Толстой детство полное содержание по главам читать. Главные герои и их характеристика в повести «Детство» (Л. Толстой)

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Лев Николаевич Толстой

УЧИТЕЛЬ КАРЛ ИВАНЫЧ

12 августа 18…, ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра – Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой – из сахарной бумаги на палке – по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову. Я высунул нос из-под одеяла, остановил рукою образок, который продолжал качаться, скинул убитую муху на пол и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча. Он же, в пестром ваточном халате, подпоясанном поясом из той же материи, в красной вязаной ермолке с кисточкой и в мягких козловых сапогах, продолжал ходить около стен, прицеливаться и хлопать.

«Положим, – думал я, – я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он не бьет мух около Володи ной постели? вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, – прошептал я, – как бы мне делать неприятности. Он очень хорошо видит, что разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто не замечает… противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка – какие противные!»

В то время как я таким образом мысленно выражал свою досаду на Карла Иваныча, он подошел к своей кровати, взглянул на часы, которые висели над нею в шитом бисерном башмачке, повесил хлопушку на гвоздик и, как заметно было, в самом приятном расположении духа повернулся к нам.

– Auf, Kinder, auf!.. s"ist Zeit. Die Mutter ust schon im Saal , – крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. – Nun, nun, Faulenzer! – говорил он.

Как я ни боялся щекотки, я не вскочил с постели и не отвечал ему, а только глубже запрятал голову под подушки, изо всех сил брыкал ногами и употреблял все старания удержаться от смеха.

«Какой он добрый и как нас любит, а я мог так дурно о нем подумать!»

Мне было досадно и на самого себя и на Карла Иваныча, хотелось смеяться и хотелось плакать: нервы были расстроены.

– Ach, lassen sie , Карл Иваныч! – закричал я со слезами на глазах, высовывая голову из-под подушек.

Карл Иваныч удивился, оставил в покое мои подошвы и с беспокойством стал спрашивать меня: о чем я? не видел ли я чего дурного во сне?.. Его доброе немецкое лицо, участие, с которым он старался угадать причину моих слез, заставляли их течь еще обильнее: мне было совестно, и я не понимал, как за минуту перед тем я мог не любить Карла Иваныча и находить противными его халат, шапочку и кисточку; теперь, напротив, все это казалось мне чрезвычайно милым, и даже кисточка казалась явным доказательством его доброты. Я сказал ему, что плачу оттого, что видел дурной сон, – будто maman умерла и ее несут хоронить. Все это я выдумал, потому что решительно не помнил, что мне снилось в эту ночь; но когда Карл Иваныч, тронутый моим рассказом, стал утешать и успокаивать меня, мне казалось, что я точно видел этот страшный сон, и слезы полились уже от другой причины.

Когда Карл Иваныч оставил меня и я, приподнявшись на постели, стал натягивать чулки на свои маленькие ноги, слезы немного унялись, но мрачные мысли о выдуманном сне не оставляли меня. Вошел дядька Николай – маленький, чистенький человечек, всегда серьезный, аккуратный, почтительный и большой приятель Карла Иваныча. Он нес наши платья и обувь. Володе сапоги, а мне покуда еще несносные башмаки с бантиками. При нем мне было бы совестно плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая Марью Ивановну (гувернантку сестры), так весело и звучно смеялся, стоя над умывальником, что даже серьезный Николай, с полотенцем на плече, с мылом в одной руке и с рукомойником в другой, улыбаясь, говорил:

– Будет вам, Владимир Петрович, извольте умываться.

Я совсем развеселился.

– Sind sie bald fertig? – послышался из классной голос Карла Иваныча.

Голос его был строг и не имел уже того выражения доброты, которое тронуло меня до слез. В классной Карл Иваныч был совсем другой человек: он был наставник. Я живо оделся, умылся и, еще с щеткой в руке приглаживая мокрые волосы, явился на его зов.

Карл Иваныч, с очками на носу и книгой в руке, сидел на своем обычном месте, между дверью и окошком. Налево от двери были две полочки: одна – наша, детская, другая – Карла Иваныча, собственная . На нашей были всех сортов книги – учебные и неучебные: одни стояли, другие лежали. Только два больших тома «Histoire des voyages» , в красных переплетах, чинно упирались в стену; а потом пошли длинные, толстые, большие и маленькие книги, – корочки без книг и книги без корочек; все туда же, бывало, нажмешь и всунешь, когда прикажут перед рекреацией привести в порядок библиотеку, как громко называл Карл Иваныч эту полочку. Коллекция книг на собственной если не была так велика, как на нашей, то была еще разнообразнее. Я помню из них три: немецкую брошюру об унавоживании огородов под капусту – без переплета, один том истории Семилетней войны – в пергаменте, прожженном с одного угла, и полный курс гидростатики. Карл Иваныч большую часть своего времени проводил за чтением, даже испортил им свое зрение; но, кроме этих книг и «Северной пчелы», он ничего не читал.

В числе предметов, лежавших на полочке Карла Иваныча, был один, который больше всего мне его напоминает. Это – кружок из кардона, вставленный в деревянную ножку, в которой кружок этот подвигался посредством шпеньков. На кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и кружок этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света.

Как теперь вижу я перед собой длинную фигуру в ваточном халате и в красной шапочке, из-под которой виднеются редкие седые волосы. Он сидит подле столика, на котором стоит кружок с парикмахером, бросавшим тень на его лицо; в одной руке он держит книгу, другая покоится на ручке кресел; подле него лежат часы с нарисованным егерем на циферблате, клетчатый платок, черная круглая табакерка, зеленый футляр для очков, щипцы на лоточке. Все это так чинно, аккуратно лежит на своем месте, что по одному этому порядку можно заключить, что у Карла Иваныча совесть чиста и душа покойна.

Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься наверх, в классную, смотришь – Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и в такие минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем.

Бывало, он меня не замечает, а я стою у двери и думаю: «Бедный, бедный старик! Нас много, мы играем, нам весело, а он – один-одинешенек, и никто-то его не приласкает. Правду он говорит, что он сирота. И история его жизни какая ужасная! Я помню, как он рассказывал ее Николаю, – ужасно быть в его положении!» И так жалко станет, что, бывало, подойдешь к нему, возьмешь за руку и скажешь: «Lieber Карл Иваныч!» Он любил, когда я ему говорил так; всегда приласкает, и видно, что растроган.

На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подкленные рукою Карла Иваныча. На третьей стене, в середине которой была дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна – изрезанная, наша, другая – новенькая, собственная , употребляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой – черная доска, на которой кружками отмечались наши большие проступки и крестиками – маленькие. Налево от доски был угол, в который нас ставили на колени.

Как мне памятен этот угол! Помню заслонку в печи, отдушник в этой заслонке и шум, который он производил, когда его поворачивали. Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, – а каково мне?» – и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю – право, один страх хуже всякого наказания. Оглянешься на Карла Иваныча, – а он сидит себе с книгой в руке и как будто ничего не замечает.

В середине комнаты стоял стол, покрытый оборванной черной клеенкой, из-под которой во многих местах виднелись края, изрезанные перочинными ножами. Кругом стола было несколько некрашеных, но от долгого употребления залакированных табуретов. Последняя стена была занята тремя окошками. Вот какой был вид из них: прямо под окнами дорога, на которой каждая выбоина, каждый камешек, каждая колея давно знакомы и милы мне; за дорогой – стриженая липовая аллея, из-за которой кое-где виднеется плетеный частокол; через аллею виден луг, с одной стороны которого гумно, а напротив лес; далеко в лесу видна избушка сторожа. Из окна направо видна часть террасы, на которой сиживали обыкновенно большие до обеда. Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я буду большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, Бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.

Карл Иваныч снял халат, надел синий фрак с возвышениями и сборками на плечах, оправил перед зеркалом свой галстук и повел нас вниз – здороваться с матушкой.

Матушка сидела в гостиной и разливала чай; одной рукой она придерживала чайник, другою – кран самовара, из которого вода текла через верх чайника на поднос. Но хотя она смотрела пристально, она не замечала этого, не замечала и того, что мы вошли.

Так много возникает воспоминаний прошедшего, когда стараешься воскресить в воображении черты любимого существа, что сквозь эти воспоминания, как сквозь слезы, смутно видишь их. Это слезы воображения. Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики, шитый и белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто целовал; но общее выражение ускользает от меня.

Налево от дивана стоял старый английский рояль; перед роялем сидела черномазенькая моя сестрица Любочка и розовенькими, только что вымытыми холодной водой пальчиками с заметным напряжением разыгрывала этюды Clementi. Ей было одиннадцать лет; она ходила в коротеньком холстинковом платьице, в беленьких, обшитых кружевом, панталончиках и октавы могла брать только arpeggio . Подле нее, вполуоборот, сидела Марья Ивановна в чепце с розовыми лентами, в голубой кацавейке и с красным сердитым лицом, которое приняло еще более строгое выражение, как только вошел Карл Иваныч. Она грозно посмотрела на него и, не отвечая на его поклон, продолжала, топая ногой, считать: «Un, deux, trois, un, deux, trois» , – еще громче и повелительнее, чем прежде.

Карл Иваныч, не обращая на это ровно никакого внимания, по своему обыкновению, с немецким приветствием подошел прямо к ручке матушки. Она опомнилась, тряхнула головкой, как будто желая этим движением отогнать грустные мысли, подала руку Карлу Иванычу и поцеловала его в морщинистый висок, в то время как он целовал ее руку.

– Ich danke, lieber Карл Иваныч, – и, продолжая говорить по-немецки, она спросила: – Хорошо ли спали дети?

Карл Иваныч был глух на одно ухо, а теперь от шума за роялем вовсе ничего не слыхал. Он нагнулся ближе к дивану, оперся одной рукой о стол, стоя на одной ноге, и с улыбкой, которая тогда мне казалась верхом утонченности, приподнял шапочку над головой и сказал:

– Вы меня извините, Наталья Николаевна? Карл Иваныч, чтобы не простудить своей голой головы, никогда не снимал красной шапочки, но всякий раз, входя в гостиную, спрашивал на это позволения.

– Наденьте, Карл Иваныч… Я вас спрашиваю, хорошо ли спали дети? – сказала maman, подвинувшись к нему и довольно громко.

Но он опять ничего не слыхал, прикрыл лысину красной шапочкой и еще милее улыбался.

– Постойте на минутку, Мими, – сказала maman Марье Ивановне с улыбкой, – ничего не слышно.

Когда матушка улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело. Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе. Мне кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно.

Поздоровавшись со мною, maman взяла обеими руками мою голову и откинула ее назад, потом посмотрела пристально на меня и сказала:

– Ты плакал сегодня?

Я не отвечал. Она поцеловала меня в глаза и по-немецки спросила:

– О чем ты плакал?

Когда она разговаривала с нами дружески, она всегда говорила на атом языке, который знала в совершенстве.

– Это я во сне плакал, maman, – сказал я, припоминая со всеми подробностями выдуманный сон и невольно содрогаясь при этой мысли.

Карл Иваныч подтвердил мои слова, но умолчал о сне. Поговорив еще о погоде, – разговор, в котором приняла участие и Мими, – maman положила на поднос шесть кусочков сахару для некоторых почетных слуг, стала и подошла к пяльцам, которые стояли у окна.

– Ну, ступайте теперь к папа, дети, да скажите ему, чтобы он непременно ко мне зашел, прежде чем пойдет на гумно.

Музыка, считанье и грозные взгляды опять начались, а мы пошли к папа. Пройдя комнату, удержавшую еще от времен дедушки название официантской , мы вошли в кабинет.

Он стоял подле письменного стола и, указывая на какие-то конверты, бумаги и кучки денег, горячился и с жаром толковал что-то приказчику Якову Михайлову, который, стоя на своем обычном месте, между дверью и барометром, заложив руки за спину, очень быстро и в разных направлениях шевелил пальцами.

Чем больше горячился папа, тем быстрее двигались пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам начинал говорить, пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные мысли Якова; лицо же его всегда было спокойно – выражало сознание своего достоинства и вместе с тем подвластности, то есть: я прав, а впрочем, воля ваша!

Увидев нас, папа только сказал:

– Погодите, сейчас.

И показал движением головы дверь, чтобы кто-нибудь из нас затворил ее.

– Ах, Боже мой милостивый! что с тобой нынче, Яков? – продолжал он к приказчику, подергивая плечом (у него была эта привычка). – Этот конверт со вложением восьмисот рублей…

Яков подвинул счеты, кинул восемьсот и устремил взоры на неопределенную точку, ожидая, что будет дальше.

– …для расходов по экономии в моем отсутствии. Понимаешь? За мельницу ты должен получить тысячу рублей… так или нет? Залогов из казны ты должен получить обратно восемь тысяч; за сено, которого, по твоему же расчету, можно продать семь тысяч пудов, – кладу по сорок пять копеек, – ты получишь три тысячи; следовательно, всех денег у тебя будет сколько? Двенадцать тысяч… так или нет?

– Так точно-с, – сказал Яков.

Но по быстроте движений пальцами я заметил, что он хотел возразить; папа перебил его:

– Ну, из этих-то денег ты пошлешь десять тысяч в Совет за Петровское. Теперь деньги, которые находятся в конторе, – продолжал папа (Яков смешал прежние двенадцать тысяч и кинул двадцать одну тысячу), – ты принесешь мне и нынешним же числом покажешь в расходе. (Яков смешал счеты и перевернул их, показывая, должно быть, этим, что и деньги двадцать одна тысяча пропадут так же.) Этот же конверт с деньгами ты передаешь от меня по адресу.

Я близко стоял от стола и взглянул на надпись. Было написано: «Карлу Ивановичу Мауеру».

Должно быть, заметив, что я прочел то, чего мне знать не нужно, папа положил мне руку на плечо и легким движением показал направление прочь от стола. Я не понял, ласка ли это или замечание, на всякий же случай поцеловал большую жилистую руку, которая лежала на моем плече.

– Слушаю-с, – сказал Яков. – А какое приказание будет насчет хабаровских денег? Хабаровка была деревня maman.

– Оставить в конторе и отнюдь никуда не употреблять без моего приказания.

Яков помолчал несколько секунд; потом вдруг пальцы его завертелись с усиленной быстротой, и он, переменив выражение послушного тупоумия, с которым слушал господские приказания, на свойственное ему выражение плутоватой сметливости, подвинул к себе счеты и начал говорить:

– Позвольте вам доложить, Петр Александрыч, что, как вам будет угодно, а в Совет к сроку заплатить нельзя. Вы изволите говорить, – продолжал он с расстановкой, – что должны получиться деньги с залогов, с мельницы и сена. (Высчитывая эти статьи, он кинул их на кости.) Так я боюсь, как бы нам не ошибиться в расчетах, – прибавил он, помолчав немного и глубокомысленно взглянув на папа.

– Отчего?

– А вот изволите видеть: насчет мельницы, так, мельник уже два раза приходил ко мне отсрочки просить и Христом-богом божился, что денег у него нет… да он и теперь здесь: так не угодно ли вам будет самим с ним поговорить?

– Что же он говорит? – спросил папа, делая головою знак, что не хочет говорить с мельником.

– Да известно что, говорит, что помолу совсем не было, что какие деньжонки были, так все в плотину посадил. Что ж, коли нам его снять, судырь , так опять-таки найдем ли тут расчет? Насчет залогов изволили говорить, так я уже, кажется, вам докладывал, что наши денежки там сели и скоро их получить не придется. Я намедни посылал в город к Ивану Афанасьичу воз муки и записку об этом деле: так они опять-таки отвечают, что и рад бы стараться для Петра Александрыча, но дело не в моих руках, а что, как по всему видно, так вряд ли и через два месяца получится ваша квитанция. Насчет сена изволили говорить, положим, что и продастся на три тысячи…

Он кинул на счеты три тысячи и с минуту молчал, посматривая то на счеты, то в глаза папа с таким выражением: «Вы сами видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем, коли его теперь продавать, вы сами изволите знать…»

Видно было, что у него еще большой запас доводов; должно быть, поэтому папа перебил его.

– Я распоряжений своих не переменю, – сказал он, – но если в получении этих денег действительно будет задержка, то, нечего делать, возьмешь из хабаровских, сколько нужно будет.

– Слушаю-с.

По выражению лица и пальцев Якова заметно было, что последнее приказание доставило ему большое удовольствие.

Яков был крепостной, весьма усердный и преданный человек; он, как и все хорошие приказчики, был до крайности скуп за своего господина и имел о выгодах господских самые странные понятия. Он вечно заботился о приращении собственности своего господина на счет собственности госпожи, стараясь доказывать, что необходимо употреблять все доходы с ее имений на Петровское (село, в котором мы жили). В настоящую минуту он торжествовал, потому что совершенно успел в этом.

Поздоровавшись, папа сказал, что будет нам в деревне баклуши бить, что мы перестали быть маленькими и что пора нам серьезно учиться.

– Вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в Москву и беру вас с собою, – сказал он. – Вы будете жить у бабушки, а maman с девочками остается здесь. И вы это знайте, что одно для нее будет утешение – слышать, что вы учитесь хорошо и что вами довольны.

Хотя по приготовлениям, которые за несколько дней заметны были, мы уже ожидали чего-то необыкновенного, однако новость эта поразила нас ужасно. Володя покраснел и дрожащим голосом передал поручение матушки.

«Так вот что предвещал мне мой сон! – подумал я. – Дай Бог только, чтобы не было чего-нибудь еще хуже».

Мне очень, очень жалко стало матушку, и вместе с тем мысль, что мы точно стали большие, радовала меня.

«Ежели мы нынче едем, то, верно, классов не будет; это славно! – думал я. – Однако жалко Карла Иваныча. Его, верно, отпустят, потому что иначе не приготовили бы для него конверта… Уж лучше бы век учиться да не уезжать, не расставаться с матушкой и не обижать бедного Карла Иваныча. Он и так очень несчастлив!»

Мысли эти мелькали в моей голове; я не трогался с места и пристально смотрел на черные бантики своих башмаков.

Сказав с Карлом Иванычем еще несколько слов о понижении барометра и приказав Якову не кормить собак, с тем чтобы на прощанье выехать после обеда послушать молодых гончих, папа, против моего ожидания, послал нас учиться, утешив, однако, обещанием взять на охоту.

По дороге наверх я забежал на террасу. У дверей, на солнышке, зажмурившись, лежала любимая борзая собака отца – Милка.

– Милочка, – говорил я, лаская ее и целуя в морду, – мы нынче едем: прощай! никогда больше не увидимся.

Я расчувствовался и заплакал.

Лев Николаевич Толстой

УЧИТЕЛЬ КАРЛ ИВАНЫЧ

12 августа 18..., ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра - Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой - из сахарной бумаги на палке - по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову. Я высунул нос из-под одеяла, остановил рукою образок, который продолжал качаться, скинул убитую муху на пол и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча. Он же, в пестром ваточном халате, подпоясанном поясом из той же материи, в красной вязаной ермолке с кисточкой и в мягких козловых сапогах, продолжал ходить около стен, прицеливаться и хлопать.

«Положим, - думал я, - я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он не бьет мух около Володи ной постели? вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, - прошептал я, - как бы мне делать неприятности. Он очень хорошо видит, что разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто не замечает... противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка - какие противные!»

Auf, Kinder, auf!.. s"ist Zeit. Die Mutter ust schon im Saal, - крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. - Nun, nun, Faulenzer! - говорил он.

«Какой он добрый и как нас любит, а я мог так дурно о нем подумать!»

Ach, lassen sie, Карл Иваныч! - закричал я со слезами на глазах, высовывая голову из-под подушек.

Карл Иваныч удивился, оставил в покое мои подошвы и с беспокойством стал спрашивать меня: о чем я? не видел ли я чего дурного во сне?.. Его доброе немецкое лицо, участие, с которым он старался угадать причину моих слез, заставляли их течь еще обильнее: мне было совестно, и я не понимал, как за минуту перед тем я мог не любить Карла Иваныча и находить противными его халат, шапочку и кисточку; теперь, напротив, все это казалось мне чрезвычайно милым, и даже кисточка казалась явным доказательством его доброты. Я сказал ему, что плачу оттого, что видел дурной сон, - будто maman умерла и ее несут хоронить. Все это я выдумал, потому что решительно не помнил, что мне снилось в эту ночь; но когда Карл Иваныч, тронутый моим рассказом, стал утешать и успокаивать меня, мне казалось, что я точно видел этот страшный сон, и слезы полились уже от другой причины.

Когда Карл Иваныч оставил меня и я, приподнявшись на постели, стал натягивать чулки на свои маленькие ноги, слезы немного унялись, но мрачные мысли о выдуманном сне не оставляли меня. Вошел дядька Николай - маленький, чистенький человечек, всегда серьезный, аккуратный, почтительный и большой приятель Карла Иваныча. Он нес наши платья и обувь. Володе сапоги, а мне покуда еще несносные башмаки с бантиками. При нем мне было бы совестно плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая Марью Ивановну (гувернантку сестры), так весело и звучно смеялся, стоя над умывальником, что даже серьезный Николай, с полотенцем на плече, с мылом в одной руке и с рукомойником в другой, улыбаясь, говорил:

Будет вам, Владимир Петрович, извольте умываться.

Я совсем развеселился.

Sind sie bald fertig? - послышался из классной голос Карла Иваныча.

Карл Иваныч, с очками на носу и книгой в руке, сидел на своем обычном месте, между дверью и окошком. Налево от двери были две полочки: одна - наша, детская, другая - Карла Иваныча, собственная . На нашей были всех сортов книги - учебные и неучебные: одни стояли, другие лежали. Только два больших тома «Histoire des voyages», в красных переплетах, чинно упирались в стену; а потом пошли длинные, толстые, большие и маленькие книги, - корочки без книг и книги без корочек; все туда же, бывало, нажмешь и всунешь, когда прикажут перед рекреацией привести в порядок библиотеку, как громко называл Карл Иваныч эту полочку. Коллекция книг на собственной если не была так велика, как на нашей, то была еще разнообразнее. Я помню из них три: немецкую брошюру об унавоживании огородов под капусту - без переплета, один том истории Семилетней войны - в пергаменте, прожженном с одного угла, и полный курс гидростатики. Карл Иваныч большую часть своего времени проводил за чтением, даже испортил им свое зрение; но, кроме этих книг и «Северной пчелы», он ничего не читал.

В числе предметов, лежавших на полочке Карла Иваныча, был один, который больше всего мне его напоминает. Это - кружок из кардона, вставленный в деревянную ножку, в которой кружок этот подвигался посредством шпеньков. На кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и кружок этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света.

Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься наверх, в классную, смотришь - Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и в такие минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем.

Повесть «Детство» Краткое содержания по главам:

Повесть «Детство» открывают автобиографическую литературную трилогию Льва Николаевича Толстого. Главная проблематика произведения - влияние семейной атмосферы на формирование привычек и характера человека в детском возрасте.

Краткий пересказ повести «Детство»

Главный персонаж повести - Николенька. Мальчишке 10 лет, у него есть сестра Люба и брат Владимир. Родители обеспечили детям домашнее обучение и в свободное от занятий время они имеют возможность много играть и гулять.

Приходит день, когда детям сообщают, что для дальнейшего обучения, им придётся выехать в Москву. Николенька опечален перспективой скорого расставания с отчим домом, с мамой и другими близкими людьми. Не помогла даже настоящая охота, на которую его взял отец, чтобы немного взбодрить. Маленький герой упустил зайца и очень переживал по этому поводу.

На следующее утро все домочадцы собрались в одной комнате, чтобы проститься с детьми. Николенька трудно расставался с матерью, он опасался перемен и жизни в большом городе.

Прошёл месяц. Маленький герой попробовал себя в стихосложении. Его первые стихи в честь бабушки, у которой именины. Вечером прибыло много гостей, среди них Николенька повстречал девочку Соню. Они танцевали и договорились перейти на «ты». Перед сном герой признался брату, что впервые влюблён.

Ещё спустя полгода, не смотря на то, что занятия были в самом разгаре, отец срочно увёз мальчишек домой. Оказалось мама Николеньки очень серьёзно заболела. К несчастью, дети не успели застать матушку в сознании, её не стало в день их приезда, не приходя в себя и не успев проститься. Сердце Николеньки переполнилось болью. Дом осиротел. Отец увёз детей в Москву. Так закончилось детство Николеньки.

Список героев повести Толстого «Детство»

Наиболее значимые персонажи:

Николенька Иртеньев , 10 лет - главный герой повествования и он же, спустя годы, рассказчик.
Наталья Николаевна Иртеньева - матушка Николеньки.
Пётр Александрович Иртеньев - отец Николеньки.
Карл Иванович - любимый домашний учитель Николеньки.
Наталья Савишна - прислуга в доме Иртеньевых, сначала крепостная, потом экономка по найму.

Другие персонажи:

Володя и Люба Иртемьевы - брат и сестра главного героя.
Бабушка - в её доме жили дети во время московского обучения.
Мими - прислуга в семье Иртемьевых.
Катенька - дочь Мими.
Григорий - юродивый бродяга.

Краткое содержание повести Толстого «Детство» по главам

Чтобы бегло ознакомиться с тем, о чём говорится в повести, понять её сюжетную линию и общую задумку достаточно прочесть её краткое содержание по главам.

Глава 1. Учитель Карл Иванович

Главному герою Николеньке всего 10 лет. Он растёт в семье дворян, вместе с ним ещё двое детей - брат Володя и сестра Люба. Каждое утро мальчишек будет учитель-немец. Он обучает их на дому, очень к ним привязан, но спрашивает выданные знания по всей строгости.

Глава 2. Maman

Николенька спустился к завтраку, где его ждёт его мама. Она добрая и ласковая. Матушка справляется о его делах, затем целует. Дети идут в кабинет отца, чтобы поприветствовать и его.

Глава 3. Папа

Отец сообщает сыновьям, что им нужно срочно переехать в Москву для продолжения обучения. Николенька жалеет старого учителя, понимая, что его уволят.

Глава 4. Классы

А пока продолжаются занятия с Карлом Ивановичем. Старик расстроен, что после 12-ти лет верной работы его увольняют. Николенька грустит по этому же поводу, учитель ему как второй отец.

Глава 5. Юродивый

Матушка стремится помогать бродягам и странникам. В этот день с семьёй, но за отдельным столом, обедает юродивый Гришка. Зимой и летом он носит лохмотья и ходит босой.

Глава 6. Приготовления к охоте

Обед закончен. Прислуга готовит всё к выезду на охоту.

Глава 7. Охота

Все выехали охотиться. Николенька увидел зайца, но упустил добычу. Очень расстроился.

Глава 8. Игры

Охота закончилась. Дети играют и едят вкусности на природе.

Глава 9. Что-то вроде первой любви

В процессе детских игр Николеньку захлёстывает приступ нежности к Катеньке, дочке Мими.

Глава 10. Что за человек был мой отец?

Глава-описание характера отца Николеньки. Он был человеком общительным, со связями. Любил женщин и карточные игры.

Глава 11. Занятия в кабинете и гостиной

Дети рисуют, мать играет на рояле. Старый учитель просит оставить его на работе, он готов отказаться от жалования лишь бы не расставаться с детьми. Папа Николеньки решает взять Карла Ивановича с собой в Москву.

Глава 12. Гриша

Дети подглядывают за юродивым, когда он молится.

Глава 13. Наталья Савишна

Глава, посвящается пожилой прислуге в доме - экономке Наталье Савишне, которую Николенька любит всем сердцем за доброту и заботу об его семье.

Глава 14. Разлука

Братья собираются к отъезду. Все прощаются. Мама плачет.

Глава 15. Детство

Воспоминания о детстве героя, о маме.

Глава 16. Стихи

Спустя месяц. Москва. Дом бабушки. У бабушки именины. Николенька сочиняет в качестве подарка ей стихи. Ему они не нравятся, но бабушка остаётся довольна презентом.

Глава 17. Княгиня Корнакова

В честь именин бабушки состоялся приём. Приезжает княгиня, Николенька целует ей ручку.

Глава 18. Князь Иван Иваныч

Ещё один гость на банкете. Николенька подслушал разговор бабушки и князя. Именинница жаловалась на поведение отца главного героя. Она считала, что он не хранит жене верность и в Москве развлекается на всю катушку.

Глава 19. Ивины

Среди гостей - семья Ивиных с тремя сыновьями. Дети играют и обижают тихого мальчика Иленьку. Мальчишка плачет, Николеньке становится стыдно за то, что он принимал участие в унижении Иленьки.

Глава 20. Собираются гости

Вечером гостей становится больше, начинаются танцы. Николенька замечает 12-летнюю девочку. Её зовут Соня и она очень нравится герою.

Глава 21. До мазурки

Вечер в самом разгаре. Николенька танцует кадриль с Соней.

Глава 22. Мазурка

Мазурку герой танцует с молодой княжной. Сбивается и останавливается в процессе. Отец зол, а Николеньке стыдно и грустно, что рядом нет мамы, которая его бы утешила.

Глава 23. После мазурки

Все ужинают. Начинается танец гросфатер. Пара Николеньки вновь Соня. Дети договариваются говорить друг другу «ты». Николенька счастлив.

Глава 24. В постели

Николенька признаётся брату, что влюблён, а тот высмеивает его.

Глава 25. Письмо

Прошло полгода. Срочное письмо из дома потрясает отца мальчишек. Он не говорит им почему, но срочно собирает к отъезду домой. А дома смертельно больна мама.

Глава 26. Что ожидало нас в деревне

Дети возвращаются домой и застают мать очень плохой. Она умирает в муках.

Глава 27. Горе

День похорон. Николенька пугается вида лица мёртвой матери.

Глава 28. Последние грустные воспоминания

Через три дня семья Иртеньевых перебирается в Москву. Бабушка от горя на неделю впадает в беспамятство. Старая Наталья Савишна остаётся в деревенском доме совсем одна, вскоре и её не стало. Её похоронили рядом с матушкой Николеньки.

Краткая характеристика героев повести Толстого «Детство»

В повести «Детство» Толстого есть основные персонажи и эпизодические. Так или иначе, каждый из них имеет некоторый вес в повествовании и помогает понять чувства главного героя. С некоторыми персонажами полезно познакомиться поближе, чтобы лучше разобраться в сюжете повести и задумке, которую стремился донести до своего читателя автор.

Краткая характеристика Николеньки Иртеньева из повести «Детство»

Главный герой - 10-летний дворянин Николенька. Мальчик вырос в деревне, рядом с любящими людьми. Очень смекалистый, но ленивый. Добрый и совестливый по отношению к окружающим. Характер ещё гибкий и податливый, но ранняя рассудительность помогает герою понять, где он поступил хорошо, а где нет.

Краткая характеристика Карла Ивановича из повести «Детство»

Карл Иванович домашний учитель Николеньки и его брата. Он преподаёт детям немецкий язык, историю, грамматику. Он добрый и любящий наставник, искренне привязанный к своим воспитанникам. При всей любви во время занятий педагог с детьми строг.

Краткая характеристика мамы Николеньки из повести «Детство»

Наталья Николаевна Иртеньева - мама Николеньки. Ласковая, заботливая и добрая женщина. Писатель уделил этой героини немного места в тексте, но по тому каким получился отзывчивым и совестливым её сын Николай, становится ясно, что материнская ласка не осталась без результата. Героиня рано умерла от тяжелой болезни.

Краткая характеристика отца Николеньки из повести «Детство»

Пётр Александрович Иртеньев - папа Николая. Мальчик любит отца, но несколько иначе, чем мать. Отец для него авторитет, хотя идеальным его сложно назвать. У него много недостатков: он любит гулянки, не верен супруге, играет в карточные игры. Но хотя Пётр Александрович человек строгий, детей своих он очень любит и желает им только добра.

Краткая характеристика Натальи Савишны из повести «Детство»

Пожилая женщина, крепостная крестьянка, бывшая няня при матери Николеньки. На момент повествования экономка в доме. В юности была полная и энергичная женщина, в старости - осунулась, стала болезненной. Самая главная черта характера - самоотверженность. Даже когда дед Николая запретил Наталье Савишне стать супругой любимого человека, она не озлобилась. Всю себя эта добрая женщина отдала во имя заботы о семье господ. Старушка умерла вскоре за матушкой Николеньки и была похоронена рядом с ней.

Кратко об истории создания повести «Детство» Льва Николаевича Толстого

Повесть «Детство» - первый литературный перл великого русского писателя 19-го века. Толстой написал это произведение в 24 года на Кавказе, куда вместе с братом отправился на военную службу. Повесть «Детство» стала первой в автобиографической трилогии: «Детство. Отрочество. Юность». Первая публикация состоялась в 1852 году на страницах популярного в те времена журнала «Современник».

Николенька Иртеньев – мальчик из семьи дворян. Размышляет о причине поступков людей, пытается понять свои чувства. Впечатлительный и восприимчивый ребенок.

Другие герои

Родные Николеньки – матушка, отец, брат Володя, сестренка Любочка, бабушка.
Наталья Савишка – экономка, привязана к маме Николеньки и ко всем ее родным.
Карл Иванович – домашний учитель. Добрый, как и экономка, любит семью Иртеньевых.
Мими –гувернантка Иртеньевых.
Гриша – юродивый, жил в семье Николеньки.
Сонечка Валахина – первая любовь Николеньки.
Иленька Грап – тихий и скромный мальчик, над которым насмехаются ребята.

Знакомство с семейством Иртеньевых

Повествование ведется от лица Николеньки Иртеньева. Проходит несколько дней после его дня рождения (мальчику исполнилось 10 лет), ранним утром его поднимает учитель Карл Иванович, который жил у них в доме. После утренних сборов, главный герой вместе с братом Володей идут к матушке.

Рассказывая о матери, Иртеньеву вспоминается ее образ, который являлся для мальчика воплощением доброты, улыбка и все прекрасные детские воспоминания. После посещения матери, мальчики идут к отцу, который решает взять их с собой в Москву для их дальнейшего обучения. Николенька печалится из-за того, что ему надо будет расстаться с родными и дорогими его сердцу людьми.

Охота и мимолетное чувство влюбленности

К обеду в дом приходит юродивый Гриша, чье появление вызвало неудовольствие отца семейства. Дети просят разрешения, чтобы их взяли с собой на охоту, которая должна была начаться после обеда. Отец поручает Николеньке на одной из полян караулить зайца. Собаки выгоняют зайца на мальчика, но тот в состоянии азарта упускает его, что становится причиной его переживаний.

После охоты все расположились на отдых. Дети – Николенька, Володя, Любочка и дочь гувернантки Мими Катенька стали играть в Робинзона. Главный герой внимательно следил за Катей, и впервые его посетило чувство, похожее на влюбленность.

Молитва Гриши

Уже взрослый Иртеньев, вспоминая об отце, рассказывал о нем как о человека, в котором удивительным образом сочетались противоречивые черты характера. Вернувшись домой, вечером дети были заняты рисованием, матушка музицировала на рояле.

К ужину вышел Гриша. Детям стало интересно посмотреть на цепи, которые носил юродивый на ногах, и для этого вошли в его комнату. Притаившись, они услышали, как молится Гриша. Искренность слов, с какой он их произносил, поразила Николеньку.

Отъезд братьев

Теплые воспоминания у главного героя связаны и с их экономкой, Натальей Савишной. Она была очень привязана к семейству Иртеньевых. На следующее утро после охоты все родные и прислуга собрались в гостиной, чтобы проводить мальчиков. Николеньке было тяжело расставаться с матушкой. Мальчик замечает то, как противоречит важным минутам расставания вся суетность сборов. Воспоминания о том дне натолкнули главного героя на размышления о поре детства, в которой радость и «потребность в любви» — самые главные вещи. Все детские воспоминания главного героя проникнуты любовью к матери.

Именины бабушки Николеньки

В городе детей стали учить новые учителя, несмотря на то, что их наставник Карл Модестович жил с ними. Через месяц после приезда мальчиков Иртеньевых в Москву, наступили именины бабушки, у которой они жили вместе с отцом. Николенька решает подарить бабушке свои первые стихи, которые ей очень понравились, и она их прочитала всем. В этот момент Николенька очень сильно волнуется.

Начинают приезжать приглашенные. Прибывает княгиня Корнакова, о которой главный герой узнает, что она может наказать розгами. Услышанное потрясло мальчика. Приезжает и давний друг бабушки князь Иван Иваныч. Мальчик услышал, как они беседуют о том, что его отец не ценит свою жену. Этот разговор становится причиной беспокойства Николеньки.

В числе приглашенных гостей были и братья Ивины, которые приходились родственниками Иртеньевым. Николенька симпатизировал Сереже Ивину, он старался во всем подражать ему. На именины приезжает и Илья Грапп, сын бедного иностранца, знакомого бабушки. Когда дети играли, Сережа очень сильно обижает и унижает тихого и скромного Илью, что оставляет глубокий след в душе Николеньки. Знакомство с новыми людьми позволяет проявиться главным чертам личности мальчика: его тонкую наблюдательность и восприимчивость к несправедливости, когда он замечает несоответствие в поведении других людей.

Танец Николеньки и Сонечки

На бал съехалось много гостей, и среди них была очаровательная девочка Сонечка Валахина. Главный герой влюбился в нее и радовался тому, что мог танцевать с нею. Мазурку мальчик танцует с девочкой-княжной, но ошибается и останавливается. Все собравшиеся смотрят на него, и мальчик чувствует себя очень стыдно и неловко.

После ужина Николенька вновь танцует с Сонечкой. Девочка предлагает ему обращаться к ней на «ты», словно они давно знакомы. Мальчик не может поверить в то, что его кто-то тоже может полюбить. Мысли о бале и Соне не дают Николеньке уснуть. Он говорит брату, что влюбился в Валахину.

Печальное письмо из деревни

После именин бабушки проходит почти полгода. Отец сообщает сыновьям, что им нужно уехать в деревню. Причиной столь внезапного отъезда послужило письмо, в котором сообщалось о тяжелой болезни их матери. Когда они вернулись в деревню, она была уже без сознания, и в тот же день ее не стало.

Во время похорон и прощания с матерью, Николенька впервые чувствует всю тяжесть утраты любимого человека. Его душа полна отчаяния. Счастливая и беззаботная детская пора заканчивается для Николеньки. Через три дня вся семья уезжает в Москву. Остается жить в опустевшем доме только Наталья Савишна. Уже став взрослым, Иртеньев, когда приезжает в деревню, всегда навещает могилы матери и Натальи Савишны, которая до последних минут заботилась об их доме.

Тест по повести Детство

Повесть «Детство» стала первым произведением 24-летнего Льва Николаевича Толстого и сразу же открыла ему дорогу не только в русскую, но и в мировую литературу. Молодой писатель отправил ее главному редактору самого известного в ту пору литературного журнала «Современник», Николаю Алексеевичу Некрасову, вместе с деньгами на случай возврата рукописи, но поэт не мог не увидеть, что ему в руки попало творение настоящего таланта. Хотя последующие книги Толстого принесли ему еще большую славу, «Детство» нисколько не померкло в сравнении с ними. В произведении была и глубина, и нравственная чистота, и мудрость.

Главным героем произведения является 10-летний Николенька Иртеньев. Мальчик растет в дворянской семье в деревенском поместье, его окружают самые близкие и любимые люди: учитель, брат, сестра, родители, нянька.

Читатели знакомятся с миром Николая через его рассказ, причем многие поступки анализируются уже выросшим молодым человеком, но для которого воспоминания детства настолько ярки, что он пронес их через много лет. А ведь они и формируют личность. Уже на ранних этапах взросления становится вполне ясно, что ты будешь собой представлять.

Что же можно сказать про Николеньку? Он умен, но ленив, поэтому обучение не всегда проходит гладко. Однако совестливость и доброта мальчика сполна компенсируют недостаток прилежания. Он очень привязан к близким людям, тонко чувствует их настроение. Особенно трогательная его нежность к матери. Кроме того, он склонен к рассудительности и рефлексии: любит копаться в себе, разбирать по полочкам мысли и чувства. Но в нем еще не выработался твердый характер: например, он идет на поводу у друга и совершает низкий поступок.

В маленьком Николае было все самое лучшее, что позже сформировало взрослую личность. Но он сокрушается, куда делись чистота и чувствительность, которые были в избытке в детстве, и которых он не находит сегодня в себе? Неужели они исчезли бесследно? Нет, просто в мире, где эмоции принято сдерживать, искренние порывы были заперты глубоко в душе.

Карл Иванович

Первую главу повести Толстой посвящает учителю, Карлу Ивановичу, которого маленький Николай очень любит, хотя по-детски иногда и сердится на него. Мальчик видит доброе сердце наставника, чувствует его огромную привязанность, он описывает его как человека с чистой совестью и спокойной душой. Воспитанник жалеет своего дорогого педагога и искренне желает ему счастья. Его сердце откликается в ответ на чувства старика.

Но Коля вовсе не идеальный, бывает, что он злится, бранит про себя своего учителя или няньку, не хочет учиться, много думает о себе и ставит свое «я» выше других, участвует в издевательствах вместе с другими над Иленькой Грапом. Но кто в детстве не делал того же? Читатель во многом узнает себя: как хочется поскорее повзрослеть и перестать делать уроки, как мечтается стать красавцем, ведь это тогда очень важно, как и любая оплошность воспринимается трагедией. Поэтому учителю были присущи терпение и сдержанность, а также чувство юмора и искренняя привязанность к мальчику.

Мама

Николай — очень чувствительный ребенок, он сильно любил свою мать, но помнит только ее добрые глаза, ласку и любовь. Просто находиться с ней рядом, чувствовать прикосновение ее рук, млеть от ее нежности было для него настоящим счастьем. Она рано умерла, именно тогда и закончилось его детство. Повзрослевший герой думает, что если бы он мог видеть улыбку maman в самые трудные моменты своей жизни, то никогда бы не узнал горя.

У десятилетнего мальчика очень богатая внутренняя жизнь, в нем часто борются эгоизм и любовь к близким, добро и зло, и все-таки уже заложенная нравственность помогает сделать правильный человеческий выбор уже в подсознании. В нем много совести и стыда. Он очень глубоко анализирует свои чувства, любые их внешние проявления часто подкреплены внутренним противоречием. Николай замечает, что его слезы приносят ему удовольствие, что, потеряв мать, он горюет как будто напоказ. Его молитвы всегда за здоровье и благополучие близких, за маменьку и папеньку, за бедного Карла Ивановича, он просит, чтобы Бог дал счастья всем. Именно в этом сострадательном порыве проявляется влияние матери, которой писатель уделяет не так уж много внимания. Он показывает ее через сына, добрая душа не канула в лету, когда умерло тело, она осталась на земле в ребенке, который перенял ее отзывчивость и нежность.

Папа

Отца Николенька тоже очень любит, но это чувство отличается от нежности к маме. Папа – несомненный авторитет, хотя мы видим перед собой человека со множеством недостатков: он игрок, мот, бабник.

Но обо всем этом герой рассказывает без всякого осуждения, он гордится своим отцом, считая его рыцарем. Хотя папа, несомненно, строже, жестче мамы, но у него такое же доброе сердце и безграничная любовь к детям.

Наталья Савишна

Это женщина преклонного возраста, находящаяся на службе в семье Николая (была няней его матери). Она — крепостная крестьянка, как и другие слуги. Наталья Савишна добра и скромна, ее взгляд выражал «спокойную печаль». В молодые годы она была полной и здоровой девушкой, а в старости сгорбилась и осунулась. Отличительная ее черта — самоотверженность. Она все силы посвящала заботам о господской семье. Николай часто говорит о ее трудолюбии, усердии, добронравии.

Главный герой доверял старушке свои переживания, ведь ее искренность и честность были несомненны. Она гордится лишь тем, что никогда не воровала у господ, поэтому они поручают ей самые ответственные дела. Любовь героини ко всей семье была тем более удивительной, ведь дед Николеньки запретил ей выходить замуж за любимого человека. Однако обиды она не затаила.

Соня, Катя и Сережа

Коля находится еще в том возрасте, когда игра в Робинзона, где можно плыть по воображаемой реке, ходить охотиться в лес с палкой-ружьем, приносит удовольствие, без такого ребячества ему сложно представить свою жизнь.

Герой описывает не очень большой период своего детства, но успевает влюбиться три раза: в Катеньку, Сережу и Соню. Это совершенно разные чувства, но они по-детски чистые и наивные. Любовь к Сереже заставляла подражать ему и приклоняться перед ним, и это привело к очень жестокому поступку. Николай не заступился за Иленьку Грапа, которого они несправедливо обидели, хотя мог сострадать даже раненой птичке. Будучи взрослым, он считает это самым неприятным воспоминанием светлого счастливого детства. Ему очень стыдно за свою черствость и грубость. Любовь к Кате была очень нежным чувством, он два раза поцеловал ее руку и расплакался от переполняемых эмоций. Она была для него чем-то очень милым и родным.

Чувство к Соне было очень ярким, сделало его другим: уверенным, красивым и очень обаятельным. Оно мгновенно переполнило его всего, все, что было до нее, стало незначительным.

Детство Николая окунает каждого читателя в свои светлые воспоминания и дает надежду, что не может совсем уйти доброта, любовь, чистота, которая была там. Она живет в нас, стоит просто не забывать то счастливое время.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!