стилизуютсяи переводятся в сознательно приподнятый мифологический план (примером можетслужить известный сонет "О если бы, сверкая желтизной..." ). Во "Второй книге любви" заметно меняется образ возлюбленной и стилистическаятональность цикла. Главной героиней становится Мария, простая крестьянская девушкаиз Бургейля. Ее образ лишен аристократической изощренности; он теплее, проще,доступнее облика Кассандры. Мария для Ронсара - воплощение той чистой и естественнойкрасоты нравов, которые присущи человеку, растущему на лоне природы. Образ Мариичаще всего ассоциируется поэтом с весной, утром, рассветом, изображается нафоне цветущей природы. В произведениях, посвященных более земной, чем Кассандра,фигуре Марии, вырастает роль реальной действительности как источника поэтическихэмоций. Эта действительность, во всей своей бытовой непритязательности, иногдав произведениях, воспевающих Марию, целиком определяет атмосферу отдельных стихотворений(достаточно вспомнить в этой связи хотя бы знаменитое "Веретено"). Отход Ронсара во "Второй книге любви" от платонического и петраркистскогообожествления женщины влечет за собой и принципиальные изменения в его стилистическихпоисках. Ронсар обращается теперь к разработке стиля, который сам определяеткак "низкий". Важнейшим эстетическим критерием теперь становится для поэта естественностьчувств, прозрачная ясность, грациозность и доступность в их художественном воплощении.Снижение стиля ведет Ронсара к сближению поэтического языка с разговорной речью,к ослаблению образной перегруженности слога, его большей прозрачности. Цикл, посвященный Марии, - это также стихи о любовном влечении, не находящемотзвука. Но чувства, воспетые в стихах, обращенных к Марии, - это не похожаяна одержимость страсть, вызванная Кассандрой, а скорее щемящая сердце влюбленность.В художественной структуре стихов о Марии преобладает не стремительный ритм,как в "Первой книге любви", а тяготение к плавности и соразмерности. "Втораякнига любви" проникнута мировосприятием, в котором гармонически уравновешиваютсямеланхолическая грусть и просветленная умиротворенность, горечь, вызываемаяжизненными неудачами, и упоение радостями бытия, непосредственность в выраженииэмоций, и склонность к рефлексии. Перед нами еще один отблеск идеалов высокогоВозрождения. Этим отблеском освещен и последний сборник любовных стихотворений Ронсара- его "Сонеты к Елене" (1578). Конечно, здесь немало следов неопетраркизма,маньеристической изощренности, привнесенной соперничеством с новым кумиром придворныхкругов Депортом. Образ возлюбленной вновь обретает аристократическую утонченность.Но в основе его - то преисполненное внутренней гармонии, уверенное в себе достоинство,которое составляет важную черту ренессансного идеала красоты. К тому же возвышеннаяидеализация, с одной стороны, и психологическая достоверность - с другой, переплетаютсяв "Сонетах к Елене". Подлинная Елена де Сюржер была довольно надменной и капризнойдамой. Она сетовала по поводу того, что Ронсар компрометирует ее репутацию своимилюбовными излияниями, и это приводило поэта в бешенство. Отзвуки этих обид слышныв сборнике. Поэт нередко жалуется на чрезмерную зависимость Елены от предрассудковпридворной среды. Один из них он видит в приверженности Елены к платонизму -учению, которое своей идеалистической устремленностью вызывало все большее раздражениепоэта и которое он критиковал, противопоставляя ему материалистическое видениемира. Образ Елены более осязаем и индивидуализирован, чем образ Марии и Кассандры.Мы видим очертания внешнего облика Елены, ритм ее движений в танце во времяослепительного бала, слышим интонации ее речи, получаем представление о ее внутреннеммире. Овеян духом Ренессанса и образ самого стареющего поэта. Несмотря на приближающуюсястарость, он по-прежнему упоен чувственной красотой мира, склонен предаватьсявлечению страстей и жажде наслаждений, верит во всесилие своего поэтическогодара. Но одновременно, и в радостях, и в страданиях, он сохраняет мудрое самообладание,представление об относительности вещей, безупречное чувство меры. И через "Сонетык Елене" проходит типичная для Ронсара-лирика тема неудовлетворенного любовногочувства. Но как далека просветленная сдержанность в решении этой темы несчастнойлюбви у позднего Ронсара от того бешеного неистового надрыва, который неудержимымвихрем проносится сквозь стихи Агриппы д"Обинье, объединенные в сборник "Весна".Но д"Обинье - это уже представитель другой эпохи, другого художественного мироощущения,а именно стиля барокко. Барочные веяния коснулись и Ронсара. У него есть произведения, в которых этивеяния выражены очень отчетливо. Такова, например, поэма "Стихи, прочитанныев театре после окончания комедийного представления в Фонтенбло". Эта поэма пронизанатемами и образами, типичными для литературы барокко. Жизнь уподобляется театру.Люди играют роли, отведенные им слепой Фортуной. Повсюду царят видимость, обман,мираж. Жизнь сравнивается со сновидением, с клубами дыма, которые развеиваютсядуновением ветра, с волнами, разбивающимися одна о другую. Правда, в заключительныхстроках Ронсар признает существование людей, которые не дают затянуть себя губительнымжитейским водоворотом и сохраняют верность естественным наклонностям, велениямприроды. То же можно сказать и о нем самом. Несмотря на трагические жизненные коллизии,свидетелем и участником которых ему довелось быть, изменяясь и развиваясь, Ронсарпродолжал оставаться и в пору заката Возрождения глашатаем ренессансных устремлений.На протяжении своего творческого пути он воплощал эти устремления в совершенныхпоэтических формах, показательных для своеобразия национального художественногогения Франции. Более того, своим творчеством он в сильнейшей мере способствовалкристаллизации этого своеобразия. Ронсар был и остается одним из величайшихпоэтов в истории европейской литературы.

Примечания

1. Sainte-Beuve. Tableau historiqueet critique de la Poésie française et du Théatre fran¸caisay XVIe siecle. P., 1828.

2. "Je n"ay plus que les os, un Squeletteje semble..."

3. "Il faut laisser maisons et vergerset jardins..."

4. "На, je voudroy richement jaunissant..."

Быть может, что иной читатель удивится
Предмету этих строк, подумав свысока,
Что воспевать любовь - не дело старика.
Увы, и под золой живет огня крупица.

Зеленый сук в печи не сразу разгорится,
Зато надежен жар сухого чурбака.
Луне всегда к лицу седые облака,
И юная заря Тифона не стыдится.

Пусть к добродетели склоняет нас Платон -
Фальшивой мудростью меня не проведете.
О нет, я - не Икар, не дерзкий Фаэтон,

Я не стремлюсь в зенит, забыв о смертной плоти;
Но, и снегами лет ничуть не охлажден,
Пылаю и тону по собственной охоте.

Чтобы цвести в веках той дружбе совершенной -
Любви, что к юной вам питал Ронсар седой,
Чей разум потрясен был вашей красотой,
Чей был свободный дух покорен вам, надменной,

Чтобы из рода в род и до конца вселенной
Запомнил мир, что вы повелевали мной,
Что кровь и жизнь моя служили вам одной,
Я ныне приношу вам этот лавр нетленный,

Пребудет сотни лет листва его ярка, -
Все добродетели воспев в одной Елене,
Поэта верного всесильная рука

Вас сохранит живой для тысяч поколений,
Вам, как Лауре, жить и восхищать века,
Покуда чтут сердца живущий в слове гений.

Сажаю в честь твою я дерево Цибелы,
Сосну, чтоб о тебе все знали времена;
Любовно вырезал я наши имена,
И вырастет с корой их очерк огрубелый.

Вы, населившие родные мне пределы,
Луара резвый хор, вы, Фавнов племена!
Заботой вашею пусть вырастет сосна,
И летом и зимой пусть ветви будут целы.

Пастух, ты пригонять сюда свой будешь скот,
С тростинкой напевать эклогу в этой сени;
Дощечку на сосну ты вешай каждый год, -

Прохожий да прочтет мою любовь и пени,
И вместе с молоком ягненка кровь прольет,
Сказав, "Сосна свята. То память о Елене".

Кассандра и Мари, пора расстаться с вами!
Красавицы, мой срок я отслужил для вас.
Одна жива, другой был дан лишь краткий час -
Оплакана землей, любима небесами.

В апреле жизни, пьян любовными мечтами,
Я сердце отдал вам, но горд был ваш отказ,
Я горестной мольбой вам докучал не раз,
Но Парка ткет мой век небрежными перстами.

Под осень дней моих, еще не исцелен,
Рожденный влюбчивым, я, как весной, влюблен.
И жизнь моя течет в печали неизменной,

И хоть давно пора мне сбросить панцирь мой,
Амур меня бичом, как прежде, гонит в бой -
Брать гордый Илион, чтоб овладеть Еленой.

Как ты силен, Амур, коварный чародей!
И как ты слаб и слеп, мой разум омраченный!
Нет, ты не сможешь стать надежной обороной
Для сердца глупого и седины моей, -

Вся Философия не пригодится ей.
Лишь ты поможешь мне, веселый сын Тионы:
Приди, Нисейский бог, приди, дважды рожденный,
И в чашу мне свое противоядье влей.

С бессмертным смертному тягаться - жребий трудный,
Но против колдовства есть, к счастью, колдовство;
И если за меня смиритель Ганга чудный,

Тогда беги, Амур, от взора моего!
Рассудком воевать с любовью - безрассудно.
Чтоб сладить с божеством, потребно божество.

Комар, свирепый гном, крылатый кровосос
С писклявым голоском и с мордою слоновьей,
Прошу, не уязвляй ту, что язвит любовью, -
Пусть дремлет Госпожа во власти сладких грез.

Но если алчешь ты добычи, словно пес,
Стремясь насытиться ее бесценной кровью,
Вот кровь моя взамен, кусайся на здоровье,
Я эту боль снесу - я горше муки снес.

А впрочем, нет, Комар, лети к моей тиранке
И каплю мне достань из незаметной ранки -
Попробовать на вкус, что у нее в крови.

Ах, если бы я мог сам под покровом ночи
Влететь к ней комаром и впиться прямо в очи,
Чтобы не смела впредь не замечать любви!

К индийскому купцу, что вынет из тюка
Душистую смолу, запястья, ожерелья,
Сходить и не купить заморского изделья, -
Как без охапки роз уйти из цветника,

Иль, уст не увлажнив, стоять у родника,
Что солнечной струей бежит из подземелья,
Иль в круг прелестных дам проникнуть без веселья,
Не ощущая стрел крылатого божка.

К чему самообман? Глупец - и тот рассудит:
Жжет пламя нашу плоть, а лед нам тело студит.
Жаровни, может быть, Амуру не раздуть,

Но берегись его: свой факел взяв опасный,
Тебе, Любовь моя, столь юной и прекрасной,
Хоть искру заронить он изловчится в грудь!

Оставь меня, Амур, дай малость передышки;
Поверь, желанья нет опять идти в твой класс,
Где разум я сгубил и силы порастряс,
Где муки адовы узнал не понаслышке.

Напрасно доверял я лживому мальчишке,
Который жизни цвет тайком крадет у нас,
То ласкою маня, то нежным блеском глаз, -
С истерзанной душой играя в кошки-мышки.

Его питает кровь горячих юных жил,
Безделье пестует и сумасшедший пыл
Нескромных снов любви. Все это мне знакомо;

Я пленником бывал Кассандры и Мари,
Теперь другая страсть мне говорит: "Гори!"
И вспыхиваю я, как старая солома.

Превозносить любовь - занятье для глупца,
Но трудно совладать с певцом полубезумным,
Хотя в безверья век ни тяжбам хитроумным,
Ни разрушительным сраженьям нет конца.

Амур - исчадье зла! Я сед и спал с лица.
С повязкой на глазах, мальчишкой полоумным
Он делает меня, что мужем был разумным,
Но жалким слепком стал с коварного юнца.

Неужто, увидав с чужим гербом знамена
В родном краю - под власть Амурова закона
Я, к своему стыду, беспечно подпаду?

Нет! Поспешу в Париж - искать в нем правосудья!
У Муз, - у старых ведьм, - не соглашусь отнюдь я
На побегушках быть, ходить на поводу!

Я вами побежден! Коленопреклоненный,
Дарю вам этот плющ. Он, узел за узлом,
Кольцом в кольцо, зажал, обвил деревья, дом,
Прильнул, обняв карниз, опутав ствол плененный.

Вам должен этот плющ по праву быть короной, -
О, если б каждый миг вот так же - ночью, днем,
Колонну дивную, стократно всю кругом
Я мог вас обвивать, любовник исступленный!

Придет ли сладкий час, когда в укромный грот
Сквозь зелень брызнет к нам Аврора золотая,
И птицы запоют, и вспыхнет небосвод.

И разбужу я вас под звонкий щебет мая,
Целуя жадно ваш полураскрытый рот,
От лилий и от роз руки не отнимая.

He вечен красоты венок благоуханный!
Ты, время упустив, ей втуне дашь пропасть!
Но если у тебя очарованья часть
Осталась - раздели с друзьями дар желанный.

Киприда, я кляну твой нрав непостоянный.
Зачем тобой, как раб, я отдан был во власть
Мучительнице той, что надо мною всласть
Натешилась, пока не пал я, бездыханный.

Мятущихся валов тебе покорна дурь.
Дитя пучины, - мне пошлешь ты много бурь!
Какого ждать еще блаженства, Киферея?

Раскатов громовых и языков огня
Ты припасла, жена Вулкана, для меня.
Страстей, ножей и стрел - любовница Арея.

Разбойнице служу, ее галерный раб. Вы будете сучить и прясть в вечерний час, -
Пропев мои стихи, Вы скажете, дивясь:
"Я в юности была прославлена Ронсаром!"