Революция года явилась эпохальным событием в мировой истории. В результате этой революции сменилась власть в России и последовала гражданская война, затем коллективизация и индустриализация. Революционная буря привела в движение политические партии и организации, советы рабочих и солдатских депутатов. Отношение общества к революции было неоднозначным. И в нашей статье мы хотели бы обратить внимание на содержание документов личного характера свидетелей тех событий.

По воспоминаниям священника Сергея Сидорова: «Москву охватила тревожная горячка революционных дней». После Октябрьской революции священник называет Русь умирающей и отмечает, что революция уничтожила его привычный мир, где он был по-своему счастлив. Из записок отца Сергия: «Была осень 1918 года. Еще гетман царствовал в Киеве, но в глубине Украины уже чувствовалась близость бунта, уничтожающего последние остатки поместий. Вечерами полыхали пожары, то там, то здесь слышалось об убийствах.

Помещики спешили в города, где стояли немцы, где была возможность не ждать каждый день смерти». В феврале 1917 года произошли голодные бунты в Москве, чуть позже начались погромы практически по всей стране. Так, например, автор пишет: «А кругом уже пылали усадьбы, и очередь разгрома подходила к Николаевке». В 1918 году Сергей Алексеевич поступает в Киевскую Духовную академию, он окончил два курса, одновременно устраивается на работу в Полиру, так назывался Отдел по ликвидации религиозной утвари при Киевском губсобесе. Апогеем революционных событий по отношению к этой семье был расстрел отца семьи Алексея Михайловича. Расстрел отца не отразился на служебном положении брата Сергея – Алексея, поскольку он работал в университете, был признанным специалистом. Вместе с тем он никогда не мог простить революции смерти своего отца2 . Французский атташе Ж. Садуль в своих «Записках» повествует о событиях революции и гражданской войны, очевидцем и участником которых был

сам. Описаны встречи и даны меткие характеристики видных деятелей партии и Советского государства того периода. Летом 1917 г. Жака Садуля назначили атташе при Французской военной миссии в Петрограде. В своих почти ежедневных записях Садуль рассматривает революционные события в России сквозь призму интересов Франции, Антанты. Но на Садуля очень сильно повлияла сама революция. Он сумел увидеть «наряду с неизбежной разрушительной и насильственной ломкой старого режима достойные восхищения созидательные усилия правительства рабочих и крестьян России, все возрастающее доверие народных масс к Советской власти – несомненное свидетельство консолидации сил Русской Революции». Несколько месяцев понадобилось французскому атташе, чтобы понять, что готовившаяся интервенция союзных войск в Россию – это не помощь ей в борьбе с Германией, как он убеждал себя и советское руководство в начале 1918 г., а борьба, прежде всего с революцией.

Став членом Французской коммунистической группы, Садуль выступал в печати, писал листовки, брошюры, обращения к французским солдатам. Объясняя истинные цели интервентов в России, излагал в доступной для понимания простых людей форме задачи и цели русской революции. Лейтмотивом всех его выступлений были слова «ни одного шага по русской земле, против русского народа! Ни одного выстрела против Революции!» В своих многочисленных обращениях к солдатам Франции и французским трудящимся Садуль взывал к их патриотическим чувствам, будил их гордость за славное революционное прошлое. «Разве навсегда погас в нас революционный пламень, товарищи? Будем достойны нашего великого прошлого…» – читали французские матросы в апреле 1919 г. в листовке, тайно доставленной к ним на корабль из Одессы и подписанной именем мятежного капитана. В конце 1918 г. Садуль издал в Москве на французском языке брошюру «Да здравствует Республика Советов!», получившую благодарственный отклик В.И. Ленина3 . Воспоминания иностранных послов о русской революции 1917 г. представляют большой интерес для исследователей. Неслучайно воспоминания послов Франции и Англии были переведены и опубликованы в советской России еще в начале 20-х годов, и с тех пор неоднократно переиздавались. Морис Жорж Палеолог с июля 1914 по май 1917 г. был послом Франции в России, и его дневниковые записи, позднее расшифрованные и дополненные, несомненно, представляют большой интерес. В своих дневниках автор оценивает реформы Столыпина, ухудшение положения рабочих, рост цен, подъем революционного движения и др. События января 1917 г. в Петрограде, различные демонстрации, сессия Государственной Думы получили освещение в его воспоминаниях.

В записях за дни, предшествующие 23 февраля 1917 г. он пишет: «Петроград терпит недостаток в хлебе и дровах, народ страдает». Среди причин, объясняющих положение, указывает на объективные: железнодорожный кризис, суровая и снежная зима, приведшая к заносам дорог, но умалчивает о главной причине – неумении властей организовать снабжение продовольствием столицы. Он отмечает, что в Петрограде проходили народные шествия и многолюдные демонстрации, были слышны выстрелы, и отмечает, что его беспокоил вопрос о продолжении войны, «как армии на фронте примут столичные события» . Российский публицист Н. Суханов в своей книге повествует о начале революции, когда он был редактором межпартийного, но левого «Современника», взявшего во время войны интернационалистский курс. «В первый день революции многие не могли поверить в это. Ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, раздумывали, предчувствовали, «ощущали», но никто не мог себе представить, что он наступит так скоро. «Революция! – это слишком невероятно. Революция! – это, как всем известно, не действительность, а только мечта. Мечта поколений, долгих трудных десятилетий…» – пишет Н. Суханов.

По его словам, заводские митинги вышли за ворота и правительству не удавалось остановить их. Вместе с тем обнаружилась и слабость власти всего аппарата, а город наполнялся слухами. Автор отмечает, что между тем движение все разрасталось. Бессилие полицейского аппарата становилось с каждым часом все очевиднее. Митинги происходили уже почти легально, причем воинские части, в лице своих командиров, не решались ни на какие активные позиции против возраставших и заполнявших главные улицы толп. В пятницу же, вечером, в городе говорили, что на заводах происходят выборы в Совет рабочих депутатов. Стали создаваться советы, как органы новой власти.

В нашей статье мы проанализировали воспоминания российских и французских свидетелей февральских событий 1917 года. Каждый из них посвоему описал революционные дни, которые изменили ситуацию в империи. Главным лейтмотивом воспоминаний российских очевидцев выступают вопросы голодных бунтов, погромов и трагедия отдельно взятой семьи. Вместе с тем показана слабость власти, массовые митинги, переросшие в демонстрацию и создание Советов. Французские дипломаты обращают внимание на реформы Столыпина, ухудшение положения рабочего класса, рост цен, подъем революционного движения. Так, например, Ж. Садуль отмечает, что целью западных интервентов являлась борьба с революцией, в то время как сам автор симпатизировал ее идеям.

Абдикаликова Динара Ниязбековна (Евразийский национальный университет имени Л.Н. Гумилева, Республика Казахстан)

Революция 1917 года была вызвана . Но протекала она отнюдь не по заранее написанному сценарию, где все предопределено, а роли распределены. Это подтверждают свидетельства участников и очевидцев .

Утром 23 февраля, или 8 марта по григорианскому календарю, работницы Выборгской стороны с лозунгами "Хлеба!" и "Долой войну!" вышли на улицы, чтобы в Международный женский день выразить долго копившееся недовольство. К ним присоединились рабочие соседних предприятий, затем волнения начались в других районах города.

Протесты рабочих никого не удивили. Художник Александр Бенуа записал в дневнике: "На Выборгской стороне произошли большие беспорядки из-за хлебных затруднений (надо только удивляться, что они до сих пор не происходили!)"

Зарю революции в событиях дня очевидцы не разглядели. Эсер Владимир Зензинов вспоминал, что хотя "всюду в городе говорили о начавшейся на петербургских заводах стачечном движении, но никому и в голову не приходило считать это началом революции".

Уже на следующий день процесс приобрел лавинообразный характер. Историк Александр Шубин пишет, что хотя командующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Сергей Хабалов "срочно выделил хлеб населению из военных запасов, но теперь это уже не остановило волнений… Они уже пришли к выводу, что в их бедах виновата Система. Демонстранты несли лозунги "Долой самодержавие!""

Активизировались члены оппозиционных партий. 24 февраля меньшевик Николай Чхеидзе заявил: "Игнорирование улицы — это свойство и правительства и многих из нас. Но улица уже заговорила, господа, и с этой улицей теперь нельзя не считаться".

Последующие события подтвердили правоту слов Чхеидзе. В донесениях Охранного отделения говорилось, что вечером у Гостиного двора "смешанным отрядом 9-го Запасного кавалерийского полка и взводом лейб-гвардии Преображенского полка был открыт по толпе демонстрантов огонь". Во время разгона митинга на Знаменской площади были убиты и ранены несколько десятков человек. По демонстрантам стреляли на Садовой улице, Литейном и Владимирском проспектах.

Резюмировал события трех дней . Он сообщил в Могилев в Ставку Верховного главнокомандующего, где находился Николай II:

"Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба… вызвали усиленную закупку публикой хлеба… На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками. Первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, второй — до 160 тысяч, сегодня — около 200 тысяч".

Николай II потребовал от Хабалова "завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией".

Восстание Петроградского гарнизона

Воскресным утром 26 февраля горожане обнаружили, что мосты, улицы и ведущие из рабочих кварталов к центру переулки заняты усиленными нарядами полицейских и воинских частей. На стенах висели подписанные Хабаловым объявления:

"Последние дни в Петрограде произошли беспорядки, сопровождавшиеся насилиями и посягательствами на жизнь воинских и полицейских чинов. Воспрещаю всякие скопления на улицах. Предваряю население Петрограда, что мною подтверждено войскам употреблять в дело оружие, не останавливаясь ни перед чем для наведения порядка в столице".

Но стрелять в народ были готовы не все. Напротив, 4-я рота запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка, отказавшись открыть огонь по демонстрантам, обстреляла конную полицию. С помощью преображенцев роту обезоружили, а 19 зачинщиков отправили в Петропавловскую крепость.

Поздним вечером в ходе совещания правительства России в квартире премьер-министра большинство министров, уставших от критики думских златоустов, высказались за роспуск . Голицын с согласия Николая II объявил прекращение сессии с 26 февраля, назначив срок возобновления работы Думы в апреле.

Это решение было весьма странным — беспорядки начались не по вине Думы. Судя по всему, правительство не понимало, что делать в сложившейся ситуации.

Приказ о стрельбе в демонстрантов вызвал недовольство в частях столичного гарнизона. 27 февраля утром восстала учебная команда запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка.

Старший унтер-офицер Тимофей Кирпичников по прозвищу "Мордобой" вывел волынцев на улицу. К ним стали присоединяться солдаты других частей и демонстранты. Александр Керенский вспоминал, что "утром 27 февраля двухсоттысячный Петроградский гарнизон, абсолютно сбитый с толку происшедшими событиями, оказался без офицеров. Совет еще не был провозглашен, и в городе царил хаос".

Днем военный министр Михаил Беляев известил Ставку о том, что волнения, начавшиеся в некоторых частях, "твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами".

Беляев выдавал желаемое за действительное, дезинформируя императора. Взбунтовавшаяся толпа дошла до тюрьмы "Кресты" и освободила заключенных. В их числе были члены рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, арестованные полицией в ночь на 27 января. Все они направились к Таврическому дворцу.

Распущенные и встревоженные

Там уже находились депутаты . Выслушав указ о роспуске, они собрались на совещание. Звучали разные предложения, в том числе не расходиться и объявить Думу Учредительным собранием. Но большинство депутатов было против.

Василий Шульгин вспоминал: "Вопрос стоял так: не подчиниться указу государя императора, то есть продолжать заседания Думы, — значит стать на революционный путь… Оказав неповиновение монарху, Государственная дума тем самым подняла бы знамя восстания и должна была бы стать во главе этого восстания со всеми его последствиями… На это ни , ни подавляющее большинство из нас, вплоть до кадет, были совершенно неспособны… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто — была улица… уличная толпа…"

Взволнованные депутаты поступили хитро, избрав Временный комитет Государственной думы для "водворения порядка в г. Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами".

Лев Троцкий заметил: "Ни слова о том, какой порядок эти господа думают восстановлять, ни о том, с какими учреждениями они собираются сноситься". Депутаты надеялись выиграть при любом развитии событий…

Тем временем в Таврический дворец, свидетельствовал социал-демократ Николай Суханов, "прорывались солдаты все в большем и большем количестве. Они сбивались в кучи, растекались по залам, как овцы без пастыря, и заполнили дворец. Пастырей не было".

Одновременно во дворец "стекались в большом числе петербургские общественные деятели различных толков, рангов, калибров и специальностей", среди которых хватало претендентов на роль "пастырей".

© Public domain

© Public domain

Вскоре инициативная группа во главе с объявила о создании Временного исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих депутатов. Комитет обратился к рабочим с призывом немедленно выбрать депутатов в Петроградский Совет. По предложению большевика Вячеслава Молотова обратились и к частям гарнизона с предложением направить в Совет своих представителей. В 9 часов вечера социал-демократ Николай Соколов открыл первое заседание Петроградского Совета, на котором был избран исполком Совета во главе с Чхеидзе.

Агония царской власти

Вечером 27 февраля, когда в Таврическом дворце возникли два органа власти, Николай II впервые прокомментировал в дневнике происходившие в столице события: "В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад. К прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!"

Император еще мог подавить начавшуюся революцию.

Придя в Таврический дворец, Суханов задался вопросами: "…что было сделано? И что надо было сделать? Заняты ли вокзалы на случай движения войск с фронта и из провинции против Петербурга? Заняты ли и охраняются ли казначейство, государственный банк, телеграф? Какие меры приняты к аресту царского правительства и где оно? Что делается для перехода на сторону революции остальной, нейтральной, и, быть может, даже "верной" части гарнизона? Приняты ли меры к уничтожению полицейских центров царизма — департамента полиции и охранки? Сохранены ли от погрома их архивы? Как обстоит дело с охраной города и продовольственных складов? Какие меры приняты для борьбы с погромами, с черносотенной провокацией, с полицейскими нападениями из-за угла? Защищен ли хоть какой-нибудь реальной силой центр революции — Таврический дворец, где через два часа должно открыться заседание Совета рабочих депутатов? И созданы ли какие-нибудь органы, способные так или иначе обслуживать все эти задачи?.."

Позже Суханов признал: "Тогда я не знал и не умел бы ответить на эти вопросы. Но теперь я хорошо знаю: не было сделано ничего…"

Ни император, ни его сторонники слабостью новых обитателей Таврического дворца не воспользовались. Как позже утверждал профессор Николаевской военной академии, генерал-лейтенант Дмитрий Филатьев, подавить "бунт" столичного гарнизона "легко можно было с помощью одной кавалерийской дивизии". Однако способного на это генерала не нашлось.

Более того, генералы во главе с Михаилом Алексеевым и депутаты во главе с Михаилом Родзянко не допустили возвращения императора в столицу.

Уже 28 февраля Беляев, сообщив в Ставку, что "военный мятеж" имевшимися у него "немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается", просил о спешной присылке "действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города".

К этому времени восставший народ захватил Адмиралтейство, Арсенал, Петропавловскую крепость, Мариинский и Зимний дворцы, разгромил и поджег здания Окружного суда, Жандармского управления, Дома предварительного заключения, нескольких полицейских участков.

В 1967 году отмечалось 50-летие Февральской революции

Вопросы истории. 1967. № 5, с.96 - 99

Участники встречи поделились воспоминаниями о том, как происходили события Февральской революции в Петрограде и Кронштадте, в провинции и в армии. Через все эти выступления проходит мысль о том, что еще на подступах к Февралю большевики упорно "боролись за овладение массами, формировали политическую армию будущего Октябрьского штурма. Особенно успешно эта работа проходила уже после свержения царизма.

А. С. Багдасаров, член КПСС с 1912 г., бывший в 1917 г - агитатором Василеостровского районного комитета большевиков, вспоминая о Февральской революции, рассказал: 23 февраля по старому стилю Невский проспект был буквально залит народом. Рабочие, солдаты, матросы, женщины-работницы шли бесконечным потоком, колыхалось море голов. 24 или 25 февраля, возвращаясь домой уже вечером, я видел, как с Гороховой улицы подтягивались кавалерийские отряды для разгона демонстрантов. Мы шли человек 5—6 вместе. И начальник одного из этих отрядов вдруг скомандовал: «А ну-ка, стегайте этих сволочей!» Я ухватился за решетку какого-то забора и перепрыгнул на другую сторону, но мое пальто зацепилось за решетку, и я еле-еле вырвался. В ту же ночь или в следующую, не помню точно, меня арестовали и посадили в тюремную часть района гавани. Через каждые две-три минуты туда приводили новых и новых арестованных.

О том, как проходила Февральская революция в Кронштадте, рассказал П. И. Черноусов, член КПСС с 1917 г.: Я вел пропаганду в Кронштадте среди моряков, хотя, честно сказать, сам подготовлен был политически довольно слабо. Ориентиром у меня было классовое, революционное чутье. И оно не подвело. Когда наступили бурные Февральские дни, я работал на Кронштадтском заводе динамо-машин. Узнав о выступлении петроградских рабочих, я 27 февраля выехал в Петроград и провел там два дня. Здесь с берданкой в руках мне пришлось бороться с полицейскими, жандармами. 28 февраля мне довелось участвовать в освобождении из казарм солдат Измайловского полка революционными рабочими. Полк размещался в казармах близ одной из петроградских церквей на Садовой улице. Солдаты не могли выйти из казарм, так как офицеры полка арестовали, а затем раздели донага революционных активистов полка. Когда мы на грузовиках подъехали к казармам и, взломав ворота, ворвались внутрь здания, нас встретили радостные, но совершенно беспомощные арестованные.

В Петрограде в те дни выходила масса газет, листовок. Я нагрузился ими и отправился обратно и Кронштадт. Уже на подходе к крепости я увидел у пропускных ворот, как и обычно, знакомые фигуры жандармов, контролировавших доступ на остров. Здесь все оставалось по-старому. Пришлось мне срочно выбрасывать свой «багаж» в снег. А в ночь на 1 марта начались события и в Кронштадте: произошло выступление войск, находившихся в крепости. Рано утром 1 марта на площади около кронштадтского морского собора открылся митинг солдат и моряков. Мне, как очевидцу событий в Петрограде, пришлось выступать первому. Я рассказал о том, как пало самодержавие, и обратился с призывом к солдатам и матросам выступить на защиту революции. После этого митинга несколько дней и ночей я безвыходно провел в здании Кронштадтского морского собрания, где был организован Революционный комитет кронштадтской крепости и флота. Там же мне пришлось от имени грозного кронштадтского гарнизона и флота сочинять письмо-директиву председателю Государственной думы Родзянко. Мы обсудили эту директиву, утвердили ее и даже приложили к ней печать Революционного комитета, которую изготовили тут же за несколько часов до этого.

Меня включили в состав военного отдела Революционного комитета, и в мою задачу входила организация связи между кораблями, фортами и гарнизоном. Партия большевиков придавала огромное значение Кронштадту — ключу к Петрограду. Уже в первые дни марта в крепость из Петрограда был направлен М. Г. Рошаль. Высокий брюнет, он выглядел довольно странно в своем смешанном одеянии: солдатские ботинки, матросские брюки, старое гражданское пальто. Чувствовалось, что человек недавно вышел из тюрьмы. Но кто в это время обращал внимание на одежду! Товарищ Рошаль был политически опытный оратор, обладавший необычайным даром слова.

С первых дней марта и до Октября в Кронштадте шла напряженная борьба между большевиками и эсерами за привлечение на свою сторону моряков и солдат гарнизона. И надо сказать, что поначалу моряки и солдаты, многие из которых были недавними крестьянами, тяготели к социалистам-революционерам. Но постепенно происходил их поворот влево, к большевикам.

Революционный накал чувствовался в Кронштадте постоянно. Почти ежедневно происходили митинги в сухопутном манеже и на площадях. Здесь поочередно выступали ораторы разных политических направлений — большевики, эсеры, меньшевики, анархисты. Это был своеобразный политический университет для тех, кто участвовал в этих митингах. Здесь люди учились мыслить, анализировать события. Здесь партия боролась за массы, за флот, за армию.

Революционная борьба за массы продолжалась всю весну и лето. Бесперебойная связь с кораблями и частями обеспечивала ведение пропаганды. В итоге эта борьба кончилась бесповоротной победой большевиков. К Октябрю Кронштадт стал прочной опорой пролетарской революции.

М. Г. Рошаль, член КПСС с 1915 г., в дни Февральской революции служил в 177-м полку, расквартированном в Новгороде.

Когда 27—28 февраля до нас дошли сведения о событиях в Петрограде (узнали мы об этом от писарей из офицерского собрания), рассказывал М. Г. Рошаль, мы собрались на нашей с С. Б. Волынским частной квартире и решили оформить большевистскую партийную организацию в легальных условиях. Для получения на этот счет информации я выехал в Петроград. В первых числах марта сошел с поезда на Николаевском вокзале и направился прямо в Таврический дворец — место заседания Петроградского Совета. Прибыв туда, без труда разыскал большевиков. Ко мне из комнаты, в которой проходило заседание Исполкома Совета, вышли В. М. Молотов и А. Г. Шляпников. Сообщив им о создании в нашем полку большевистской ячейки, я попросил дать необходимые материалы, литературу для того, чтобы начать работу в новых, легальных условиях. Меня снабдили адресом квартиры Е. Д. Стасовой, куда я и отправился. Елена Дмитриевна передала мне манифест ЦК партии в связи с Февральской революцией, снабдила пропагандистской литературой, а также напутствовала необходимыми указаниями. Некоторое время спустя мне удалось добиться продолжительного отпуска и вновь выехать в Петроград. Здесь в качестве партийного пропагандиста я начал работать в Петроградском комитете партии. Во время Всероссийской Апрельской партконференции я встретился с представителями Балтийского флота, в частности с членом ПК партии Б. Жсмчужиным, который пригласил меня поехать на партийную работу среди моряков Гельсингфорса. После согласования вопроса в ЦК и ПК прямо с конференции меня вместе с С. Б. Волынским направили на партийную работу в Финляндию. В Гельсингфорсе я проработал до июльских дней 1917 года. Благодаря боевитости моряков Временное правительство долго не осмеливалось применить здесь репрессии. И лишь после прихода в Гельсингфорс преданных правительству кораблей из Ревеля и вывода в плавание большевистски настроенных экипажей судов правительство решилось на аресты. Произошло это 16 июля 1917 года. Когда однажды мы возвращались после обеда вместе с В. А. Антоновым-Овсеенко к себе в общежитие, нас арестовали на Мариинской улице. В тот же день арестовали редакторов газеты «Социалист-революционер» левых эсеров Прошьяна и Устинова. Мы пробыли в тюрьме до середины августа 1917 г., когда нас выпустили на поруки Областного исполкома Финляндии.

М. Д. Ботоев, член КПСС с 1912 г., встретил Февральскую революцию на фронта в Карпатах, в составе конного Осетинского полка. Вот что он рассказал о тех днях.

Наш полк вместе с другими вывели на огромную поляну, построили. Мы были в полной парадной форме. Один из командиров скомандовал: «Смирно!» Все замерли. Командир корпуса выехал верхом на середину площади. Он долго что-т? возился, вытирал платком глаза, а потом начал читать манифест царя об отречении от престола. Отречение произвело на нас впечатление как гром с ясного неба. Я почувствовал, как по всему телу будто прошел электрический заряд. Многие потом говорили мне, что нечто подобное испытывали и они сами. Командир корпуса произнес речь о службе родине, защите отечества, военной дисциплине и распустил нас.

Февральская революция 1917 года сразу же внесла изменения в армии. Чувствовалась сильная растерянность командного состава, солдаты начинали выходить из повиновения офицерам, нередко солдаты срывали погоны с офицерских плеч, были случаи и расправы штыками с наиболее ненавистными офицерами. Повсюду проходили митинги, на которых избирались полковые комитеты; затем были избраны дивизионные и армейские комитеты. Я стал членом полкового, а затем армейского комитета 8-й армии. Здесь, в армейском комитете, мне пришлось работать до ликвидации корниловского мятежа. В армейском комитете было всего два большевика и несколько так называемых интернационалистов, которые часто выступали с большевиками заодно. Эсеры и меньшевики составляли большинство, было несколько ярых монархистов и кадетов.

Армия в основном была по своему составу крестьянской, поэтому партийная борьба за овладение этой массой велась прежде вссго вокруг земельного вопроса Меньшевики и эсеры много кричали о передаче всей земли крестьянам. Первое время их охотно слушали и даже аплодировали им. Но стоило кому-нибудь задать прямой вопрос: «Когда это произойдет?» — как начинались туманные разглагольствования об Учредительном собрании. Вслед за этим поднимался шум, слышались крики: «Долой!» Лишь большевики ясно и четко говорили, что землю надо передать тем, кто ее обрабатывает,— безвозвратно и немедленно. Поэтому большевики всегда бывали желанными гостями в армейских частях.

Вторым важным вопросом, вокруг которого шли споры, был вопрос о войне и мире. И здесь большевики имели неизменный успех.

Хотя армейские комитеты находились в руках меньшевиков и эсеров, им приходилось часто лавировать, показывать свою демократичность и оппозиционность к штабам армии и корпусов. Но эта оппозиционность была насквозь фальшивой, так как в главных, решающих вопросах они были на стороне буржуазии, крепко спаяны с верхушкой офицерства. Когда избрали армейский комитет 8-й армии, командующий армией генерал Каледин, игнорируя его, долго не являлся в комитет. Каледина сменил на этом посту генерал Корнилов. Этот был похитрее, прикидывался демократом, нередко бывал на заседаниях армейского комитета, просматривал все наши решения и давал свои указания.

Главнокомандующим Юго-Западным фронтом был Брусилов. Мне приходилось встречаться с ним летом 1917 г. на фронтовом съезде, делегатом которого я являлся. Съезд происходил в городе Каменец-Подольске. Сюда приехали Керенский и французский правый социалист Альберт Тома, низенький, толстенький, с большим брюшком. Съезд в огромном своем большинстве был эсеро-меныпевистским. Керенского и Тома на руках поднесли к столу президиума. Нас, большевиков, было там всего семнадцать. Керенский говорил с большим подъемом, с жестами артиста-трагика, резко взмахивая рукой и засовывая ее по-наполеоновски за борт френча. После выступлений Керенского и Тома зал гремел от аплодисментов и криков одобрения. Керенский говорил долго, Тома коротко, но от их речей в памяти оставались одинаковые призывы к войне до победного конца, лозунги верности союзникам и требования усиления дисциплины в армии. Во время перерыва большевики собрались отдельно. К нам присоединился один представитель рабочих Киева, делегированный на этот армейский съезд со специальным воззванием. Он зачитал нам это воззвание, мы одобрили его и поручили ему огласить документ и от нашего имени. Воззвание было выслушано и награждено жиденькими аплодисментами съезда. Вообще положение наше было незавидное: 17 солдат «без имен» против международных авторитетов — прожженных политиканов.

После перерыва председательствующий объявил, что на съезд прибыл представитель ЦК партии большевиков прапорщик Крыленко, которому и предоставляется слово. Вышел небольшого роста военный с небрежно висевшей на боку огромной пехотной шашкой. Мы грустно переглянулись: неужели ЦК не мог найти более представительного оратора? Но скоро мы убедились, что ораторским искусством Н. В. Крыленко владел превосходно. Во время выступления Крыленко Керенский из ложи вдруг задал ему вопрос: «Если вам дадут приказ наступать, вы, как офицер, исполните его или нет?» Крыленко ответил: «Если приказ будет, я пойду в наступление, хотя бы пришлось лезть под проволочные заграждения». Раздаются бурные аплодисменты. Керенский, перескочив через барьер, подбегает к Крыленко и пытается его расцеловать. Крыленко вертит головой, уклоняясь от поцелуев, упирается руками в грудь Керенского и, наконец освободившись, продолжает: «Но в то же время убеждать своих солдат наступать я не буду. Я им скажу, что наступление не в интересах революции и солдат». Керенский оскорбленно поворачивается и возвращается в ложу, а в зале раздаются крики: «Долой!», «Товарищ Керенский, арестовать его немедленно. вы смотрите?!» По окончании съезда меньшевики, эсеры и каменец-подольская?- жуазия устроили торжественное шествие по улицам города. Керенского, Тома Бгсилова посадили на стулья и, высоко подняв над головами, несли по городу.

При ставке была создана комиссия по переработке воинских уставов, и армейский комитет 8-й армии направил меня в эту комиссию с наказом добиться ее роспуска Солдаты — члены комиссии — предварительно собрались отдельно. Было решено сорвать работу комиссии, созванной Корниловым. К нам присоединился один поручик, бывший учитель. На этом заседании председательствовал я, секретарем был этот поручик. Мы написали воззвание к армии, где заявили протест против составления воинских уставов ставкой верховного главнокомандующего как органом невыборным и непредставительным. Это воззвание было подписано всеми солдатами и поручиком. Воззвание напечатали большим тиражом, и мы, разослав его по армейским частям и отослав один экземпляр Временному правительству, разъехались по своим частям. Комиссии так и не удалось составить воинские уставы.

О событиях Февральской революции в деревне рассказала собравшимся директор Музея Революции А. И. Толстихина.

Я крестьянка и встречала революцию в деревне. Наше село Рыбинское, Канского уезда. Енисейской губернии, являлось местом ссылки социал-демократов, видных деятелей нашей партии. Здесь отбывала срок Е. Д. Стасова, в тридцати километрах от нашего села жил ссыльный С. С. Спандарьян. Их пребывание, естественно, оказало огромное влияние на крестьян нашего села, где можно в миниатюре проследить этапы революционной борьбы от Февраля до Октября.

После победы Февральской революции в Рыбинском был создан Совет, во главе которого встал большевик И. И. Блинов. Позднее он был расстрелян колчаковцами. Совет не был однопартийным. В нем имели своих представителей большевики, меньшевики, эсеры. И все же ссли говорить о настроении наших крестьян, то их симпатии были на стороне большевиков. В Рыбинском, как и по всей России, проходили частые митинги, на которых выступали представители многих партий, в них принимали активное участие местные жители. Эсеров представляли местные торговые воротилы. Про них так и говорили: это эсер, купец первой гильдии. К моменту Октябрьской революции классовое расслоение в селе достигло большой глубины, и это находило отражение в острой партийной борьбе. Далее А. И. Толстихина сказала: Мне хотелось бы привлечь внимание историков к вопросу о роли и деятельности местных Советов в период от Февраля к Октябрю и в первые дни после победы Великой Октябрьской социалистической революции. Мы много говорим и пишем о деятельности Советов в городах, а что касается местных, особенно сельских, Советов, то изучению их деятельности уделяется мало внимания. Это положение необходимо исправить. Историки должны больше изучать жизнь крестьянства до Октябрьской революции и после нее. Я имею в виду не только чисто экономическое положение деревни, но и перемену настроения крестьянства. В те годы я была секретарем волостного комитета партии, хотя мне исполнилось всего 18 лет. Часто приходилось выступать на сельских сходках. Мы говорили о том, что нам принесет социализм, о мировой революции. Конечно, политическая подготовка у нас была не ахти какая, но революционной энергии, веры в правоту пролетарской революции было предостаточно, и нам хотелось, чтобы крестьянство поверило в революцию, пошло за ней. На наших глазах происходило превращение забитого, угнетенного человека в полноправного гражданина страны. Был там у нас в деревне один мужик, Стратон Любимов. С годами он совсем согнулся, и морально и физически, под тяжестью невзгод и тяжелого труда. Руки у него были большие, натруженные и висели, как плети. На лице лежала тоска и безысходность старой деревни. И вдруг человек выпрямился, посветлел. Таким, как Стратон, Октябрь открывал перспективы. Таких были десятки миллионов.

Некоторые люди, особенно молодежь, не представляют, какой шаг вперед сделал наш народ за эти 50 лет. Ведь страшно вспомнить, как, например, жили люди в нашей деревне: нищета, глушь, спали, не раздеваясь, без простыней, рядом с людьми в избе находилась скотина, от холода люди укрывались дерюгами. Обо всем этом надо писать.

Последний российский император Николай II был очень скрытным и сдер-жанным человеком, и обычно в своих дневниковых записях он не позволял себе быть откровенным. Но во время Февраля, после отречения, он написал несколько слов — о том, что видел «кругом измену… и обман». Почему в клю-чевой момент своей жизни российский император оказался в одиночестве и в изоляции? Это важный и интересный вопрос. И мало кто мог бы предви-деть это в 1914 году.

Начало Первой мировой войны привело к росту популярности Николая II. Он ездил по стране, и всюду его ожидал хороший прием. По всей видимости, часто люди были искренни, они искренне поддерживали российского импе-ратора. Впрочем, они руководствовались разными чувствами: некоторые были убежденными монархистами, другие были монархистами ситуативными, праг-матичными. Какая-то часть людей считала нужным во время войны поддер-жать главу своего государства. В своих письмах некоторые студенты признава-лись: «Сейчас мы поем не „Марсельезу“, сейчас мы поем „Боже, царя храни!“». Это не обязательно была демон-страция монархизма, это была демон-страция специфического патриотизма военной поры. Даже обычно не очень популяр-ная императрица Александра Федоровна тоже встречала доброжела-тельное отношение. На некоторых фотографиях, запечатлевших патриотиче-ские мани-фестации 1914 года, можно увидеть и портреты императрицы. И вместе с тем через некоторое время царь становится все менее и менее популярным. Об этом есть упоминания в различных источниках: в дневнико-вых записях, в переписке современников. Иногда такие настроения фиксирует даже цен-зура — и полицейская, и военная, — хотя, если мы рассматриваем этот источ-ник, мы иногда сталкиваемся с самоцензурой цензоров.

Но достаточно и других свидетельств. Например, один из источников, который представляет немалый интерес для историков, — это дела об оскорблении чле-нов царской семьи. В дореволюционной России это считалось государ-ствен-ным преступлением. Большую часть государственных преступников составля-ли не социал-демократы, распространявшие антиправительственные листовки, и не социалисты-революционеры, готовившие террористические акты. Самый распространенный вид государственного преступления — это оскорбление члена царской семьи.

Как следует из этого источника, чаще всего ругали государя императора. Обви-нения предъявлялись разные. В некоторых источниках мы фиксируем слухи, совершенно не соответствующие действительности, в основном о том, что царь не хотел победы России. Ходили слухи, что император хотел сепаратного мира, ну а иногда воспаленное воображение современников делало царя чуть ли не предателем. Один простолюдин был обвинен в том, что рассказывал, как царь якобы продал Россию за бочку золота и уехал в Германию по подземному ходу на автомобиле. Это, конечно, совершенно абсурдный слух. Интересно, что тут вкраплены какие-то детали эпохи модерна — совершенно детективная история: по подземному ходу и на автомобиле. Это казусный случай, но такие обвинения предъявлялись.

Однако чаще всего в обвинениях простых крестьян, ругавших царя, звучит дру-гая тема. Царя называли дураком, ему вменялось в вину то, что он не подгото-вил Россию к войне. Иногда даже российская правительственная пропаганда могла переводиться людьми совершенно непредсказуемым образом. Так, в ней часто миролюбивое отечество противопоставлялось воинственной Германии. Глав-ным антигероем пропаганды был германский кайзер Вильгельм II. Герма-ния-де- сорок лет готовилась к войне. Сам Вильгельм II царствовал, конечно, не столь долго, но Германия и правда примерно сорок лет не воевала. И для многих людей это как раз было доказательством сообразительности герман-ского императора. Они буквально говорили следующее: «Вот германский-то император сорок лет готовился к войне, пушки заготавливал и снаряды от-ли-вал. А наш-то дурак только водкой торговал». Это намек на водочную мо-нопо-лию в довоенной России. Получается, что царь проявляет свою профес-сиональ-ную непригодность: он не готовится к тяжелой године заранее, его страна небоеспособна и беспомощна перед тяжелыми военными испытаниями. Конеч-но, это говорили малограмотные и вовсе неграмотные крестьяне. Но примерно такие же настроения охватывали и гораздо более образованных современников. С этих монархом, с этим государем, с этим царем войну не выиграть. И многие, в том числе и убежденные монархисты, считали так и накануне 1917 года.

Очень важный персонаж в слухах военной поры — это императрица Александра Федоровна. Царица никогда не могла быть особенно популярной, хотя некото-рых успехов добилась в начале войны благодаря своим патриотическим ини-циа-тивам. Императрица и две ее старшие дочери прошли курсы военных сес-тер милосердия, сдали соответствующие экзамены, получили необходимые дипломы и участвовали в медицинских операциях — при этом царица сама была больным человеком, и иногда она ассистировала во время сложных меди-цинских операций сидя. На самом деле она выполняла тяжелый патриотиче-ский долг и во многих отношениях видела войну точнее, чем ее супруг импе-ратор. Он посещал фронт, но смотрел на аккуратно выстроенные войска, спе-циально подготовленные к императорскому смотру. Царица же видела жертв войны, истерзанную человеческую плоть, она переживала смерть людей, про-исходившую буквально на ее глазах, людей, к которым и она, и ее дочери успе-вали привязаться, которых они старались вылечить.

Бесспорно, царица была большой патриоткой России, и это проявлялось не только в словах, но и в действиях. Однако удивительным образом даже ее пат-риотические инициативы воспринимались порой непредсказуемым образом. Это было связано, в частности, с тем, что изменился культурный контекст.

Первоначально образ сестры милосердия в российской пропаганде и в россий-ском искусстве эпохи Первой мировой войны был символом мобилизующейся нации. Сестра милосердия олицетворяла русских женщин, выполняющих свой профессиональный, патриотический и христианский долг. Но постепенно ситуация изменилась. Сестру милосердия все чаще воспринимали как символ разгульного тыла, как символ лихачества и даже разврата. Ходила такая по-го-ворка: «Японскую войну господа офицеры пропили, а эту с сестрами милосер-дия прогуляли». Некоторые профессиональные проститутки одевались в попу-лярные костюмы сестер милосердия, и это считалось одеждой, выгодной для их профессии. В таком контексте многочисленные почтовые открытки и плакаты, на которых императрица и ее старшие дочери были изображены в форме сестер милосердия, могли восприниматься совер-шенно непредсказуе-мым образом и подтверждали самые невероятные и несправедливые слухи о якобы близости царицы с Распутиным.

Александра Федоровна также воспринималась как человек, который приобрел власть над царем. Николай II в таких слухах представал каким-то зомбиро-ван-ным существом, подкаблучником, которым манипулирует царица и так назы-ваемая немецкая партия. Конечно, по большому счету это чепуха. Правда, в го-ды Первой мировой войны реальное влияние императрицы несколько воз-росло. Мы это можем видеть даже по переписке царя и царицы: она дает ему политические советы, и иногда их взгляды совпадают. Тем не менее слухи об этом влиянии были фантастически преувеличены.

В некоторых же слухах императрица изображалась как прогерманский полити-ческий деятель, иногда как сторонница сепаратного мира, иногда и вовсе как германский агент влияния. Ходили даже слухи, что в царском дворце располо-жена секретная радиотелеграфная станция, которая передает секретную ин-формацию в Германию, — и этим якобы объясняются причины поражения русской армии на фронте. После революции эту телеграфную станцию пыта-лись найти, но, конечно, безрезультатно.

Не так важно то, что было на самом деле, как то, что множество людей верили в эти слухи. Причем их распространяли не только необразованные современ-ники, но и офицеры генерального штаба, и дипломаты, и офицеры император-ской гвардии.

Возникает вопрос: а кто придумывал слухи? Сама постановка вопроса мне представляется не вполне корректной. Обычно у слухов не один автор, а много. Иногда говорят, что слухи намеренно распространял противник. И действи-тельно, в годы Первой мировой войны этим занимались все воюющие держа-вы. Говорилось и о том, что фабрикой слухов были различные оппозицион-ные организации. Ради дискредитации монархии они якобы сознательно создавали эти слухи и распространяли их. Возможно, в определенных случаях это и было так. Но вместе с тем некоторые слухи возникали на низовом уровне. Они на-поминают какие-то фольклорные сказания, анекдоты и не встречаются ни в каких других слоях общества. Они присущи в основном крестьянам.

Например, в источниках, созданных интеллигентными современниками, мы практически нигде не встречаем вдовствующую императрицу Марию Федо-ров-ну. При этом в делах по оскорблению царской семьи Мария Федоровна уди-ви-тельным образом появляется. Это может быть доказательством того, что та-кие слухи возникали по разным причинам, на разном уровне и по разным об-раз-цам. Кроме того, распространению самых невероятных слухов в значитель-ной степени способствовала сама атмосфера Первой мировой войны — атмо-сфера шпиономании и германофобии.

В разных странах, не только в России, везде видели шпионов. Но России это было присуще в значительной степени. При этом немалую роль в распростра-нении слухов сыграла и Ставка Верховного главнокомандующего, которым был в начале войны родственник царя, великий князь Николай Николаевич — млад-ший. В 1915 году в результате расследования, инициированного командо-ва-нием Северо-Западного фронта и поддержанного Ставкой, был арестован, осужден и довольно быстро — даже подозрительно быстро — казнен офицер Мясоедов, ранее служивший в жандармерии, а в годы Первой мировой войны оказавшийся в разведке. Ему в вину вменялось предательство, измена. Аресто-вали также и нескольких людей, связанных с ним, часть из них потом казнили. Сейчас историки установили, что для такого обвинения и тем более для такого приго-вора никаких реальных оснований не было. Мясоедов должен был стать козлом отпущения: изменой могли объяснить поражение русской армии. Но это способствовало и нарастанию атмосферы шпиономании и ксенофобии в стране.

Слухи поползли наверх: обвиняли уже не только отдельных офицеров, а воен-ного министра царской России Владимира Сухомлинова. Его сняли с долж-ности, а потом назначили следствие. Министр был арестован. Царь понимал, что в вину Сухомлинову можно было вменить халатность, но никак не измену родине и обвинения против него были явно сфабрикованы. Он перевел Сухо-млинова на положение домашнего ареста. Но это еще более подогрело слухи, и теперь уже в измене стали обвинять не только генералов, не только бывшего военного министра, но и самого царя.

Вернемся к вопросу, который мы задали в начале нашего разговора. В критиче-ский момент своего царствования, когда царь вынужден был отречься, он ощущал себя покинутым всеми, он ощущал кругом измену и обман. Чем это можно объяснить? Накануне Февральской революции значительная часть населения страны, включая и многих представителей политической элиты, искренне верила, что измена существует на самых верхах, а сам царь если не изменник, то покровитель изменников. Это было, конечно, не так. И царь, и царица были патриотами России, они хотели ее победы в войне. Но если миллионы верят слухам, то это становится фактором не менее значимым, чем сама реаль-ность.

Расшифровка

Как начинается революция? Кто начинает революцию? Кто организовывает революцию? Эти вопросы историки будут задавать все время о каждой рево-люции. И российская революция не является исключением. Ее очень часто описыва-ют как революцию, организованную каким-то центром, каким-то актором. В совет-ское время по понятным причинам всячески указывалось на роль партии большевиков в свержении монархии. Все факты складывались в большое повествование об организующей роли партии.

Есть и другие сюжеты, которые сейчас приобретают все большее распростране-ние. Одни авторы писали и пишут о роли германских спецслужб в организации российской революции, другие говорят о роли российских союзников, напри-мер Ве-ликобритании, в подготовке свержения монархии и об их контактах с россий-ской либеральной оппозицией. Третьи — о роли российских масонов, четвер-тые — о заговорах предреволюционной поры, в обсуждении которых принима-ли участие и общественные деятели, и даже генералы, гвардейские офицеры и члены российской императорской семьи.

Все это было. Были и заговоры, и подпольщики, и масоны, и спецслужбы. Но можем ли мы российскую революцию объяснить заговорами? Что должны сделать историки, чтобы понять непосредственные причины революции? Предположим, что мы найдем некие новые источники, дополняющие наши знания, скажем, о действиях каких-то специальных служб или о каких-то за-говорщиках. Все равно причин будет очень много. Полезно посмотреть на сам ход российской революции, как она произошла и что ей непосред-ственно предшествовало. И тут главным героем нашего повествования становится сам город, городское пространство.

Бывший Петербург, после начала Первой мировой войны ставший Петрогра-дом, очень изменился во время войны. Чертой городского пейзажа стали «хво-сты» — соб-ственно, и само слово появилось в это время: это очереди перед раз-лич-ными магазинами, лавками, в первую очередь перед булочными. Они фик-сиро-вались как что-то новое, необычное, экзотичное. Последующим поколе-ниям жителей России это покажется, может быть, странным, но тогда хвосты вызывали особое раздражение и считались чем-то совершенно новым. В горо-де чувствовалась война. Стало меньше солдат гвардейских полков в их яркой фор-ме. Но появились и другие персонажи. В городе оказались беженцы из запад-ных губерний Российской империи, некоторые из них находились в страшном состоянии. Иногда появлялись и дезертиры из армии, их число накануне Фев-ральской революции было очень значительным. Все это — благоприятная питательная среда для преступности самого разного рода, и современники фиксировали некоторый рост преступности еще и до революции.

На улицах города возникли и совершенно новые персонажи. Война для кого-то была тяжелым страданием, но для кого-то — шансом и возможностью. Появи-лись так называемые мародеры тыла — люди, сделавшие деньги на войне, и та-ких было немало. Одним из способов существенно округлить свое состоя-ние стала контрабанда: в нейтральных странах можно было закупить герман-ские медикаменты, как-то переправить в Россию, а потом продать втридорога. Гер-мания была крупнейшим производителем лекарств до Первой мировой войны, а в России их не было или было крайне мало. Появлялись новые деньги — не только новые, но и не очень чистые. Можно себе представить, как люди, потерявшие своих близких, терпевшие различные лишения в годы войны, смо-трели на этих новых богачей. Недовольство строем, системой, режимом подпи-тывалось и этим ощущением несправедливости, всевозможной коррупцией.

Одним из полей действий коррупционеров был призыв в армию. Люди, при-езжавшие в Петроград из столиц других воюющих стран: из Лондона, Пари-жа — были потрясены тем, как много мужчин призывного возраста, внешне вполне здоровых, гуляют по столице, какая веселая жизнь царит на централь-ных улицах этого города. Это также подпитывало ощущение несправедли-вости.

Важной чертой городской жизни были и всевозможные слухи. И вот очереди, хвосты, назывались иногда фабриками по производству слухов. Возбужден-ные люди на улице порой готовы были поверить самой невероятной молве.

Градус недовольства в городе подпитывался и речами в Государственной думе. Особенно современникам запомнилась речь председателя Конституционно-демократической партии Павла Милюкова 1 ноября 1916 года. Он обличал раз-личные недостатки и преступления, творившиеся в стране, и каждый фраг-мент своей речи заканчивал риторическим вопросом: «Что это — глупость или из-мена?» Вопрос предполагал различные ответы, но бóльшая часть современ-ни-ков как в Думе, так и за ее пределами склонна была истолковывать слова Милюкова в определенном смысле. Это — измена. Ощущение измены под-тачи-вало режим.

Некоторые другие депутаты Государственной думы поднимали планку осу-ждения режима. Александр Федорович Керенский, лидер фракции трудови-ков, назвал существующий режим оккупационным и фактически призвал к сверже-нию власти, даже к физическому уничтожению ее высших представителей. От ареста его уберегала только депутатская неприкосновенность.

Но оппозиционные речи произносили не только традиционные оппозиционе-ры. Даже близкие к режиму политики, такие как Владимир Пуришкевич, лидер правых, выступали с зажигательными речами, и это отражало настроения мно-гих современников. Даже самые лояльные монархисты к этому моменту пере-ставали быть опорой режима, они просто не могли его поддерживать.

В такой вот атмосфере и началась российская революция. Когда она началась? Историки спорят об этом. Чаще всего датой революции называется 23 февраля старого стиля, по новому стилю это 8 марта. И речь идет о забастовках на Вы-боргской стороне Петрограда. Иногда эта точка зрения оспаривается — и на-чало революции ведется от речи Милюкова. Некоторые историки напоминают, что огромный Путиловский завод бастовал за несколько дней до забастовки на Выборгской стороне и реакция властей на это была достаточно жест-кой. Был объявлен локаут, то есть предприятие фактически приостановило работу. Это гигантский завод, и мероприятия затронули десятки тысяч рабо-чих, но все-таки Путиловский завод находился на рабочей окраине, сравни-тельно далеко от центра. Выборгская сторона — это, во-первых, необычайно развитый индустриальный район города, с огромной концентра-цией промыш-ленных предприятий и рабочей силы. А во-вторых, он находится в двух шагах от центра города. Достаточно пересечь Неву по Литейному мо-сту — и вы уже находитесь в самом центре: здесь правительственные здания, недалеко нахо-дится и Государственная дума, и особняки, доходные дома — место прожива-ния элиты страны.

Итак, 23 февраля старого стиля, 8 марта нового стиля. День не был случайным. Еще до начала Первой мировой войны Интернационал Второй интернационал — международное объединение социалистических рабочих партий. Создано в 1889 году, распалось в начале Первой мировой. Среди участни-ков Второго интернационала были Карл Каутский, Владимир Ленин, Вильгельм и Карл Либкнехты, Роза Люксембург, Георгий Плеханов, Ираклий Церетели, Клара Цеткин. объявил его Между-народным днем солидарности трудящихся женщин. В годы войны эта ини-циатива была забыта — почти везде, но не в России. И различные социали-сты — и большевики, и меньшевики, и социалисты-революционеры, и пред-ставители более мелких групп — планировали какие-то акции на этот день, печатали листовки, готовили речи. Но они не ожидали, что их выступле-ния приведут к такому результату. Предполагалось, что для большой революции это время неподходящее. Подпольщики готовились к каким-то большим ак-циям поздней весной 1917 года, в мае.

Но 23 февраля несколько фабрик забастовали. Инициаторами выступления неожиданно для активистов-социалистов стали не рабочие-металлисты — грамотные, политизированные, так называемый авангард рабочего класса, — а работницы-текстильщицы, в значительной части своей неграмотные, ранее политикой не интересовавшиеся. Они очень часто принуждали своих товари-щей принять участие в забастовке, шли на соседние фабрики и снимали их с работы.

Почему инициаторами российской революции стали простые женщины? Есть две причины. Во-первых, женщины испытывали особые трудности: на них лежало обеспечение семьи продуктами, а это становилось все более трудным делом. Во-вторых, женщины очень часто не боялись в тех ситуациях, когда мужчины побаивались. Чего же боялись мужчины? Многие мужчины, ра-бо-тающие на промышленных предприятиях, были освобождены от военной службы. А к 1917 году все меньше людей хотело оказаться на фронте. Этого боялись и рабочие, в том числе и политизированные. Однако столкнувшись с тем, что их снимают с работы, некоторые, с большей или меньшей охотой, присоединялись к забастовкам. Постепенно, одна за другой, фабрики Выборг-ской стороны начинали бастовать. Когда толпы возбужденных забастовщиков хлынули на улицы, они смешались с очередями, стоящими перед лавками, булочными. Часто это выливалось в погромы булочных, иногда во время погромов в магазинах находили припрятанные продукты. Это подстегивало самые невероятные слухи: продукты припрятывали иногда для того, чтобы получить потом лучшую цену, но ходили слухи, что голод провоцируется наме-ренно и сознательно.

Когда забастовщики хлынули на улицы, то сил полиции просто не хватило, чтобы их сдержать. И это была серьезная проблема. Дореволюционную Россию можно назвать полицейским государством, но с недостаточным количеством полиции. Хорошая полиция стоит дорого. Поэтому в России очень часто для различных целей, в том числе и для решения полицейских задач, использова-лись вооруженные силы, в первую очередь казаки. Память об этом существо-вала, как и напряжение между казаками и городским населением. Когда за-бастовщики и манифестанты встретили отряды чубатых всадников на лоша-дях, ожидание было достаточно напряженным. Но неожиданно казаки дей-ствовали по принципу итальянской забастовки. Они беспрекословно выпол-няли приказы своих офицеров, но никакой инициативы не проявляли —ника-ких жестоких атак, ударов нагайками. Люди почувствовали, что в казаках они препятствия не встретят.

Правда, существовала другая проблема. Выборгская сторона была отрезана от центральной части города Невой, и полиция, действуя в соответствии с раз-работанным уже планом, попыталась блокировать Литейный мост, чтобы не допустить забастовщиков в центр города. В значительной степени это уда-лось, однако Нева была покрыта льдом, и группы забастовщиков ринулись по реке в центр города. Интересно, куда же они пошли. Рядом, фактически на той стороне Невы, находилось здание Государственной думы — Таврический дво-рец. И к нему призывали идти многие меньшевики: они хотели использо-вать это для поддержки депутатов-оппозиционеров и для того, чтобы под-толкнуть Думу к более решительным действиям. Но большая часть манифе-стантов пошла иным путем.

Традиционным местом политического протеста в городе был Невский про-спект, в особенности площадь перед Казанским собором. Манифестанты знали, куда идти, — полиция знала, где их встречать. И первые группы протестую-щих пробивались именно на Невский проспект. Но тут очень многое зависело от по-ведения публики. Невский проспект — место демонстративного потребле-ния, здесь находятся рестораны, дорогие магазины, театры, банки, правитель-ствен-ные ведомства. Здесь студенты, офицеры, банковские клерки, дамы, делающие покупки в магазинах. Отношение публики Невского проспекта было непред-сказуемым, но очень часто она сочувственно относилась к манифестан-там-забастовщикам. А те останавливались на каких-то перекрестках, кричали «Хлеба, хлеба!» Иногда появлялись импровизированные красные флаги, иногда начинали петь куплет революционной песни. Полиция первоначально доста-точно быстро справлялась с этими небольшими группами, но они появлялись вновь и вновь, возникали импровизированные манифестации, пользовавшиеся поддержкой публики.

Невский проспект притягивал протестующих и в последующие дни. 25 февраля он превратился в место гигантской манифестации. Полиция не могла практи-чески ничего сделать, а казаки занимали позицию, близкую к нейтраль-ной. Власть не могла контролировать самую главную улицу столицы империи. И мне кажется, что изложение хода событий в эти первые дни революции по-зволяет нам дать ответ на вопрос, который был задан в начале этого разговора.

Если бы революция действовала в соответствии с замыслами заговорщиков, то они бы избрали целью своих действий инфраструктуру власти. Однако в эти дни — 23, 24 и 25 февраля — участники антиправительственных манифестаций не атаковали министерства и ведомства, не уделяли внимание почте, телефону, телеграфам. Роль стихийного начала в возникновении Февральской револю-ции — когда множество людей нескоординированно действовали в одном направле-нии, руководствуясь только политической традицией радикального протеста, — что-то говорит нам о ходе российской революции. 

Расшифровка

В России в марте 1917 года пала монархия. И сейчас мы, наверное, даже не мо-жем представить, каким шоком это событие было для современников. Дело не только в том, что монархия существовала долго, казалась прочной и при-вычной. Просто внезапно для людей изменился весь политический мир, рань-ше замыкавшийся на императоре. Возникает вопрос: как нужно отно-ситься к новым политическим деятелям? Как их называть, какие слова использовать? Можно ли над ними смеяться? Можно ли над ними шутить? Допустима ли тут ирония? Какие эмоции должен пробуждать видный политический деятель?

Монарха следовало любить. Язык монархии насыщен эмоциями — вроде слово-сочетания «возлюбленный государь», которое встречается довольно часто. А следует ли любить политического лидера республики? Требовались новые слова, новые отношения, символы, ритуалы. Новый политический язык в зна-чительной степени нужно было изобрести, принять и усвоить. И это была большая проблема.

Первоначально человеком, который олицетворял Февральскую революцию для многих людей в стране, был председатель Государственной думы Михаил Владимирович Родзянко, который стал и председателем Временного комитета Думы — своего рода протовременного правительства. Родзянко — бывший гвардейский офицер, представитель очень известного дворянского рода, вла-делец больших имений, человек абсолютно связанный с дореволюционной политической элитой — именовался борцом за свободу; ему было адресовано множество приветственных писем и телеграмм, написанных с разной степенью искренности, которые направлялись в это время людьми со всей России.

Термин «борцы за свободу» неслучаен. При строительстве политической куль-туры новой революционной России использовались блоки подпольной, альтер-нативной политической культуры России. На подготовку русской революции ушли десятилетия. И немало креативных людей создавало символы, ритуалы, песни, стихи, тексты революционного подполья. Важным элементом этой альтернативной политической культуры стал культ борцов за свободу — муче-ников и героев, боровшихся за приближение революции. После свержения мо-нархии этот культ фактически стал государственным, различные церемонии в память павших борцов за свободу проходили по всей стране. Этот образ ис-пользовался и при описании новых лидеров революционной России. Со време-нем это обращение, ставшее своего рода титулом, стало адресовываться в пер-вую очередь Александру Федоровичу Керенскому — депутату Государственной думы, главе фракции трудовиков, который был еще и связан с революционным подпольем и сыграл немалую роль во время Февральской революции.

Почему именно Керенский стал олицетворением Февральской революции? От-части это объясняется его политической позицией. Он был членом Временного комитета Государственной думы, он вошел во Временное правительство в каче-стве министра юстиции, и он также был заместителем председателя исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. То есть в ситуации двое-властия он одновременно находился и в одной, и в другой власти. Такое положение может оказаться довольно сложным. Нередко мы слышим слова «нельзя сидеть на двух стульях», которые адресованы политикам. Но это зави-сит от техники усидчивости, иногда можно на этих стульях сидеть достаточно прочно. И Керенский использовал эту возможность — свой статус пребывания в двух институтах власти.

Помимо этого, Керенский занимал и очень важную политическую позицию, хотя и не был лидером какой-либо политической партии. После Февральской революции он объявил о том, что является членом партии социалистов-рево-люционеров, которая вышла из подполья. Эта партия набирала силу, стала самой массовой в России: по некоторым данным, ее численность достигла миллиона человек. Но Керенский в этой партии был новичком и не пользовал-ся большим влиянием среди центральных органов. Произошел даже скандал: Керенского не избрали в Центральный комитет эсеров.

Временное правительство после февраля опиралось на соглашения между уме-ренными социалистами и либералами. Это соглашение было не очень простым. Правительство распадалось, создавалось вновь, однако каждый раз основу этого правительства составляло соглашение, которое потом было оформлено в виде коалиции либералов и умеренных социалистов. Керенский не принадле-жал ни к тем, ни к другим. Он был как раз посередине между этими силами. Но не только политическая позиция определяла значение и первоначальные успехи Керенского — важно сказать и о его особой политической специали-зации.

Как политические лидеры пытались руководить своими сторонниками? Для ответа на этот вопрос подойдите к книжной полке, на которой стоит пол-ное собрание сочинений Ленина. Вы увидите несколько томов, которые состоят из работ, написанных Лениным в 1917 году. Что из этого следует? Ленин значи-тельную часть времени в эпоху революции провел за письменным столом, сочиняя статьи, письма и даже находя время для написания брошюр и книг. А для того чтобы писать, нужно было немало читать. Так же проводили свое время некоторые другие политические лидеры. Павел Милюков, лидер русских либералов, почти ежедневно писал для газеты своей политической партии. Эсер Виктор Чернов, меньшевик Юлий Мартов, большевик Лев Троцкий и мно-гие другие деятели российской революции — все они пытались руководить сво-ими сторонниками с помощью написанных текстов. Это продолжало извест-ную российскую традицию: политический деятель должен быть одновременно и властителем дум.

Керенский мало писал, но довольно много говорил. Он был публичным поли-тиком с опытом парламентских выступлений. Но еще лучше он чувствовал себя в эпоху революции, когда стал митинговым оратором. Дело в том, что после Февральской революции мы отмечаем явную тенденцию к театрализо-ванности политики. Театр политизировался, политика театрализировалась. Керенский в детстве подумывал о карьере оперного певца, он даже брал спе-циальные уроки, и хорошо поставленный голос очень пригодился ему, когда он выступал перед огромными аудиториями на площадях и в первую очередь в театрах. Лучшие театры страны: московский Большой театр, Алек-сандринский театр в Петрограде, Одесский театр, театральные площадки других городов — все они видели Керенского в 1917 году. Он получал явное удовольствие от произнесения этих речей, и его аудитория требовала именно таких выступлений, в которых политика смешивалась со специальной теат-рализацией. Специализация политика-оратора, который руководит таким образом своими сторонниками, была в это время востребована.

Но было и еще одно важное обстоятельство: необычайная эйфория после фев-ральских дней, колоссальный, очень наивный энтузиазм. Людям казалось, что сказка революции делает возможным все. Стихотворение той эпохи:

Россия вся в сиянье солнца,
Наш Петроград — четвертый Рим.
Эй! Гряньте «Марсельезу» громко,
Свободного народа гимн.

Казалось, что отомрет преступность, станут ненужными тюрьмы, в новой жизни будут совершенно недопустимы бордели и даже ругательства. Это была наивная вера во всемогущество революции, которая изменяет все стороны жиз-ни. Такая вера не могла быть долгой. Но короткий период энтузиазма был важ-ным политическим ресурсом, и многие политики старались использовать этот ресурс — правда, с разной степенью искренности.

Для многих либеральных политических деятелей, не говоря о консерваторах, Февральская революция изначально зашла слишком далеко влево, для них она была левее здравого смысла. Для социалистов, даже для меньшевиков и эсеров, революция была все-таки буржуазная, не совсем своя, и они не могли себя пол-ностью отождествлять с нею. А вот Керенский, энтузиаст Февральской револю-ции, полностью отождествлявший себя с ней, был адекватен этому эйфориче-скому состоянию. Действия Керенского как министра юстиции были популяр-ны, потому что в стране существовал некий консенсус по отношению к мерам, предпринимаемым этим ведомством. Отмена смертной казни, поли-тическая амнистия, реорганизация суда — это нравилось большинству населе-ния. Но по-сле апрельского кризиса, когда было реорганизовано Временное правительство, Керенский занял новую позицию, еще более важную: он стал военным и мор-ским министром.

В этой сфере единства в стране не существовало. Вопрос об армии и об участии или неучастии России в войне раскалывал буквально все общество. И Керен-ский взял на себя колоссальную задачу: перестроить армию на основах револю-ционной дисциплины, провести ее демократизацию, использовать военные ко-митеты. Он связал свою судьбу с подготовкой наступления российской армии. 18 июня старого стиля, 1 июля нового стиля, российская армия пошла в свое последнее наступление. Начато оно было на участке Юго-Западного фронта. Наступлению предшествовала колоссальная артиллерийская канонада, войска шли в атаку под красными знаменами, оркестры играли «Марсельезу». Перво-начально атакующие колонны добились некоторых успехов, которые преуве-личивались в тылу. Но затем последовал мощный контрудар немецких войск, часть из которых была переброшена заранее с Западного фронта, потому что Германия и ее союзники знали о готовящемся наступлении. Удар был страш-ным, многие части и соединения Российской армии его не выдержали. Отступ-ление превращалось в бегство. При отсутствии снабжения армия переходила на самоснабжение, иногда это перерастало в погромы. И современники, и исто-рики очень часто спорили о том, почему это наступление закончилось пораже-нием. Эти споры кажутся излишними: оно было изначально обречено.

Многие из нас носят наручные часы. Это такой обычный и привычный для нас инструмент измерения времени. На самом деле наручные часы — мода эпохи Первой мировой войны. До этого часы очень часто носили в жилетном или каком-нибудь другом кармане. Но часы оказались необычайно важны во время Первой мировой войны, потому что минуты или даже иногда секунды могли спасти жизнь. На фронте, если атакующая пехота поднимется на не-сколько минут раньше, она может попасть под огонь собственной артиллерии, которая еще не закончила обстрел. А если она поднимется на полминуты позже, то пу-леметчики противника смогут выбежать из укрытия и занять свои позиции, и тогда вас встретит мощный огонь. Часы были важны — это знак времени. В британской армии, к примеру, их сверяли дважды в день. В ходе Первой ми-ровой войны стало ясно, что координация различных частей и родов войск, дисциплина и точность исполнения приказа необычайно важны.

Российская же армия после Февральской революции была демократизирована. Многие важные приказы обсуждались, иногда выносились на голосование — причем не только военным комитетом, но и общим собранием соответствую-щей части. В этой ситуации уместно ставить вопрос не о том, почему Россий-ская армия потерпела поражение, а почему она вообще смогла начать наступ-ление. Ведь многие солдаты демократическим путем обсуждали вопрос о своем участии в боях и сами голосовали за то, чтобы подвергнуть свою жизнь смер-тельному риску. Как случилось, что тысячи и тысячи солдат добровольно, по собственному выбору участвовали в такой сложной операции? Дело в их пропагандистской обработке. Многие российские солдаты верили, что насту-пают за демократический мир, что несут свободу и революцию народам Евро-пы. Некоторые пропагандисты призывали их водрузить красный флаг над гер-манским Рейхстагом и обещали им, что своим наступлением они помогут германским социал-демократам и приблизят революцию в лагере противника.

И огромную роль в пропагандистской обработке российских солдат сыграл Керен-ский. Он ездил по фронту и бесконечно выступал перед ними. Не всегда выступления Керенского на фронте были успешными, но в целом они сыграли свою роль при подготовке наступления. Впоследствии Керенского назвали «главноуговаривающим». И это прозвище носило, конечно, негатив-ную окраску. Однако в конкретных условиях мая — июня 1917 года только так можно было организовать гигантское наступление. Успех Керенского основы-вался и на том, что ему оказывали поддержку члены многочисленных войско-вых комитетов — активисты, младшие офицеры, унтер-офицеры, вольноопре-деляющиеся. Те, кто делал карьеру в эпоху революции, смотрели на Керенского как на своего лидера, считали его образцом для подражания. Керенский мог исполнять свои обязанности главноуговаривающего, потому что его поддержи-вали десятки тысяч уговаривающих батальонного, полкового, дивизионного, корпусного и армейского уровней.

Наступление закончилось страшным поражением. Однако иногда поражение также становится политическим ресурсом. Как ни странно, Керенский, орга-низатор неудачного наступления, лишь укрепил свою власть в июле 1917 года.

С чем это было связано? В июле 1917 года в Петрограде произошел кризис. Большевики и их политические союзники, в первую очередь анархисты, бро-сили вызов власти Временного правительства. Они инициировали демонстра-ции на улицах города и надеялись, что те перерастут в штурм, который при-ведет к реорганизации власти, где найдется место и им. Впоследствии Керен-ский и его сторонники обвиняли большевиков и их союзников в том, что они нанесли удар в спину наступающей армии. Таким образом, вся ответственность за поражение была списана на них. И дело не только в том, что после этого июльского кризиса Керенский, сохранив за собой пост военного и морского министра, стал главой Временного правительства, то есть еще более укрепил свою власть.

В ходе наступления возник настоящий культ Керенского, культ вождя. Многие слова, которые впоследствии использовались большевиками на протяжении десятилетий для описания своих политических лидеров, были найдены в это время для описания Керенского и укрепления его авторитета. 

Расшифровка

В советское время, в 1920-30-е годы, многим детям давали революционные имена. Часто они были посвящены Ленину — например, один мальчик получил имя Вилсор, это аббревиатура: «Владимир Ильич Ленин совершил Октябрь-скую революцию». Это имя отражало некоторые марксистские пред-ставления о роли личности в истории, удивительным образом сочетаясь с мнением о том, что вождь всемогущ и только его точные и своевременные действия сделали возможным такое событие, как революция.

Если мы посмотрим исторические работы, как советские, так и другие, мы уви-дим, что они лениноцентричны. И тут авторы-антикоммунисты ничем от ком-мунистов не отличаются: знак оценки разный, но в центре повествова-ния все-гда оказывается Ленин и его действия, его тексты, его поступки. Поэтому авторы совершенно разных взглядов говорят: не будь Ленина, не было бы и Октября.

Допустим, что Ленина по каким-то причинам действительно не было бы. Был другой вождь, Троцкий, который тоже многое сделал для того, чтобы эти события совершились. Представим себе, что Ленину на голову упал кир-пич и он был исключен из политического процесса той поры. Допустим, для про-стоты, что и по какому-то совпадению Троцкого переехал трамвай. Я сильно сомневаюсь, что он в это время ходил пешком, но вот предположим, что и Троц-кого нет. Как могли бы развиваться события в этой ситуации? Я думаю, что все равно коридор возможностей был достаточно узок. В его рамках могли действовать и Ленин, и Троцкий, и другие, может быть, не столь известные персонажи. Однако некоторые конфликты программировались логикой вза-имодействия институтов.

С самого начала Февральской революции существовало определенное проти-воречие между Временным правительством и Петроградским советом. Они боролись за власть, и главным объектом этой борьбы были вооруженные силы России — в первую очередь петроградский гарнизон. От контроля над ним зависело очень многое. Ситуация перетягивания власти в петроградском гар-низоне возникла не осенью 1917 года, а значительно раньше: этот конфликт существовал и в то время, когда Петроградский совет контролировали мень-шевики и эсеры. После дела Корнилова в Петроградском cовете руководящую роль занимают большевики — исполком возглавляет Троцкий, вступивший уже к этому времени в партию большевиков. Таким образом, большевики получили прежде всего довольно большой и слаженный аппарат Петроградского совета: комнаты, телефоны, другие материальные ресурсы, которые важны для осуще-ствления власти. Но самое главное — большевики получили уже сложившийся авторитет Петро-градского совета. Не все солдаты петроградского гарнизона готовы были делать что-то ради большевиков, таких было, конечно, меньшин-ство. Но авторитет Петроградского совета был очень и очень важен и значим.

К этому времени возникла довольно сложная ситуация на фронте. Немецкая армия осуществила совершенно неожиданную операцию по захвату Моонзунд-ских островов. Это одна из первых в мировой истории операций, где взаимо-действовали армия, флот и авиация, и это был новый уровень координации. Захватив острова, немцы, казалось бы, прокладывали себе дорогу в Финский залив — то есть опасность уже приближалась к Петрограду. Правительство требовало посылок из Петрограда, подкрепления на фронт.

Но тут Петроградский совет во главе с Троцким сделал очень сильный такти-ческий ход. Совет заявил, что генералам он не доверяет, потому что те поддер-живают Корнилова, что они, может быть, и скрытые, но корниловцы в душе, и для обеспечения действий в петроградском гарнизоне создается Военно-ре-волюционный комитет. Формально целью комитета было обеспечить защиту революционного Петрограда от немцев, но де-факто он становился органом легальной подготовки к борьбе, к противостоянию с Временным правитель-ством. Через Военно-революционный комитет Петроградский совет рассылал своих комиссаров в полки и другие части петроградского гарнизона.

Но когда мы говорим о событиях Октября, мы должны говорить не только о большевиках и не только о Петрограде. Если Февральская революция может в значительной степени описываться как реакция огромной страны на то, что происходило в Петрограде, то Октябрь — явление гораздо более сложное. Октя-брей было очень много, они были очень разные и очень по-разному протекали в разных частях страны.

В некоторых случаях Октябрь начался уже в сентябре. Чрезвычайные органы власти, революционные комитеты, созданные для борьбы с Корниловым, да-леко не везде прекратили существование, несмотря на все призывы Керен-ского. Они продолжали осуществлять власть в первую очередь в различных рабочих поселках промышленных районов. В Харькове, например, большевики, дей-ствуя вместе с левыми украинскими эсерами, фактически получили власть, а это центр очень важного индустриального района России.

Временное правительство теряло Финляндию, причем как бы в двух измере-ниях. С одной стороны, финские элиты уже решили к этому времени макси-мально дистанцироваться от Временного правительства, чувствуя для себя опасность в связи с происходящим в России. Но одновременно вызов Времен-ному правительству бросали и расположенные в Финляндии гарнизоны рос-сийских войск.

Гельсингфорс, нынешний Хельсинки, был главной базой Балтийского фло-та. Там, в частности, находились броненосцы, в том числе и первая бригада линейных кораблей, состоявшая из дредноутов. Дредноуты, мощнейшие линейные корабли, были своеобразной входной карточкой в клуб военных держав. Если после Второй мировой войны таким признаком было наличие ядерного оружия, то во время Первой мировой статус великой державы опре-делялся обладанием дредноутами, современными линейными кораблями. И вот первая бригада — четыре дредноута Российского военно-морского флота — вместе с другими соединениями Балтийского флота бросили вызов Временному правительству, заявив, что не подчиняются его распоряжениям.

Таким образом, многие районы страны еще до октябрьских событий в Петро-граде бросали вызов центральной власти. Но делали это не только левые. На Дону казаки избрали свое казачье правительство во главе с генералом Кале-диным и тоже далеко не во всем следовали указаниям Временного правитель-ства. Этот процесс привел к образованию областей с разными политическими режимами, их можно назвать протобелыми и протокрасными областями. Установить какой-то общий знаменатель в это время было уже достаточно сложно. Механизм гражданской войны был запущен.

Но все-таки постараемся взглянуть на ситуацию не со стороны большевиков и других противников Временного правительства, а со стороны самого прави-тельства. Его власть ослабевала, и одним из проявлений этого было падение авторитета Керенского. Так же как накануне Февральской революции цирку-лировали совершенно немыслимые слухи о Николае II, Александре Федоровне или Распутине, так и накануне Октября левые и правые передавали невероят-ные слухи о Керенском — о его пьянстве, любовных похождениях, привер-женности наркотикам. Но были и собственно политические слухи.

В английских архивах мне доводилось встречать документ, полученный бри-танским министерством иностранных дел от своих агентов, где они говорили, что Керенский де-факто уже заключил соглашение с Германией о перемирии и его противостояние с большевиками просто внешняя маскировка. Я не хочу сказать, что английское министерство иностранных дел на сто процентов верило в это. Но точно можно утверждать, что они не отбрасывали это как совершенную чушь и абсолютную ложь, чем это было на самом деле.

В пропаганде большевиков мы можем встретить утверждения о том, что гер-манский империализм и английское правительство на самом деле заключили тайный сговор против мировой революции и элемент этого сговора — ковар-ный план сдачи революционного Петрограда немцам. Эта мысль совершенно абсурдна, невозможно представить, чтобы в это время, в момент напряженной борьбы, англичане и немцы о чем-либо могли говорить. Но многие люди ве-рили: «Вот смотрите, у нас идут бои на Балтике, мы потеряли Моонзундский архипелаг, а что делал в это время хваленый английский королевский флот? Союзники не помогли нам ничем». Или, например, Керенский и Временное правительство рассматривали планы по перевозу столицы в Москву, потому что ситуация была достаточно опасной. И люди говорили: «Видите, это они хотят намеренно сдать Петроград немцам, чтобы тем самым подрезать и подорвать революцию».

Против Керенского в это время плели интриги не только левые — большевики, левые эсеры, анархисты, меньшевики-интернационалисты, которые составляли достаточно широкий и противоречивый фронт. Против Керенского вели ин-тригу и правые силы. В уличной прессе в это время встречаются колоссаль-ные яростные атаки на Керенского. И аргументы левых и правых иногда одинаковы.

Само по себе это свидетельствует о фантастическом сужении политической базы Керенского. В это время, конечно, мало кто хотел умирать за большеви-ков, за установление власти Советов. Но уж точно никто не хотел поддержи-вать Керенского. Кроме того, многие люди консервативных взглядов рассмат-ривали это как возможный элемент политической игры. Керенский — оты-гранная карта, на Учредительное собрание надежды нет — так считали многие генералы, представители бизнеса консервативных и даже некоторых либераль-ных кругов. Учредительное собрание все равно будет социалистическим, вряд ли это будет деловой работающий орган; может быть, и неплохо, если больше-вики скинут власть Керенского: их опереточная власть продержится не очень долго, и это будет естественный шаг на пути к установлению нор-мальной креп-кой военной диктатуры. Многие же искренне верили в то, что хуже Керен-ского ничего быть не может. Вполне образованные современники полагали: «Ну что большевики? У нас уже был Керенский, большевики — примерно то же самое».

Однако такое отношение к Керенскому и к последнему Временному правитель-ству — индикатор не только политического состояния этих дней. Это отражало и другие процессы, еще более глубокие. Февральская революция пробудила колоссальный энтузиазм, многие прошли в это время невероятную политиза-цию. Выпускались политические брошюры, люди ходили на всевозможные митинги. Появилось слово «помитинговать»: «я пойду вечерком помитин-гую» — в смысле «поучаствую в митинге, послушаю, поговорю». Это гиперпо-ли-тизированность, когда люди готовы тратить время и деньги на политические мероприятия. Но политический энтузиазм, вера в чудо революции к осени 1917 года сменились разочарованием. На смену политизации пришла нарастаю-щая аполитичность, пессимизм. Люди все меньше заботились о революции и о судьбах страны, они все больше думали о выживании своем или членов своих семей в грядущей ситуации.

Если посмотреть некоторые неполитические газеты осени 1917 года, то о боль-шевиках они пишут гораздо меньше, чем о других проблемах. Дефицит — в осо-бенности проблемы продовольствия, холод, рост преступности — это тоже беспокоило жителей многих городов. Люди уходят из политики, разоча-ровываются в ней. И это необходимо брать в расчет. Мы обычно описываем революции как действия необычайно активных людей, через их активных участников. На самом деле эффект политической мобили-зации, осуществлен-ной большевиками и их союзниками, зависит и от полити-ческой демобили-зации их врагов. И положение Временного правительства объяснялось не только активизацией его противников слева, но также дей-ствиями их оппо-нентов справа и нарастающей аполитичностью многих людей, которые ранее были горячими сторонниками Керенского и Временного прави-тельства.

Если вернуться к вопросу, поставленному в начале, о роли Ленина, то нужно сказать, что он был, безусловно, политиком технически очень высокого класса и наложил очень большой отпечаток на историю. Без его участия конфигура-ция политических сил была бы совершенно другой. Но даже при отсутствии Ленина сложно себе представить такое развитие событий, которое бы полно-стью исключало сценарий гражданской войны. 

Расшифровка

Как вспоминалась российская революция? Как вспоминался тот день, который стал важнейшим эпизодом события, именовавшегося потом большевистским Октябрем? Со временем сложился миф, главными элементами которого были события в Смольном, залп «Авроры», штурм Зимнего дворца. Многие талант-ливые люди сделали немало для создания и укрепления этого мифа, и сила тек-стов и образов, созданных, например, Эйзенштейном или Маяковским, такова, что мы все равно видим эту картинку и вспоминаем эти слова.

Если говорить о фильме Эйзенштейна «Октябрь» «Октябрь» — фильм Сергея Эйзенштейна, снятый в 1927 году, завершающая часть трилогии, в которую также входили «Стачка» и «Броненосец „Потемкин“». В США шел под названием « ». , то это гениальная фальси-фикация. Все происходило совсем не так, как он изображает. И у Маяковского: «Каждой лестницы каждый выступ брали, перешагивая через юнкеров». К тому моменту, когда красногвардейцы и матросы ворвались в Зимний дворец, там уже не было такого количества юнкеров, чтоб их разложить на каждой лест-нице на каждый выступ. Этот сакрализующий миф стал потом выворачиваться наизнанку противниками коммунистов, что для многих в эпоху перестройки стало совершенным культурным шоком. Оказалось, что картинки, которые они видели с детского возраста в школьных учебниках, не имеют ничего общего с действительностью.

Появился другой такой миф, снижающий: какая-то компания пьяных или по-лупьяных матросов забрела и захватила Зимний дворец. Это, конечно, то-же не так. Штурм Зимнего, конечно, был неорганизованным, но достаточно масштабным. Историки, которые профессионально занимались изучением этого важного события, не могли точно назвать количество людей, противо-стоящих в этом районе правительственным силам. Но, наверное, там было не менее десяти тысяч человек: матросов, красногвардейцев и солдат полков, поддерживавших Военно-революционный комитет. Первоначально и в Зимнем дворце находилось несколько тысяч человек: юнкера различных военных учи-лищ, военнослужащие женского ударного батальона, казаки, артиллеристы военных учи-лищ. Но постепенно количество людей, готовых защищать прави-тельство, сокращалось. Снабжение было плохим, но самое главное, они чув-ствовали себя в изоляции, они понимали, что их поддерживает все меньше и меньше людей в столице.

Город отнесся к этому событию безучастно. Многие даже не замечали важных событий, происходивших в это время в цен-тре города. Ушли казаки, ушли раз-личные отряды юнкеров, за ними артилле-ристы-юнкера, несколько орудий было захвачено. Но не стоит полагать, что все произошло мирно, тихо и спо-койно. Зимний дворец подвергся артиллерий-скому обстрелу, особенно силь-ному со стороны Петропавловской крепости. Некоторые снаряды разорвались над Невой, но отдельные шрапнели попали в здание Зимнего дворца. Это ока-зало психологическое воздействие на участ-ников обороны дворца. К тому мо-менту, когда силы Военно-революционного комитета ворвались собственно в Зимний, там оставалось всего несколько сотен защитников, не оказавших решающего сопротивления.

Но когда речь идет о различных мифах, связанных со штурмом Зимнего двор-ца, с событиями 25 октября, 7 ноября нового стиля, мы должны говорить не только о каких-то деталях, которые искажались или изображались скверно. Мы должны понимать масштаб и значение этого события. Его не стоит недо-оценивать, но стоит посмотреть на него в более широкой перспективе. Цен-тральным событием истории России ХХ века была Гражданская война — ужасная Гражданская война.

Я глубоко уверен, что ужасы коллективизации, которая унесла миллионы лю-дей, а потом и массовые политические репрессии, направленные уже и против советской политической, культурной, интеллектуальной элиты, были бы невозможны без страшного травматического опыта Гражданской войны. Основные потери тогда понесли не воюющие армии — главными жертвами этого конфликта стало мирное население. Многие пали жертвой террора — и красного, и террора других политических сил. Многие стали жертвами этнических конфликтов. Но еще больше жертв унес голод и сопут-ствующие ему эпидемии, бушевавшие в стране. Это было страшное время, когда мил-лионы людей старались выжить и по возможности спасти своих близких. Именно это определяло их действия внутри тех многочисленных конфликтов, в которых они оказались.

Современный историк Игорь Нарский написал большую книгу «Жизнь в ка-тастрофе», где он попытался описать состояние маленьких людей в эпоху этого грандиозного конфликта. И там он приводит совершенно потрясающие факты о голоде на Урале. Мы знаем, что этот ужасный голод привел к тому, что в не-которых районах нашей страны были случаи каннибализма. Об этом мало писалось впоследствии, по многим причинам. Вспоминать это страшно. Доку-менты, в которых население нескольких деревень принимало резолюцию, где они просили у властей разрешения употреблять мясо погибших односель-чан. Они просили разрешить им быть людоедами.

И такой, если угодно, демократический каннибализм — одна из наиболее ярких характеристик Гражданской войны. Мы до сих пор находимся в поле влияния травмы этого ужасного конфликта. Кто виноват в этой Гражданской войне? Когда она началась? Каков был ее исход? Безусловно, ответственность за начало войны несут большевики и их политические союзники. Ленин говорил о том, что империалистическую войну (так он ее характеризовал) следует превратить в войну гражданскую, только так можно закончить мировую бойню. То есть гражданской войны и он, и многие его союзники не боялись.

Но этой характеристики недостаточно. Такое событие, как Гражданская война, подготавливалось предшествующими десятилетиями, в том числе и культурно. Политическая культура российских революционных партий была направлена на подавление политического врага. Если мы посмотрим тексты , то они довольно жестоки, свирепы и кровавы. Гражданская война была подготовлена многократным проговариванием, пропеванием жестоких действий, освящавших революционный террор.

В подготовку Гражданской войны внесли свой вклад и другие силы. Очень важ-ная характеристика разных обществ — это культура конфликта. Как проходят различные страны и различные общества через политические конфликты? Как используются или не используются компромиссы? Как проговариваются согла-шения? Как морально оцениваются компромиссы? Такая практическая подго-товка к большим кризисам важна для сравнительно мягкого их прохождения. В годы, предшествующие революции, различные конфликты протекали как малые гражданские войны, причем без какой-либо фазы умиротворения. В них использовались войска, которые стреляли, кололи штыками людей при подав-лении забастовок и бунтов, этнических конфликтов. Все это готовило и другие стороны к конфликту.

Если же говорить о ситуации в 1917 году, то отношение к Первой мировой вой-не заставляло думать о войне гражданской и другие политические силы. Один из лидеров российских социалистов, эсер Виктор Чернов, сказал: «Или война убьет революцию, или революция убьет войну». Но война перетекла в граждан-скую.Если большевики готовы были превратить империалисти-ческую войну в гражданскую, то некоторые генералы готовы были пойти на риск граждан-ской войны, чтобы остаться в Первой мировой и продолжать ее в союзе с Англией, Францией, Соединенными Штатами. Этот страшный конфликт привел к победе большевиков. Правда, и большевики существенно изменились в ходе Гражданской войны: они отказались от некоторых своих программных установок, изменили свои политические лозунги. Возникает вопрос, а почему это произошло? Гражданская война — очень сложный феномен, и нам даже довольно трудно сказать, когда она началась.

Разумеется, в советское время в качестве начальной точки Гражданской войны называли события мая-июня 1918 года — восстание Чехословацкого корпуса. У этого была очевидная идеологическая нагрузка: ответственность за Граж-данскую войну можно было возложить на международный империализм, на Антанту, орудием которой выступали чехословаки. Идеология идеологией, но в этом была и некоторая правда: действительно, в июне 1918 года Граждан-ская война приняла другие масштабы. Но если мы посмотрим на октябрь-ноябрь 1917 года, то какие-то события нельзя квалифицировать иначе как гражданскую войну.

Прежде всего это борьба за власть в Москве, обстрел Кремля артиллерийски-ми орудиями по приказу большевиков и их политических союзников. Что это, если не гражданская война? Даже в советское время некоторые историки мяг-ко, осторожно, но говорили о том, что эти события — начальный этап Граж-данской войны. Однако действительность еще более сложна. Например, недав-но британский историк Джонатан Смил выпустил книгу, которая называется «Гражданские войны России: 1916-1926». Можно, конечно, не соглашаться с этим автором, но важно понять его логику изложения. В 1916 году началось массовое восстание в Средней Азии и в Казахстане — и для сотен тысяч людей это уже была Гражданская война. И, конечно же, для многих регионов огром-ной страны война не закончилась ни в 1920 году, когда белые эвакуиро-вали Крым, ни даже в 1922 году, когда Красная армия подошла к Тихому океану. Она продолжалась и позже.

Книга Джонатана Смила указывает и еще на одну очень важную характери-стику Гражданской войны. Она до сих пор описывается как война «белых» и «красных». Смил же совершенно справедливо указывает, что в разных регионах страны были разные политические комбинации, разные полити-ческие союзы, где белые или красные выступали иногда лишь как одна из сил, и далеко не всегда самая главная.

Возникает вопрос: почему же красные победили в ходе Гражданской войны? Историки не всегда могут дать ответ на такого рода вопросы. Мы выдумываем некую причинно-следственную связь, и разные историки могут конструиро-вать ее по-своему. Но в этом случае все-таки можно дать первый, грубый, при-близительный ответ. Красная армия победила потому, что у нее было огромное количественное превосходство: к концу Гражданской войны фор-мально она насчитывала несколько миллионов человек. Правда, немалая часть красноар-мейцев занималась преимущественно поеданием сравнительно боль-ших крас-ноармейских пайков, но все-таки несколько миллионов бойцов эта армия имела. Если сравнить это с силами, которые мобилизовали белые, то количе-ственное превосходство было очевидным. Напомню, что генерал Николай Юденич подошел к Петрограду и создал реальную угрозу для Красной армии осенью 1919 года, имея менее двадцати тысяч человек. Конечно, иногда каче-ственное превосходство было важнее количества, но все-таки этот фактор не мог быть долговременным.

Впрочем, такой простой ответ на вопрос, почему красные победили, требует постановки других вопросов. Ведь их огромную армию следовало мобилизо-вать, одеть, обуть, кормить, лечить . Большевики и их политические союзники смогли создать эффективную военную машину. И тут я хотел бы сказать еще об одном историке — американце Питере Холквисте, который опубликовал в начале этого века одну из самых интересных последних книг по истории Гражданской войны.

Холквист исследует Донскую область. Этим занимались и другие историки, но он пытается через это региональное локальное исследование посмотреть на причины и на ход боевых действий и политической борьбы на протяжении всего периода эпохи войн и революций. Холквист рассматривает период с 1914 по начало 1922 года, преодолевая, таким образом, символический рубеж 1917 года. И он достаточно убедительно показывает: то, что мы часто связы-ваем исключительно с действиями большевиков, было присуще не только им и было характерно не только для России. Это ограничения рыночных механизмов для снабжения населения, всевозможные реквизиции, мобилиза-ция, контроль над населением с помощью осведомления, цензуры и террора. Это были практики, получившие развитие в ходе Первой мировой войны и применявшиеся в различных странах, не только в России и не только красными.

Специфика же России заключается в том, что другие страны после окончания Первой мировой войны отказались от этих чрезвычайных практик, а в Рос-сии и потом в Советском Союзе они сохранялись. Государство было создано во вре-мя Первой мировой, укреплялось для победы в Гражданской, и это оказало воз-действие на всю его последующую историю.

Все это заставляет нас вновь вернуться к осмыслениям событий 1917 года. Ино-гда возникает вопрос: а, собственно, какую дату избрать для того, чтобы сде-лать ее днем памяти о революции? Сделать это достаточно сложно. Раз-мышляя о революции 1917 года, мы должны понимать, что это лишь звено в цепи собы-тий. И мы должны осмыслять весь кризис, который начался в 1914 году и за-кончился в начале 1920-х. 

Джон Рид. 1910-е годы Library of Congress

Автор

Американский журналист Джон Рид (1887-1920) был из тех авторов, для кото-рых придумана профессия «неистовый репортер». Он писал о стач-ках тек-стильщиков в США — и попадал в кутузку вместе с забастовщиками. Отправ-лялся к мексиканскому революционеру Панчо Вилье — и рассказывал ему, бывшему бандиту, о социализме. Выпускник престижного Гарвардского уни-верситета, Рид связал судьбу с социалистическим движением и его прессой. Он был сторонником профсоюза «Индустриальные рабочие мира» и одним из основателей Коммунистической партии США.

Обстоятельства написания

В Россию, на фронтах которой он уже побывал в 1915 году, Рид вернулся осенью 1917-го — и сразу оказался в центре револю-ционных событий. Репортер говорил с промышленниками, генералами и ми-нистрами Временного прави-тельства, с вождями большевиков, с вернувшими-ся из Нью-Йорка русскими анархистами и с простыми солдатами. Рид очень слабо знал русский язык и был вынужден пользоваться услугами переводчика или полагаться на знав-ших европейские языки собеседников. При этом вы-шедшая в 1919 году книга фактически точна в описаниях. Писал ее Рид уже в Нью-Йорке, вооруженный не только блокнотом, но и кипами газет, листовок и объявлений, часть из ко-торых он приводит в качестве приложений.

Первое издание книги. 1919 год Boni & Liveright / Lorne Bair Rare Books

Вездесущий Рид успевал побывать в Зимнем дворце в последние часы пре-бывания там Вре-мен-ного пра-вительства — и вернуться на съезд Советов в Смоль-ный, где было объявлено о свержении прежней вла-сти. На улицах Петрограда он увертывался от пуль, а под Царским Селом его едва не рас-стреляли революционные солдаты. Обо всем этом он пишет спокойно, по-деловому. Имя Сталина в тексте встречается лишь пару раз — в каких-то списках. Заметнее фигура Ленина, написавшего предисловие к американскому изданию («я от всей души реко-мен-дую это сочинение рабочим всех стран»). Но Ленин скрывался в подполье или предпочитал кабинетную работу поездкам в горячие точки, так что чаще всего из вождей большевизма на страни-цах мелькает пламенный оратор Троцкий. Этим объясняется тот факт, что после очередного русско-язычного издания книги в 1929 году ее не переиздавали до 1950-х. Текст Рида был реабилитирован лишь после ХХ съезда КПСС.

Особенности

Рид, по его словам, «старался рас-сматривать со-бы-тия оком добросо-вестного летописца, заинте-ре-со-ван-ного в том, чтобы запечатлеть истину». Он не скры-вает своих симпатий к боль-ше-викам и их союзникам, но не герои-зирует их — и не демо-низирует их про-тивников. Для того чтобы стать просто партийным агитатором, он слишком честный репортер. Даже считая победу боль-ше-ви-ков закономерной, он не за-малчивает сопрово-ждавшее эту победу насилие. Напри-мер, Рид упо-ми-нает, что некоторые из защищавших Зимний дворец военно-слу-жащих женского батальона смер-ти, сдавшись в плен, были изнасилованы вы-сту-пав-шими на стороне Советов солдатами. Впрочем, журналист обсуждает и сильно пре-уве-личенные сообщения об этом в «буржуазной» прессе.

Цитата

«Мы пошли в город. У выхода из вокзала стояло двое солдат с винтовками и примкнутыми штыками. Их окружало до сотни торговцев, чиновников и студентов. Вся эта толпа набрасывалась на них с криками и бранью. Сол-даты чувствовали себя неловко, как несправедливо наказанные дети.
Атаку вел высокий молодой человек в студенческой форме, с очень высокомерным выражением лица.
„Я думаю, вам ясно, — вызывающе говорил он, — что, поднимая оружие против своих братьев, вы становитесь орудием в руках разбойников и преда-телей“.
„Нет, братишка, — серьезно отвечал солдат, — не понимаете вы. Ведь на све-те есть два класса: пролетариат и буржуазия. Так, что ли? Мы…“
„Знаю я эту глупую болтовню! — грубо оборвал его студент. — Темные му-жики вроде вот тебя наслушались лозунгов, а кто это говорит и что это зна-чит — это вам невдомек. Повторяешь, как попугай!..“ В толпе засмеялись… „Я сам марксист! Говорю тебе, что то, за что вы сражаетесь, — это не социа-лизм. Это просто анархия, и выгодно это только немцам“.
„Ну да, я понимаю, — отвечал солдат. На лбу его выступил пот. — Вы, видно, человек ученый, а я ведь простой человек. Но только думается мне…“
„Ты, верно, думаешь, — презрительно перебил студент, — что Ленин — истинный друг пролетариата?“
„Да, думаю“, — отвечал солдат. Ему было очень тяжело.
„Хорошо, дружок! А знаешь ли ты, что Ленина прислали из Германии в запломбированном вагоне? Знаешь, что Ленин получает деньги от немцев?“
„Ну, этого я не знаю, — упрямо отвечал солдат. — Но мне кажется, Ленин говорит то самое, что мне хотелось бы слышать. И весь простой народ гово-рит так. Ведь есть два класса: буржуазия и пролетариат…“
<…>
„…Я борюсь с большевиками потому, что они губят Россию и нашу свобод-ную революцию. Что ты теперь скажешь?“
Солдат почесал затылок. „Ничего я не могу сказать! — его лицо было иска-жено умственным напряжением. — По-моему, дело ясное, только вот неученый я человек!.. Выходит словно бы так: есть два класса — пролетариат и буржуа-зия…“
„Опять ты с этой глупой формулой!“ — закричал студент.
„…только два класса, — упрямо продолжал солдат. — И кто не за один класс, тот, значит, за другой…“».

Василий Шульгин. «Дни»

Василий Шульгин (слева) и один из руководителей Объединения русских монархистов Павел Крупенский. 1917 год © РИА «Новости»

Василий Шульгин в фильме «Перед судом истории». 1965 год © РИА «Новости»

Автор

Василий Витальевич Шульгин (1878-1976) был одним из наиболее ярких дея-телей националистического движения Российской империи. Сын редактора, пасынок следующего редактора и затем сам редактор крайне правой газеты «Киевлянин», в последние годы царизма Шульгин отошел от традицион-ных монархических организаций. В 1915 году созданная в Думе при его участии «Прогрессивная группа националистов» вошла в блок с либе-ралами. После революции Шульгин участвовал в Белом движении. В 1944 году СМЕРШ СМЕРШ («Смерть шпионам!») — военная контрразведка, созданная в СССР в 1943 го-ду и существовавшая независимо в армии, на флоте и в рамках НКВД. По разным дан-ным, за годы Второй мировой СМЕРШ аре-стовал от нескольких сотен тысяч до не-скольких миллионов человек. арестовал его в Югославии. Проведя 12 лет в заключении, Шульгин прими-рился с советской властью и участвовал в пропагандистской работе.

Обстоятельства написания

Оказавшись в 1920 году в эмиграции, Шульгин взялся за мемуары. Книга «Дни», в которой он рассказывает о Февральской революции, была впервые опубликована в эмигрантском журнале «Русская мысль» в 1922-м. Первое отдельное издание вышло в 1925 году в Белграде. Шульгин, в том же году тайно пробравшийся в СССР, смог купить советскую перепечатку своей книги.

Обложка издания 1925 года

Описание истории Февраля Шульгин начинает издалека — с момента изда-ния Октябрьского мани-феста 1905 го-да, который он винит в разрушении традиционных отноше-ний между монархией и подданными. Конститу-ция «началась еврейским по-громом и кончилась разгромом дина-стии». Автор тогда защищал редакцию «Киев-лянина» от револю-ционной тол-пы и во главе взвода солдат подавлял погромы, которые, как он считал, были вызваны атакой евреев на царизм. Когда антиправи-тель-ственная думская речь Шульгина в ноябре 1916 года была запрещена цензурой, это знаменовало для него дальнейший распад отноше-ний между народом и самодержцем. Шульгин в поисках «какого-нибудь выхода» участвует в организации Вре-мен-ного комитета Государственной думы и приходит к выводу о необходи-мости отречения Николая II. Он нервно и мизантропично описывает толпы, проходя-щие сквозь Таврический дворец, аресты, политические совещания, сложные отношения думцев с лидерами Петроградского совета. Но в историю он вошел как монархист, который принял отречение последнего российского императора и затем — отречение его брата, великого князя Михаила.

Особенности

Многолетний опыт журналиста и парламентского оратора помог Шульгину в описании революционного хаоса. Впрочем, он при-знается в том, что воспо-минания его иногда спутываются в «кошмарную кашу». Некоторые факты он и вовсе искажает: утверждает, что императрица Александра Федоровна была за «уступки» оппозиции, представляет великого князя Михаила Александро-вича «олицетворением хрупкости», хотя тот пред-принимал активные усилия по спасению монархии. Современного читате-ля может шокировать зоологиче-ский антисемитизм Шульгина, хотя для своего времени он был достаточно умеренным — это скорее отвращение, чем актив-ная ненависть. Публицист считал еврейские погромы вредными и высту-пал против фабрикации «дела Бейлиса» «Дело Бейлиса» — суд над евреем Менахе-мом Менделем Бейлисом, который обвинялся в ритуальном убийстве 12-летнего Андрея Ющинского. Процесс, который сопрово-ждался активной антисемитской кампанией с одной стороны и протестами прогрессив-ной общественности в России и по всему миру — с другой, состоялся в Киеве осенью 1913 года. Бейлис был оправдан. .

Цитата

«Я не знаю, как это случилось… Я не могу припомнить. Я помню уже то мгно-вение, когда черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывным врываю-щимся потоком затопляла Думу…
Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец, зале-пили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением…
С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность „великой“ русской революции.
Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…
Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство…
Пулеметов!
Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя…
Увы — этот зверь был… его величество русский народ…
То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась».

Владимир Набоков. «Временное правительство и большевистский переворот»

Владимир Набоков. 1914 год Wikimedia Commons

Депутаты Государственной думы Владимир Набоков (слева) и Алексей Аладьин. Фотография Карла Буллы. 1906 год Wikimedia Commons

Автор

Один из главнейших деятелей партии конституционных демократов Владимир Дмитриевич Набоков (1869-1922) находился в самом центре револю-ционных событий. Крупный юрист, сын министра юстиции в царском прави-тельстве, он стал соавтором акта об отказе от принятия престола великого князя Михаила Александровича, а затем был управляющим делами Временного правительства первого состава и работал в правительственном Юридическом совещании Юридическое совещание — орган, создан-ный в марте 1917 года и просуществовавший до Октябрьского переворота, в задачи кото-рого входила юридическая оценка постанов-лений, указов и распоряжений Временного правительства, а также подготовка Учреди-тельного собрания. . Он погиб в Берлине во время покушения монархистов на лидера кадетов Павла Милюкова.

Обстоятельства написания

После начала большевистских репрессий Набо-ков оказался в Крыму. Полагаясь в качестве источника лишь на подшивку кадетской газеты «Речь», он описал пережитое им начиная с февральских беспорядков в Петрограде и заканчивая кратким арестом в ноябре 1917 года в Смольном. Воспоминаниями Набокова о Временном прави-тель-стве откры-вается первый выпуск альманаха «Архив русской революции», который кадет Иосиф Гессен начал издавать в 1921 году. В 1924-м книгу переиздали в СССР.

Титульный лист первого тома альманаха. 1921 год Wikimedia Commons

Набоков-мемуарист уделяет основное внимание тому, что он непосредствен-но наблюдал. Будучи военнослужащим, он, кажется, одним из последних среди кадетских лидеров добрался до Таври-ческого дворца, где формировалось Временное прави-тель-ство. Он же стал чуть ли не последним представи-телем правительства в Зимнем дворце, кото-рый покинул за считанные минуты до блокады, уста-новленной советскими силами.

В своих кратких записках Набоков уде-ляет основное внимание не собствен-ной роли в истории, но тем, с кем рабо-тал вместе. Он ярко обрисовывает кол-лег по правительству, оценивая их как политиков, ораторов, а главное — как деятелей революции. Министр юстиции Александр Керенский — болезненно тщеславен и недостаточно уверен; обер-прокурор Синода Владимир Львов — наивен и невероятно легкомыслен; министр земледелия Андрей Шингарев — способен и трудолюбив, но лишен способностей государственного масштаба. Основные политические и социальные противоречия 1917 года Набоков видит четко, осознавая фатальную их неразрешимость — и фатальную непригодность практически всех лидеров к тому, чтобы решать стоящие перед страной задачи.

Особенности

Опытный публицист и отец знаменитого писателя, Набоков пишет очень ярко. Память мемуариста — замечательная: больше чем через год после событий, в 1918-м, он точно воспроизводил маршруты, которыми пробирался среди революционных толп Петрограда в феврале, июле или октябре.

Цитата

«…Я все-таки не могу присоединиться к тому потоку хулы и анафематствова-ния, которым теперь сопровождается всякое упоминание имени Керенского. Я не стану отрицать, что он сыграл поистине роковую роль в истории русской революции, но произошло это потому, что бездарная, бессознательная бунтар-ская стихия случайно вознесла на неподходящую высоту недостаточно силь-ную личность. Худшее, что можно сказать о Керенском, касается оценки ос-нов-ных свойств его ума и характера. Но о нем можно повторить те слова, которые он недавно — с таким изумительным отсутствием нравственного чутья и эле-ментарного такта — произнес по адресу Корнилова. „По-своему“ он любил родину, — он в самом деле горел революционным пафосом, — и бы-вали случаи, когда из-под маски актера пробивалось подлинное чувство. Вспомним его речь о взбунтовавшихся рабах, его вопль отчаяния, когда он по-чуял ту пропасть, в которую влечет Россию разнузданная демагогия. Конечно, здесь не чувство-валось ни подлинной силы, ни ясных велений разума, но был какой-то искрен-ний, хотя и бесплодный порыв. Керенский был в плену у своих бездарных дру-зей, у своего прошлого. Он органически не мог действовать прямо и смело, и, при всем его самомнении и самолюбии, у него не было той спокойной и непреклонной уверенности, которая свойственна действительно сильным людям. „Героического“ в смысле Карлейля в нем не было решительно ничего».

Максим Горький. «Несвоевременные мысли»

Максим Горький. Около 1906 года Library of Congress

Автор

Классик пролетарской литературы Максим Горький не был просто беллетри-стом и культуртрегером. Еще до революции он принимал активное участие в социал-демократическом движении. Перед Первой мировой он короткое время редактировал больше-вистскую газету «Правда», в годы войны его журнал «Летопись» был одним из немногих легальных «пораженческих» изданий Пораженчество (дефетизм) — желание пора-жения собственной страны в войне. Некото-рые социалисты в России, в первую очередь Владимир Ленин, считали поражение России в «реакционной» Первой мировой войне за благо, поскольку оно будет способство-вать делу революции. .

Обстоятельства написания

После Февральской революции Горький предла-гал свои статьи вновь легализо-вавшимся газетам большевиков, но те отвергали его тексты из-за идеологиче-ских расхождений. Писатель и ряд других близких к меньшевикам-интерна-ционалистам публицистов основали весной 1917-го газету «Новая жизнь», выходившую чуть больше года. В ней регулярно появля-лись публицистические тексты Горького — преимущественно в его авторской рубрике «Несвоевремен-ные мысли». В 1918 году Горький собрал их в две книги — «Революция и куль-тура» и «Несвоевременные мысли». Писа-тель подготовил третью, более объем-ную компиляцию своих статей, но она так и пролежала в архиве до конца 1980-х, пока антибольшевистская публицистика Горького не оказалась вновь востре-бованной в годы перестройки, когда и была издана.

«Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре». 1918 год Культура и свобода

В своих «новожизненских» статьях Горький вел хро-нику возму-щавших его проявлений «тяжкой рос-сий-ской глу-пости». Он писал о провока-торах, само-судах, унижениях, о захватившей страну эпидемии насилия. Рево-лю-ционный народ, по крайней мере в форме бескультурной озве-ревшей толпы, для Горь-кого является вопло-щением «зоологического анархизма», противо-стоять которому должна интел-лигенция. Просвещение, распро-стране-ние книг и научных знаний видятся ему способом спасти страну и революцию. В этих статьях вообще заметно преклонение Горького перед достиже-ниями покоряю-щей природу циви-лизации вроде каналов или тонне-лей — это пре-клоне-ние впо-следствии будет чувствоваться и в горьковском воспевании .

Но в период «Несвоевременных мыслей» Горький выражал позицию независи-мых социалистов. Он писал «о дикой грубости, о жестокости большевиков, восходящей до садизма, о некультурности их, о незнании им психологии рус-ского народа, о том, что они производят над народом отвратительный опыт и уничтожают рабочий класс». Горький имел все основания написать, что он «по мере своего разумения» боролся против большевиков. Впрочем, атако-вал он не только их, но и, например, политику кадетской партии.

Особенности

Статьи Горького оказались в книге практически в том же виде, в котором они печатались в газете. Тексты, впрочем, перерас-пределены предметно — вместе поставлены тексты о культуре, об Октябре и так далее. Значительная часть политической борьбы в революционную эпоху проходила, разумеется, в газе-тах. Кроме собственных наблюдений и разговоров Горький отталкивается также от полемики с другими авторами, например сотрудниками большеви-стских изданий Ильей Ионовым или Иваном Книжни-ком-Ветровым. Жестокий дух времени проявляется также в письмах читателей, довольно многие из кото-рых угрожали публицисту расправой из-за политиче-ских разногласий.

Цитата

«Ленин „вождь“ и — русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе про-де-лать с русским народом жестокий опыт, заранее обреченный на неудачу.
Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт тыся-чами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго обезгла-вит его.
Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспеш-ников — его рабов. Жизнь, во всей ее сложности, не ведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он — по книжкам — узнал, чем можно под-нять эту массу на дыбы, чем — всего легче — разъярить ее инстинкты. Рабо-чий класс для Лениных то же, что для металлиста руда. Возможно ли — при всех данных условиях — отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому — невозможно; однако — отчего не попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?
Он работает, как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользует-ся мертвой материей, но его работа дает ценный для жизни результат, а Ленин работает над живым материалом и ведет к гибели революцию. Сознательные рабочие, идущие за Лениным, должны понять, что с русским рабочим классом проделывается безжалостный опыт, который уничтожит лучшие силы рабочих и надолго остановит нормальное развитие русской революции».

Антон Деникин. «Очерки русской смуты»

Антон Деникин. 1914 год Wikimedia Commons

Антон Деникин. Париж, 1930-е годы © DIOMEDIA

Автор

Антон Иванович Деникин (1872-1947) — сын ставшего офицером кре-постного крестьянина, родился и вырос в Польше. В ходе Русско-японской войны он хо-дил в штыковые атаки. Звание генерал-лейтенанта получил за взятие в 1915 го-ду города Луцка. Деникин начал публиковать свои беллетри-стические и публи-цистические тексты еще в 1890-х, критикуя бюрократизм царской армии, гру-бость и произвол по отношению к нижним чинам. Фев-ральскую революцию он принял, однако активно сопротивлялся мерам по демократизации армии, которые считал подрывающими дисциплину, и стал одним из лидеров корни-ловского и затем Белого движения. После поражения Вооруженных сил Юга России Деникин подал в отставку и отправился в эми-грацию. В годы Второй мировой выступал с резкой критикой сотрудничества русских эмигрантов с гитлеровцами; последние два года жизни провел в США.

Обстоятельства написания

К работе над «Очерками русской смуты» Дени-кин приступил в Бельгии в 1920 году, через несколько месяцев после того, как покинул пост испол-няющего обязанности верховного правителя России, а затем и страну. Всего историко-биографическая работа Деникина включает пять томов, но револю-ции посвящены два первых: «Крушение власти и армии. Февраль — сентябрь 1917 года» и «Борьба генерала Корнилова. Август 1917 года — апрель 1918 года». Первая часть появилась в 1921-м, последний том, написанный уже в Венгрии, вышел в 1926 году. В СССР отдельные отрывки из «Очерков» печатали в 1920-х, но полное издание вышло лишь в годы перестройки.

Том первый «Крушение власти и армии». 1921 год Государственная публичная историческая библиотека

Произведение одного из лидеров Белого движения не совсем похоже на обычные «генеральские мемуары». Не только из-за явной лите-ратурной одаренности Деникина, не только из-за проник-но-венно эмоцио-нальной инто-нации, характер-ной для текстов рос-сийских интеллигентов. В первом томе и в первой половине второго он прак-тически не рассказы-вает о боевых дей-ствиях, которыми руководил. Вместо этого Деникин представляет широкую, основанную на широком круге разно-образных источников картину жизни захва-ченного революционным вихрем россий-ского общества, прежде всего армии и офицерства.

Часть использованных в работе доку-ментов автор успел вывезти с собой за гра-ницу. Некоторые его соратники, например Леонид Новосильцев, писали воспо-минания специально по просьбе Деникина. Ссылается он и на газеты, и на про-изведения других участников событий — как сторонников, так и про-тивников, иногда подвергая свидетель-ства своего рода «перекрестному допро-су». Но и как непосредственный на-блю-датель Деникин находился в центре многих важных событий. Генерал мог, например, уверенно называть именно моральное состоя-ние войск основной причиной неудачи летнего наступления 1917 года, так как «во всех районах наступления [российские войска] обладали превосходством сил и технических средств над противником, и в частности небывалым доселе количеством тяжелой артиллерии».

Особенности

Одна из мыслей, которую Деникин усиленно под-черкивает в своем описании событий 1917 года, — офицерское движение не было по своей природе и целям монархическим, реакционным, контрреволю-ционным. Офицерство и генера-литет в целом приняли Февральскую револю-цию и понимали ее как освобож-дение от царизма, препятствовавшего успеш-ной борьбе с внешним врагом. Корниловское движение «было вызвано высо-ким патриотизмом и ясным, жгу-чим сознанием той бездонной пропасти, в которую бешено катился русский народ». Главной причиной такого положе-ния Деникин видит альянс герман-ского генерального штаба и связан-ной с ним «невидимыми, но ясно ощущае-мыми психологическими и реаль-ными нитями» революционной демократии. Впрочем, его утверждение о прямой связи «пораженцев» с германским коман-дованием столь же сом-нительно, сколь и тезис о массовом притоке бывших полицейских и жандар-мов в партию большевиков.

Военная диктатура должна была изменить соотношение сил и спасти либе-рально-демократические завоевания Февраля. Но Деникин мало останавли-вается на роли монархистов в корниловском движении, преподносит конфрон-тацию между Ставкой и Временным правительством как вину последнего и его сторонников слева, а также оставляет за кадром те массовые бессудные казни, ценой которых только и мог бы быть достигнут хотя бы временный успех корниловского выступления. Подобная предвзятость свойственна всем мемуа-ристам, даже лучшим из них, но у Деникина хватает мужества и признать, что причинами поражения переворота были «энергичная борьба Керенского за сохранение власти и борьба советов за самосохранение, полная несостоя-тель-ность технической подготовки корниловского выступления и инертное сопротивление массы».

Цитата

«Старый губернаторский дом на высоком, крутом берегу Днепра, в течение полугода бывший свидетелем стольких исторических драм, хранил гробовое молчание. По мере ухудшения положения стены его странно пустели, и в них водворилась какая-то жуткая, гнетущая тишина, словно в доме был покойник. Редкие доклады и много досуга. Опальный Верховный Имеется в виду Лавр Корнилов, который стал верховным главнокомандующим русской ар-мии 19 июля 1917 года. , потрясенный духовно, с воспаленными глазами и тоскою в сердце, целыми часами оставался один, переживая внутри себя свою великую драму, драму России. В редкие минуты общения с близкими, услышав робко брошенную фразу с выражением надежды на скорый подход к столице войск Крымова, он резко обрывал:
— Бросьте, не надо.
Все понемногу рушилось. Последние надежды на возрождение армии и спа-сение страны исчезали».

Федор Раскольников. «Кронштадт и Питер в 1917 году»

Федор Раскольников. 1920 год ТАСС

Автор

Федор Федорович Раскольников (настоящая фамилия — Ильин, 1892-1939) сделал фантасти-ческую карьеру благодаря активному участию в партии боль-шевиков, в кото-рую он вступил еще студентом. Мичман Раскольников был избран товари-щем председателя Кронштадтского совета. Он активно работал в партийной прессе и в большевистском движении на Балтийском флоте. В годы Гражданской войны Раскольников воевал лихо, хотя и с переменным успехом. В декабре 1918 года англичане захватили на Балтике два миноносца под его командова-нием, и флотоводцу пришлось провести несколько месяцев в лондонской тюрьме. Одно время Раскольников служил заместителем нарком-военмора Троцкого по морским делам, несколько месяцев командовал Балтий-ским флотом. В 1920-30-е он занимал ответственные дипломатические посты, а в 1938-м стал невозвращенцем, узнав по дороге в Москву из газет о своем снятии с должности полпреда в Болгарии. Через несколько дней после написа-ния обличительного открытого письма Сталину Раскольников оказался во французской психиатрической клинике, не справившись с известием о заключении пакта Молотова — Риббентропа Пакт Молотова — Риббентропа, или Договор о ненападении между Германией и Совет-ским Союзом, — соглашение, подписанное 23 августа 1939 года главами ведомств по иностранным делам Германии и Совет-ского Союза. .

Обстоятельства написания

Раскольников-мемуарист дебютировал в 1925 году, опубликовав после возвра-щения из Афганистана книгу воспоми-наний о своей деятельности в Крон-штадте и Петрограде в 1917 году. В под-вергнутой цензуре версии книга была переиздана в 1964-м, после посмертной реабилитации Раскольникова; пол-ностью — в годы перестройки.

«Кронштадт и Питер в 1917 году». 1990 год Издательство политической литературы

Мемуары Раскольни-кова — достаточно простое, бесхит-ростное повествование. Автор щедро делится радостью победы в револю-ционной борьбе, кото-рую он описывает в хронологическом порядке. Февраль-скую революцию он встретил гарде-мари-ном, и партия отправила его в «цитадель рево-лю-ции» Кронштадт редактировать газету «Голос правды»; он стал одним из веду-щих боль-ше-ви-стских организаторов и аги-таторов на Балтике. В Июльские дни Раскольников «фактически превра-тился в нелегального командующего войсками», из-за чего до середины октября сидел в «Крестах». Завер-ша-ется книга описанием приклю-чений Расколь-никова в отрядах матросов-балтийцев, оборонявших Петроград от сил Керенского и Краснова и затем захватывавших белый броне-поезд В ходе Гражданской войны армия Белого движения активно использовала брониро-ванные и вооруженные поезда, которые помогали вести боевые действия вдоль железных дорог. . Точка зрения Раскольникова вполне соот-вет-ствует ортодоксальной партийной идеологиче-ской позиции, которую он излагал в статьях и на митингах в 1917 году.

Особенности

Перо цензора или хотя бы редактора, похоже, не прошлось по тексту Расколь-никова. В тексте встречаются стилистически небезупречные фразы, например: «приезд Владимира Ильича вообще положил резкий рубикон в тактике боль-шевиков». Раскольников в середине 1920-х работал редактором журналов и издательств, стал даже начальником Главискусства, и редакторы ему были не страшны. Идеологические клише также даются ему легко. Собственно, Рас-кольников был одним из тех, кто их придумывал и пускал в ход.

Цитата

«Тов. Ленин появился на балконе, встреченный долго несмолкавшим громом аплодисментов. Овация еще не успела окончательно стихнуть, как Ильич уже начал говорить. Его речь была очень коротка. Владимир Ильич прежде всего извинился за то, что по болезни вынужден ограничиться только несколькими словами, и передал кронштадтцам привет от имени петербургских рабочих, а по поводу политического положения выразил уверенность, что, несмотря на временные зигзаги, наш лозунг „Вся власть Советам!“ должен победить и в конце концов победит, во имя чего от нас требуются колоссальная стой-кость, выдержка и сугубая бдительность. Никаких конкретных призывов, которые потом пыталась приписать тов. Ленину переверзевская прокуратура Павел Переверзев (1871-1944) — российский адвокат, сразу после Февральской револю-ции сначала стал прокурором Петроградской судебной палаты, а с мая 1917 года — мини-стром юстиции Временного правительства. После антиправительственных выступлений большевиков в июле инициировал публика-цию документов об их связях с германским правительством, что в итоге привело к гоне-ниям на РСДРП(б) и бегству Владимира Лени-на из Петрограда. , в его речи не содержалось. Ильич закончил под аккомпанемент еще более горячей и дружной овации.
После этих приветствий кронштадтцы, как и подобает организованным воинским частям и отрядам рабочих, снова выстроились и под звуки несколь-ких военных оркестров, непрерывно игравших революционные мотивы, в пол-ном порядке вступили на Троицкий мост. Здесь уже мы стали предметом вни-мания со стороны кокетливых, нарядно одетых офицериков, толстых, пышу-щих здоровьем и сытостью буржуев в новых котелках, дам и барышень в шляп-ках. Они проезжали на извозчиках, проходили мимо, взявшись под ручку, но на всех лицах, смотревших на нас широко открытыми глазами, отпечатле-вался неподдельный ужас».